Почти каждый день я доходил до середины моста Сикста и, перегнувшись через перила, смотрел вниз, на воду, пытался проверить воздух на ощупь. Лучше, наверное, дождаться весны, когда воздух начнет прогреваться, ну а пока я обследовал место, прикидывал высоту, с опаской смотрел на бегущую внизу воду, которая затянет мое тело в свои воронки, если взлететь не удастся. Плавать же я не умею.
Однажды я увидел того оборванца на моем месте, как раз на середине моста, казалось, он тоже изучает обстановку. Я наблюдал за ним с набережной и видел, как он заглядывает вниз и щупает воздух. Вдруг у меня на глазах он перелез через парапет и бросился в пустоту. На какое-то мгновение показалось, что он летит, летит, широко раскинув руки, его рубаха надулась, как парус, но секундой позже он упал головой вниз, в воду. Я зажмурился и услышал всплеск, потом — женский крик, визг тормозов. Когда я уходил, до моего слуха уже доносились торопливые шаги любопытных и вой полицейских сирен.
Сотрудники речной полиции вытащили его чуть ниже по течению, у острова Тиберина. Вот и еще одно странное проявление закона симметрии, говорил я себе. Может, это предупреждение? Но о чем? Если какой-то нищий, спрыгнув с моста, падает и тонет, причем здесь торговец марками? Да и какой ты теперь торговец марками, говорил я себе, теперь ты каннибал. Я, конечно, преувеличивал.
Как могло случиться то. что случилось? Как я смог стать тем, кем стал? Я имею в виду Мириам. Люди собирают цветы на лугах, говорил я себе, ездят на прогулки в Кастелли, к озеру Неми или к озеру Кастель-Гандольфо, возвращаются домой с корзинками земляники, купленной по дороге, люди ходят в кино и, конечно же, держатся там за руки и целуются в темноте или едут к морю и валяются на солнце, барахтаются в песке, окунаются в воду. Кто-то ходит в ночные рестораны танцевать и накачиваться виски, а иные довольствуются тем, что бродят по улицам, заглядывают в кафе, чтобы поболтать. О чем только они болтают, хотел бы я знать, и ведь болтают же! Но некоторые, говорил я себе, не возвращаются домой после прогулки, потому что кто-то отрезал им голову — как той девушке, которую нашли у озера Кастель-Гандольфо, или потому, что они попали под машину или умерли естественной смертью, как папа римский, опять-таки в Кастель-Гандольфо. В общем, конец у всех одинаковый, то есть люди умирают. Так или иначе.
Вот и ты однажды увидишь свое имя в газете, говорил я себе. Тот случай в моем магазине был настолько чудовищным, что мне самому было трудно в него поверить. Раньше я думал, что не способен на такое. Я не преувеличиваю. Ты каннибал, говорил я себе. Прекрасно, ну и что дальше? Ведь существуют же на свете каннибалы. Я смотрелся в зеркало и себя не узнавал. Не надо быть таким впечатлительным, говорил я себе, непонятные факты происходят ежедневно. Но не такие же, как этот, этот очень уж необычен, такое случается очень редко. И очень редких фактов тоже хватает, говорил я себе, достаточно просмотреть газетную хронику. Вон какая-то девушка отравилась, нанюхавшись цветущих олеандров на бульваре Тициана, а один человек убил жену и скормил ее труп собаке. За одними фактами всегда тянется цепочка других, и ни один из них нельзя рассматривать без учета всего остального. Но что это — остальное? спрашивал я себя. Остальное— это весь мир, вся Вселенная, в которой находишься и ты сам, и девушка с бульвара Тициана, и тот тип, который убил жену, а труп скормил собаке, и нечего тебе беспокоиться, потому что в конце концов исчезнет и он, как исчезнет все остальное. Такая у меня была теория. В ее рамки укладывалось и то, что произошло тогда у меня в магазине.
Умерла наконец и старуха с третьего этажа. Фулл бродил по виа Аренула и нюхал асфальт. Он то и дело останавливался перед моей витриной и улыбался. Я-то надеялся, что старуxa как-нибудь от него избавится, вышло же так, что убралась она первая, а собака осталась. В газете сообщили, что умерла некая Сапьенци — мать или тетушка той Сапьенци, что пела в кружке Фурио Стеллы. На виа Тор Сан-Лоренцо шестидесятилетнего рабочего убило током, когда он устанавливал водосток на крыше. На виа Салариа «Фиат-600» столкнулся с автобусом, загорелся, и оба сидевших в нем человека превратились в обугленные трупы. На виа дель Гамберо какой-то маляр во время приступа сомнамбулизма выстрелил в жену. Женщина погибла, а он сдался полиции. Опять-таки в Риме две девушки нашли на вершине Монте Тестаччо полуразложившийся труп мужчины лет пятидесяти, предположительно иностранца. Старик из приюта для престарелых «Сан-Микеле» выбросился с пятого этажа и упал на старуху, проходившую внизу. Погибли оба. Сообщения из-за рубежа тоже были не лучше. В Бергхайме владелец трактира забил палкой до смерти рабочего-турка, пристававшего к его жене. В Миттвальде, в Баварии, молодой венгерский беженец вспорол ножом брюхо немцу двадцати одного года от роду, ухаживавшему за его девушкой. В Буа-де-Булонь нашли трупик ребенка, а в канале неподалеку от Нанси голого замерзшего мужчину. Какой-то банкир кончил жизнь самоубийством, бросившись в Темзу. В Индии люди вообще мрут как мухи.
Я бы мог еще долго продолжать этот перечень сообщений из газет, стоило лишь перевернуть страницу. Прямо какая-то цепь без конца и начала, тут тебе и Италия, и другие страны. Глаза мои сами неустанно выискивали дурные вести, как прежде они выискивали сообщения о том, кто выиграл сто двадцать три миллиона в спортивную лотерею «Тотокальчо», или о людях, которые прозрели после пересадки роговицы. Теперь я вычитывал сообщения о человеке, попавшем под поезд, или о другом человеке, которому отрезало голову лопастью моторной лодки, когда он купался в Санта-Маринелла. А сколько было преступлений на любовной почве, сколько мужей убивало жен, и наоборот, а если это были не мужья и жены, то просто мужчины и женщины, убивавшие друг друга. Бойня какая-то! Иногда эти преступления были тщательно продуманы, полны тайны, и тогда никак нельзя было понять, кто же виновен — любовник или муж. Поди узнай. И убийца оставался безнаказанным. Иногда убийца допускал маленькую оплошность, и тогда его арестовывали. В таком случае он становился героем дня. Когда же преступление продумано до мелочей, никакой славы убийце не достается. Совершенство анонимно.
Признайся, говорил я себе, по сравнению с тобой все эти типы из черной хроники просто смехотворны.
Я не знал, кто они, эти люди, чьи имена я вычитывал из газет, я не знал их, но ощущение было такое, словно я каждый из них. Я был мужем, наносившим ножевые раны жене, и я же был женой, умиравшей от ножевых ран, нанесенных мужем, я был тем, кто подстерегал в подворотне с пистолетом в руке своего соперника, а когда тот показывался, выпускал в него всю обойму. И в то же самое время я был соперником, найденным на тротуаре в луже крови, о котором писала газета «Джорнале д'Италия». По какому-то волшебству, чего раньше со мной никогда не случалось, я раздувался, если можно так сказать, до такой степени, что превращался сразу во всех этих людей, участвовал во всех преступлениях — и как преступник, и как жертва.
Каждый вечер я ложился в постель и читал газеты. Прежде это было отдыхом, развлечением, теперь стало пыткой. Я метался, покрывался испариной, стонал. Иногда я вставал, одевался и выходил на улицу, чтобы глотнуть свежего воздуха, или шел в аптеку и покупал упаковку мягкодействующего снотворного «доридена». Перестань читать газеты, говорил я себе. И все же продолжал читать каждый вечер, не мог устоять перед искушением не поддаться этому своеобразному пороку. И каждый раз происходило волшебство, о котором я уже говорил.
Нередко бывало еще и по-другому: когда я входил в роль мужчины, то девушку или жену я представлял себе в облике Мириам. Когда же женой или девушкой был я, мужчина представлялся мне в виде Бальдассерони. Путаница возникала из-за того, что иногда убивал я, иногда убивали меня, то погибала Мириам, то Бальдассерони. Резня, бойня! И я всегда был в Центре этих преступлений. Повертевшись в постели и не выдержав, я вставал и выходил на улицу подышать свежим воздухом или купить себе снотворного, чтобы забыться.
Тебе мало того, что ты уже сделал? говорил я.
Пребывая в постоянном напряжении, я шатался по улицам, заходил в бар выпить чашку кофе, возвращался к себе в магазин и принимался листать газеты, снова выходил, чтобы прогуляться по набережной, и все время твердил себе: вот так выглядит каннибал, то есть если посмотреть со стороны, в нем нет совершенно ничего необыкновенного. А что творится в душе человека, знающего, что он каннибал? спрашивал я себя. Как-то в мой магазин вошла девчонка лет двадцати, чтобы купить австрийских марок, я смотрел на нее и думал, что мог бы съесть ее запросто. Но особенно это чувствовалось, когда на улице мое внимание обращала на себя шедшая впереди девушка. Я припускал за ней и говорил то, что в подобных случаях говорят все мужчины: ах, какие ножки, ну что за бедра, какая дивная синьорина! Это если у синьорины были красивые ноги и красивые бедра. Ах, какая прекрасная грудь, какие красивые руки, какая чудесная кожа, и продолжал смотреть на нее и тащиться за ней, пока она не приходила куда ей было нужно, ну допустим, к подъезду какого-нибудь дома, и не начинала подниматься по ступенькам. А я, как оглушенный, оставался на тротуаре и возвращался назад.
