Это тайное знание и тайное занятие, при мужчинах они никогда такого себе не позволяют, а кто это видит, тут же умирает на месте страшной смертью. Поэтому я понял, что Сметанкина дома нет. Но на всякий случай все-таки спросил:
– Скажите, а Сергея можно?
Я подумал, что при свидетеле он меня вряд ли убьет, иначе ему придется убить и ее, а это уже слишком.
Она подняла брови – это я понял по тому, что глина на лбу задвигалась и начала осыпаться.
– Кого?
– Сергея. Сметанкина.
– Такие тут не живут, – сказала она обиженно. Я отвлек ее от важного занятия, и оказалось, понапрасну.
За розовым халатиком в сумерках коридора просматривался блестящий паркет, обои под бамбук, светильник на стене испускал мягкий розоватый свет…
– Не может быть.
Я хотел сунуть ногу в дверь, чтобы она не могла ее захлопнуть, но решил, что она испугается и начнет кричать. Когда кричит женщина с зеленым лицом, это страшно.
– Сергей Сергеевич Сметанкин, я сюда приходил к нему… на квартиру… работал для него.
Она еще выше задрала брови, чепчик на резиночке зашевелился сам по себе, словно под ним был клубок змей.
– Мы только что въехали. Еще даже мебель расставить не успели.
– Как это – въехали? Он же… я тут был, он как раз ремонт делал…
– Ремонт? Это мы ремонт делали. Ну, не сами, конечно. Послушайте, может, вам Сергееич нужен?
– Какой Сергеич?
– Бригадир ремонтников. Или прораб. Не знаю, как это называется.
– Нет, – я покачал головой, – Сметанкин, бизнесмен, “мазда” серебристая, ну…
– Я правда не знаю. – Ей не терпелось уйти и заняться своими страшными и тайными женскими делами. – Мы эту квартиру месяц назад купили, ремонт сделали и въехали. Но этим муж занимался, может, он и знает этого вашего.
– А как с ним связаться?
– С мужем? Никак. Он в Штатах. Через неделю вернется.
– Ясно, – сказал я, – ясно. Спасибо.
Она с облегчением захлопнула дверь.
С моря пришел порыв ветра, и акация щедро осыпала меня своей желтенькой копеечной листвой.
Женщина по-прежнему стояла у бювета, облокотившись на баллюстраду. Я хотел ей сказать, что так она испачкает свое светлое дорогое пальто, но не решился. Однако невольно замедлил шаг и увидел, что она встрепенулась и окинула меня жадным тоскливым взглядом. Я поднял воротник и поспешил дальше. Я нечаянно прикоснулся к чужому одиночеству, такому страшному, такому безвыходному, что ни один автор романов в веселых твердых переплетах с тиснеными звездолетами и действующими вулканами не осмелится наградить им своих героев, отчаянных людей, пиратов, моряков, путешественников и землепроходцев.
Зато папа был бодр и весел.
Линолеум в кухне был содран, пластиковая плитка – тоже, под ними обнаружились натеки черного вара, холодильник выехал в большую комнату и урчал там, время от времени содрогаясь, словно от омерзения, посудные шкафчики громоздились в углу друг на друга, словно детские кубики-переростки, их содержимое выстроилось на столе, тарелки с грязным дном (так бывает, когда в раковине скапливается посуда, а потом моется вся сразу, за неделю), чашки с надбитыми краями, разнородные рюмки.
В щелях паркета блестели осколки, что-то успело разбиться. Понятное дело.
– А рабочие где?
– Уже ушли, – радостно сообщил папа, – теперь только завтра.
Никак я не могу застать рабочих-невидимок.
– Сколько он с тебя взял?
– Кто? Сережа? Нисколько.
– Папа, так не бывает.
– Почему? Почему ты думаешь о людях только плохое? Он старается помочь людям, а ты видишь в этом какой-то злой умысел.
– Папа, ремонт – удовольствие не дешевое. Ты не задумался – а с чего это вдруг?
– Он делал себе ремонт, у него материалы остались, не выбрасывать же.
– А рабочие тоже бесплатные?
– Это подарок, – сказал папа обиженно, – он сказал, ему хочется, чтобы я достойно встретил старость.
– Похвальное желание. Послушай, он у тебя что-то просил? Доверенность там подписать, дарственную, я не знаю…
– Нет, – папа покачал головой, – зачем?
– И паспорт у тебя не просил?
– Я вообще не могу паспорт найти, – пожаловался папа, – тут приходила эта женщина, как ее, пенсию принесла. Так я из-за этого ремонта никак не мог вспомнить, куда его засунул. Хорошо, она меня знает, не первый год уже, слава богу, носит.
– Папа, ты бы поосторожней с ним. Посторонний человек, ты же на самом деле ничего о нем не знаешь.
– Как это не знаю? – удивился папа. – Он – по линии тети Аллы. Мы же все выяснили.
– Ну позвони тете Алле хотя бы.
– Она умерла. – Папа укоризненно поджал губы. – В восемьдесят четвертом. Ты вообще когда-нибудь интересовался своей родней? Ходишь как бирюк. Всегда таким был. Даже когда маленьким был. Тебя нашла эта девочка, Светочка? Ты хотя бы ее не обижай.
– Она не Светочка. Ее зовут Рогнеда. То есть на самом деле она Люся. Наверное.
– Не морочь мне голову, – сказал папа, – вечно ты все выдумываешь. И всегда выдумывал. Разговаривал с какими-то вымышленными людьми. Врал. Это потому что у тебя нет совести. И никогда не было. Скажи еще спасибо, что она тебя не посадила. Пожалела. Несчастная дочь, несчастная мать! Как у тебя рука поднялась соблазнить малолетку?
– Это не рука, папа, – машинально ответил я.
Папа молчал, выпучив глаза, и мне стало стыдно.
– Тебе что-нибудь нужно? Я сбегаю, куплю.
– Ничего мне не нужно, – сказал папа, – ничего от тебя не нужно.
Я сам все себе купил. Я выходил. Я гулял!
Он гордо поднял голову.
– Тут шумно, – сказал он, – работать невозможно. Я и вышел. Посидел в скверике. Зашел в аптеку. Вообще, погулял. Сережа прав, нельзя так себя запускать. Зарядку надо делать, питаться нормально. Не замыкаться в четырех стенах. Найти себе какое-нибудь занятие. Хобби.
– Сережа прав. Ясно. Кстати, насчет хобби. Давай неси свои мемуары. Много написал?
– Нет, – рассеянно отмахнулся папа, – не до того было… пока мы тут все с Сережей перетащили, пока вещи разобрали… Такой хороший мальчик, услужливый. Вот ведь как судьба складывается! Тебя любящие родители растили – и вот что получилось!
– Папа, – сказал я, – это я уже слышал.
Ктулху в подворотне расцвел новыми красками – похоже, ему подновили щупальца. Под надписью “ОН ГРЯДЕТ!” уже было написано: “осталось 3 дня”. Сначала вроде было “4”, но потом четверку переправили на тройку.
Иными словами, Ктулху поднимается из вод.
Очень кстати.
Сметанкин не успеет как следует разгуляться.
Ктулху поднимется, чтобы отомстить за папу. И за меня.
Потому что я ничтожество. Папа прав. Мерзкая, бесхарактерная бледная немочь.
Я ничего ему не сказал.
Он был так рад, так гордился своей новообретенной родней. Так расцвел от неожиданной заботы. И тут прихожу я – и что?
Что я мог ему сказать? Он авантюрист, он втерся к тебе в доверие, он хочет тебя обмануть, отобрать у нас квартиру, а нас выбросить на помойку или просто устранить, была такая история, я читал, колодец, забитый трупами бывших квартирных владельцев, какая-то фирма… Папа, ты – несчастный, жалкий и заносчивый старик, я – асоциальный маргинал, ни семьи, ни работы, кто о нас заплачет? Кто спохватится?
Он помогал тебе двигать мебель и разбирать вещи. Где твой паспорт? Ты и правда его ухитрился куда-то задевать? Или он у Сметанкина? Где документы на квартиру?
Сметанкин подослал ко мне Рогнеду, и она меня убьет. Отравит.
Я знаю, есть такие препараты, они вызывают остановку сердца, или диабетическую кому… или что там еще, человек умирает по естественным причинам – кто будет доискиваться, как оно было на самом деле?
А потом что-то случится с папой. Может, Сметанкин и пальцем его не тронет – просто останется его единственным родственником и все произойдет естественным путем. Но это вряд ли. Они никогда не умеют ждать, захватчики.
Первым делом надо дать понять этой твари, что я подстраховался, что я оставил письмо надежному человеку, и если со мной что-то случится, они сразу попадут под подозрение. А там амбициозный молодой следователь… из тех, которых так любят показывать в папиных сериалах… или, наоборот, мудрый пожилой следователь… ему осталось полгода до пенсии, и ему уже ничего не страшно… начнет раскручивать всю эту сметанкинскую аферу. Арестует его, его сообщницу. Жаль, я уже этого не увижу.
Мне стало страшно возвращаться на дачу.
Вернуться, заночевать у папы?
Нельзя же быть таким трусом, в конце концов. Ладно, я не могу ее грубо вытолкать в шею, все-таки женщина, молодая девушка. Но ведь я могу дать ей денег – пускай снимет себе комнату. Есть полным-полно старушек, которые сдают комнаты. Вот их пускай и травит клофелином.
Вся эта история со сбором родственников – тоже какая-то афера? Но зачем?
