«Дорогой Задыхающийся без свободы,
Во-первых, я хочу поздравить… вашу девушку. Она по-настоящему умна, раз старательно избегает замужества с вами, которое, судя по всему, ее вообще не прельщает, если вы окажетесь в роли жениха. Во-вторых, я хотела бы, чтобы вы постарались ответить себе на вопрос: а как вы понимаете «глубокую, искреннюю любовь»? Если вы говорили об этом просто потому, что в вашем возрасте принято быть к кому-то привязанным, тогда поздравляю и вас тоже. Вы хотя бы не стали кривить душой, а задумались над тем, почему все-таки ваш свадебный пирог до сих пор не испекли. Вам не нужен опыт. Вы сами прекрасно знаете, что это отговорки, однако я хочу предупредить вас: каждому воздается по вере его, и вы можете получить то будущее, которое заслужите.
Джей».
«Дорогая Джей,
Признайте один очевидный факт. Мужские особи, как и сильные самцы горилл и великолепные львы, просто не способны быть моногамными. Мужская преданность — это выдумка женщин, чтобы рожать детей и жить за счет мужчин. Если природа предусмотрела, что мужчина должен оставаться с одной женщиной, почему тогда мы способны произвести на свет огромное число детей? Ну, Джей, хорошую я задал задачку? Жду откровенного и прямого ответа, которыми вы славитесь.
Настоящий мачо».
«Дорогой Настоящий мачо,
Конечно, трудно поспорить с очевидными фактами — я имею в виду жизнь «сильных самцов горилл и великолепных львов». Если они не спят или не охотятся, чтобы добыть еду, то занимаются продолжением рода. Некоторые мужские особи хорошо приспособились к такому же, как у горилл и львов, режиму, за что получили прозвище… Не будем конкретизировать. Однако хочу вам напомнить, что львята не носят «Рибок», не едят макароны с сыром, не ходят в колледж. Их не надо учить читать или писать, бриться, отвечать за свои поступки, в конце концов! Львята не болеют СПИДОМ, не курят и не употребляют наркотиков. Годовалый львенок умеет сам о себе позаботиться, а годовалого ребенка нельзя оставить и на один час. Я с вами абсолютно согласна: женщины выдумали миф о моногамии мужчин… от отчаяния! Мужчинам нравится идти по жизни смеясь, даже если кто-то из-за этого чуть-чуть поплачет. Но когда долго думаешь головкой, то отвыкнешь думать головой. Если же вы уверены, что женщина только и мечтает о том, как бы забеременеть, чтобы начать жить за счет мужчины, — спросите свою маму, так ли уж легко ей было вырастить вас.
Джей».* * *
Первый раз, когда я слегла, я чувствовала себя ужасно.
Дни казались мне серыми, они незаметно сменялись ночами, а утром я изредка осознавала, что вокруг меня двигаются какие-то тени. Меня либо знобило, либо, наоборот, я пылала, как в огне. Встать и пройти в ванную комнату, было для меня равнозначно походу по магазинам перед Днем благодарения. Нужно было держать в голове целый список неотложных дел: переставить ноги, рассчитать силы, не отвечать на позывы мочевого пузыря, пока не прибудешь на место назначения, не забыть поднять ночную сорочку, а потом воспользоваться салфетками. Мои ноги не хотели меня слушаться. Я как будто передвигала огромные мешки, наполненные камнями. Я прокладывала себе путь, цепляясь по дороге за мебель: сначала за столик, потом за вешалку, раковину. Наконец стена. Я ни разу не посмотрела в зеркало.
После долгого периода забытья я проснулась. Я пришла в себя. Внезапно и полностью.
Помню, что было воскресное утро, потому что дети спали. Дом поразил меня чистотой и тишиной.
Я заметила птичку на ветке за окном. Она облюбовала кормушку, которую Аори делала в детском саду. Птичка двигалась резкими толчками. У нее было скромное, но красивое оперение, и внезапно до меня дошло: «Я могу видеть! Я вижу птичку!» Мне не пришлось прищуривать глаза. Зрение меня не подвело, и картинка не расплывалась. Я легко перекинула ноги с кровати. У меня опять что-то щелкнуло в бедре, как будто кто-то пронзил меня миллионом маленьких кинжалов, но я встала. Сначала я качалась, как лодка на волнах, но затем обрела равновесие, успокоилась и пошла. Я дошла до ванной комнаты. Стала под душ и вымылась. Особенное удовольствие доставляло мне то, что я могу вымыть голову. Я ополаскивала волосы, ощущая неземное наслаждение. Надела носки, джинсы и белую накрахмаленную рубашку, сумела сама застегнуть ее на все пуговицы.
Я прошла на кухню, где разбила яйца, чтобы сделать омлет. Добавила в глубокую голубую тарелку молока, посыпала смесь розмарином, перцем и солью, которые красиво легли на оранжевые островки, а затем еще и тертым сыром. Когда Кейси вышла из спальни, держа на одной руке Аори, а на другой — Эбби Сан, на толстых кусках пшеничного хлеба плавилось масло.
— О Боже праведный! — воскликнула она, от удивления шагнув назад, словно застала за приготовлением омлета свою прабабушку Глисон, погибшую на «Титанике». — Ты меня едва не довела до сердечного приступа! Я думала, что в доме пожар. Уже собиралась вызывать бригаду спасателей.
Вслед за ней появились из своих комнат Каролина и Гейб. Я заметила, что сын как-то изменился, повзрослел. Я его едва узнала. Он стоял в пижамных брюках, его грудь показалась мне шире, мускулистее, а под пупком я заметила пробившиеся волосы. Наверное, я его просто не видела раздетым, довольно долгое время.
— Мама, — удивленно протянул он, прочесывая пальцами свою шевелюру, — ты что делаешь?
— Мне стало лучше, — ответила я. — Это единственное, что я могу вам предложить в качестве объяснений. Я проснулась и ощутила, что мне намного лучше. Хотите омлета? Я просто умираю от голода.
Мы присели за стол и налегли на яйца и тосты, намазав их домашним малиновым джемом, приготовленным мамой Кейси.
— На сколько, я выпала из жизни?
— На две недели, — сказала Каролина. — Кейси или я в течение двух недель спали с детьми в одной спальне. Мама, я надеюсь, что ты меня правильно понимаешь.
— О, мне очень жаль. Извините, моя дорогая принцесса Каролина, за то, что я не могла спать в холле, — язвительно заметила Кейси.
Кара поджала губы и поправила свои светлые волосы (они показались мне светлее, чем были раньше). Меня охватило довольно странное ощущение.
Они разговаривали, как… мама с дочкой.
— Мама, надеюсь, ты теперь будешь на ногах? Твоя депрессия миновала? — обратилась ко мне Кара.
— Так у меня была депрессия? Не думаю. Кейси наверняка уже назначила встречу с врачом, чтобы выяснить, какая беда со мной приключилась. — Я протянула руку, чтобы тронуть Кейси и выразить ей свою благодарность.
— Каролина! — Кейси с укоризной посмотрела на мою дочь, но та в ответ лишь закатила глаза. — Да, Джулиана, у тебя назначена встреча с врачом на четверг. Будем надеяться, что это была депрессия, которая вполне объяснима в сложившихся обстоятельствах. Депрессия поддается медикаментозному лечению, а это хорошая новость.
Кейси разрезала для Аори тост на маленькие квадратики, а Гейб помогал ей поить сестру из ее любимой детской чашечки с принцессой Жасмин, от которой она никак не могла отвыкнуть. Они вели себя не просто как семья. Они разговаривали так, словно меня не существовало, словно это не я приготовила блюда, которые они ели, словно я была комнатным растением, и желательно, чтобы оно не заболело. Что же они стали бы делать, окажись я безнадежной? Залили бы меня чашкой кофе и выставили на порог дома? В этот момент я ощутила аромат кофе, который доставил мне удовольствие, сравнимое только с ароматом ребенка, прильнувшего к груди, или с ароматом любимого человека. Мне хотелось вылить пахучую жидкость на руки и прижать их к лицу, чтобы в полной мере насладиться этим удовольствием. Мне хотелось коснуться кофейных зерен, ощутить их форму, перебрать каждое по отдельности и запомнить это чувство. Я услышала, как ребенок жует с открытым ртом: ням-ням, ням-ням. Никаких флейт. Никаких далеких голосов. Никаких звуков завывающего ветра, ворвавшегося в темную пещеру. Обычное воскресное утро. Не сказав ни слова, иначе это выглядело бы так, будто я прошу разрешения сделать что-то, я встала и открыла входную дверь, чтобы принести газету. Взгляд, которым обменялись Гейб и Кейси, невозможно описать. После многих лет работы в газете я могла найти страницу со своей рубрикой одним движением. Я присела за стол со второй чашкой кофе (я могла ощущать его вкус и аромат!), чтобы прочесть свою колонку, держа газету на расстоянии вытянутой руки и не надевая очков. Я прочла ее один раз. Затем прочла снова.
— Что, черт побери, все это значит? — спросила я.
— Мы… подумали… — начала Кейси.
— Меня уволят! — вспылила я, разлив кофе на стол. — Вы не имели права оскорблять людей, использовать такие словечки. Гейб! Как ты мог?
— Расслабься, мама, — проговорил Гейб, намеренно растянув губы в широкой усмешке. — Ему понравилось! Каркарт сказал, что отзывов хоть отбавляй. Он прислал тебе четыре электронных письма, где сообщал, что звонят читатели, которые просто без ума от новой Джиллис…
