— Мне необходимо очень серьезно поговорить с вами, — начала мама.
Христина побледнела, я даже испугался, не упадет ли она, чего доброго, в обморок.
Но мама моментально привела ее в чувство.
— Это будет разговор режиссера, впервые выступающего в документальном жанре, и молодого ученого, работающего над темой, которая лежит в основе полнометражного фильма, тема которого: советский человек в экстремальных условиях. Понимаете меня, Христина Петровна? Одним разговором здесь, к сожалению, не ограничишься. Это будет постоянное общение, рассчитанное не менее чем на год, не бабий разговор двух «соперниц». Мне очень жаль, что мы обе любим одного и того же человека… Чтоб раз и навсегда покончить с этой темой, напомню, что тот, кого вы любите, мой бывший муж, мы разведены семнадцать лет, вы чуть ли не вдвое моложе меня… Все шансы на вашей стороне, и об этом — все! Государство выбросило на эту затею с фильмом огромнейшие деньги, и мы обе просто не имеем права при встрече думать о чем-либо, кроме как о деле. Вы согласны со мной?
— Конечно, — слабо улыбнулась Христина. — Каким вы мыслите себе этот фильм?
— Как ни странно, началось с названия: «Солнечные блики на коре дерева». Это, собственно, не мои слова. Слышала их от одного рабочего, наладчика, — муж нашей актрисы. Он сказал так: «Мы живем в особое время. Время, на которое третье тысячелетье уже бросает свой отблеск, — словно солнечные блики на коре дерева». Мечтатель, конечно, но мне так понравились его слова, что я сразу занесла их в свою записную книжку. Мне хотелось бы сделать свой фильм поэтичным, светлым и мужественным, как те люди, которые осваивают сейчас Крайний Север, океан и космос.
— Но почему именно я… — начала было Христина. Мама прервала ее возражения:
— Потому что ваша научная тема — человек в экстремальных условиях. Это же и тема моего будущего фильма.
— Этой темой увлекся и Кирилл Георгиевич.
— У Кирилла Дроздова в науке лишь одно требование: «Нет уж, позвольте мне, как ученому, делать то, что я хочу».
— Разве это плохо?
— Отнюдь нет. У меня лично такое же требование к кинематографу. Просто это уже другая тема. Болдырев будет фигурировать в фильме как директор института «Проблемы Севера», Кирилл как заведующий лабораторией, а вы как научный работник. Я надеюсь, вы поможете мне найти главных героев фильма, тех, кто созидает в этих условиях.
— Конечно. Располагайте мною и моим временем, сколько понадобится.
— Вот и хорошо. Спасибо! Вы уведомите меня, когда выедете на мостостроительство или другой какой объект.
— Андрюша скажет. Без него я не выезжаю.
Они вежливо попрощались.
В последующие дни я всюду сопровождал маму и Таню. Иногда они тотчас приступали к съемкам, иногда ограничивались предварительными разговорами. У них была своя машина.
Эти две женщины — режиссер и оператор — понимали друг друга с полуслова, даже, казалось, с одного взгляда.
Вечером мама все гнала меня на каток, так как она привезла мне мои коньки, но меня на каток отчего-то совсем не тянуло — даже удивительно, если вдуматься. В свободное время я писал маслом на холсте.
Маме мои картины очень нравились, она нашла их современными и даже более чем современными: «Будто они переброшены к нам из Будущего», — сказала она как-то раз.
Мама, наверно, преувеличивала, но мне было приятно это слышать от нее.
Мела поземка, ночь скрыла небо, я изрядно продрог, пока дошел до пекарни. Мне открыл Миша.
— У нас такое делается, — шепнул он мне расстроенно.
Вот что я увидел… Упав головой на стол, безнадежно и горько рыдала Христина. Возле нее растерянно переминался Алеша. Женя, как был в оленьей полудошке (купил по случаю, и она ужасно лезла), только пыжиковую шапку снял, сидел на стуле насупившись и вздыхал.
У меня похолодело под ложечкой, я тоже остановился, не раздеваясь.
— Что случилось? — спросил я, переводя взгляд с одного на другого.
— Мне дали двухкомнатную квартиру в новом доме, — сумрачно ответил Женя.
Я сразу понял ситуацию. Двухкомнатная квартира со всеми удобствами в только что отстроенном доме, безусловно, лучше, чем старенькая мансарда над пекарней, как было обещано вначале.
Но это означало одно: мансарда не освобождается, то есть Христина остается в ней жить, значит, не выходит замуж и не переезжает к своему мужу — моему отцу.
Свадьба не состоится. Понятно почему: приехала жена.
— Все! Все!.. Конец! — всхлипывала Христина. — Я предчувствовала — что-нибудь помешает. Разве бывает такое огромное счастье? Ему казалось, что он меня любит… просто казалось. Когда мужчина так долго один и на пути… молодая женщина, которая так преданна… так любит. Но Андрей Николаевич однолюб. Всю жизнь ее одну любил. Она вдруг приехала, и Андрей Николаевич все простил. Понял, что любил всю жизнь только ее одну, свою жену. Оттого больше и не женился. Всегда был один. Она вдвое старше меня, а для него она самая молодая, самая красивая, потому что… любит. Как же я буду теперь жить? Как жить?..
И Христина заплакала еще горше..
Надо было бы успокоить, утешить ее, но как, если каждый из нас сознавал, что она права. Я знал это с первого дня: приехала мама, и все пошло по её сценарию.
И все-таки я первый нашелся.
— Христина, слушай меня. Потерпи немного, не отчаивайся, кончится мамина командировка, снимут фильм, киношники уедут, и все пойдет по-старому. — Мама не останется ведь жить в Зурбагане, а папа не переедет обратно в Москву.
— Мы все будем на твоей свадьбе слушать новую песню Жени, — сказал тихо Алеша, — потерпи немного.
— Немного? — Христина истерически рассмеялась. — Ксения Филипповна сама сказала мне, что съемки фильма продлятся не менее года. А если он будет двухсерийным, то и два… или три. БАМ растянулся от Лены до Амура, почему же она приехала именно сюда! Андрейка написал ей, что папа женится, вот она сразу и приехала. Из-за Андрея Николаевича она приехала… И больше не расстанутся они никогда.
Андрея Николаевича давно уже приглашали работать в Москву… Теперь он согласится.
Я тихонько спросил, когда приезжают Маргарита с Аленкой.
— Завтра, — шепнул Женя, оглянувшись на задумавшуюся Христину.
Вообще беседа не вязалась, и я, посидев немного, попрощался. Алеша меня не удерживал. Вид у него был утомленный и подавленный.
Какой-нибудь эгоист на его месте, любя Христину, только бы радовался, что свадьба не состоится. Не таков был Алеша. Для него любить — значит желать счастья ей, пусть с другим.
Когда я вышел на улицу, ветер чуть не сшиб меня с ног — холодный, колючий, резкий. Я от души обрадовался, когда добрался до дома.
В вестибюле я хорошо отряхнулся, обмел снег с башмаков и, не торопясь, поднялся на третий этаж. У меня был теперь свой ключ.
Дверь, правда, не скрипела, но только взволнованным, громким разговором родителей можно объяснить то, что они не слышали, как я вошел.
А я… меня просто стеганула, как плетью, мамина фраза, и я застыл посреди передней…
— Но почему… почему ты принял Андрейку как сына? Не понимаю. Ведь перед всеми признал его за сына. Все так и думают, что ты его отец. Для чего это? Объясни хоть мне…
__ Черт побери! Если бы ты видела его глаза в тот момент…
Сказать, что никакой он мне не сын — это было бы все равно что ударить его по лицу, плюнуть ему в душу. Я этого не смог бы сделать никогда, уволь! А вот почему ты проводила его ко мне, даже денег дала на дорогу… А обидеть парнишку я просто не смог,
Мама фыркнула:
— Вот она, мужская логика! Сначала бросает жену из-за этого самого несчастного ребенка (как же, это не его сын!), а шестнадцать лет спустя признает этого же самого ребенка своим сыном. Больше того, искренно привязывается к нему. Логика! Все эти годы я думала: если бы я не оставила ребенка, ты был бы со мной.
— Только не это! — испуганно вскричал отец (значит, не отец?!). — Если бы ты как-то подготовила меня к случившемуся. Написала бы об этом художнике. О ребенке. А то ведь ни слова. Я скитался по горам и тайге с теодолитом… Среди товарищей по работе были и женщины. Но я хранил тебе верность. Попросту помнил всегда, что я женат, что в Москве меня ждешь ты!.. Два года не видел тебя, но был чист перед тобой, потому что любил…
— Но в художника Никольского я тогда влюбилась, да еще как! Видишь ли. Я уж очень тосковала по тебе. Нестерпимо! А он, представь, очень похож на тебя. Ну, словно твой младший брат. Мы стали видеться почти каждый день. Он очень любил меня. А ты так далеко…
— Он знал, что Андрей его сын?
— Разумеется!
— Почему вы не поженились, когда мы с тобой развелись?
— Он стал уже пить. Его упорно не признавали как художника. За непохожесть, видимо.
— Ксения… Тебе не было его жаль, когда он катился вниз?
