— Но как же это? — вскричала она. — Тебя тут не будет! Я останусь совсем одна.
— Нет, нет. У тебя будут друзья. Они тебе понравятся.
В тот же вечер он привел в квартиру двух молодых людей. Они были симпатичные, хорошо одетые и очень говорливые. Когда Малика услышала, что Тим называет одного Бобби, она рассмеялась.
— Только собак зовут Бобби, — объяснила она. — Это не человеческое имя.
— Она бесценна, — сказал Бобби. — Маленькая Нефертити.
— Абсолютно божественная, — согласился его друг Питер.
После того, как они ушли, Тим объяснил, что они будут развлекать Малику, пока он не вернется из Англии. Они поселятся с ней в квартире. Услышав это, она умолкла на миг.
— Я хочу поехать с тобой, — сказала она, словно все остальное было немыслимо.
Он покачал головой:
— Ni hablar.[27]
— Но я не хочу с ними любиться.
Он поцеловал ее:
— Они не занимаются любовью с девочками. Вот почему я их пригласил. Они будут о тебе хорошо заботиться.
— Ах, — сказала она, отчасти утешившись и в то же время думая, как умен Тим, что смог запросто найти двух таких приличных евнухов.
Как и обещал Тим, Бобби и Питер не давали ей скучать. На вечеринки они ее возить не стали, а приглашали своих друзей познакомиться с ней. Вскоре она поняла, что в Танжере очень много евнухов. Поскольку, как утверждали Бобби и Питер, эти чаепития и коктейли устраивались исключительно для Малики, она потребовала сообщать ей точное время прихода гостей, чтобы можно было приветствовать их в правильной позе — откинувшись на диване с книгой в руке. Когда новоприбывшие входили, она медленно поднимала голову, чтобы все могли лицезреть ее благородные черты, устремляла взгляд в точку, находившуюся намного выше чего бы то ни было в комнате, и позволяла полуулыбке скользнуть по губам и тут же исчезнуть.
Он ясно видела, что это производит впечатление. Все говорили, что любят ее. Они играли в игры и танцевали друг с другом и с ней. Они щекотали ее, тискали, сажали на колени и ерошили ей волосы. Ей они казались забавнее друзей Тима, хотя она понимала, что вещи, которые они говорят, не имеют значения. Для них все было игрой, научиться у них хоть чему-то было невозможно.
VII
Тима не было уже больше недели, когда они впервые привели Тони. Это был высокий, шумный ирландец, к которому остальные в компании, казалось, испытывают некоторое уважение. Сначала Малика решила: это потому, что он не евнух, — но быстро обнаружила, что дело в другом: он мог потратить гораздо больше денег, чем любой из них. От одежды Тони всегда изысканно пахло, а его машина, зеленая «мазерати», привлекала даже больше внимания, чем автомобиль Тима. Как-то раз он зашел в полдень, когда Бобби и Питер еще были на рынке. Негритянка получила от Бобби приказ не впускать никого ни под каким предлогом, но Тони умел обходить такие препятствия. Малика слушала пластинку Абдельвахаба,[28] но тут же остановила ее и полностью переключилась на Тони. По ходу беседы он заметил невзначай, что она красиво одета. Малика пригладила юбку.
— Но мне хочется видеть тебя в других нарядах, — продолжал он.
— А где они?
— Не здесь. В Мадриде.
Хлопнула дверь — это вернулись Бобби и Питер. Они поссорились и теперь обменивались только язвительными междометиями. Малика поняла, что партия в домино, которую они обещали с ней сыграть, когда вернутся, не состоится. Она села и, надувшись, стала перелистывать один из финансовых журналов Тима. Евнухи совсем как дети, подумала она.
Бобби вошел в комнату, остановился у дальней стены и стал молча перебирать книги на полке. Вскоре в дверях появилась негритянка и объявила по-французски, что мсье Тим звонил из Лондона и приедет в Танжер только восемнадцатого.
Когда Тони перевел известие на испанский, Малика застыла, горестно глядя на него.
Бобби быстро вышел из комнаты. Смутившись, Тони встал и последовал за ним. Миг спустя донесся резкий голос Бобби:
— Нет, она не может пойти с тобой обедать. Ей вообще нельзя никуда ходить, только если мы пойдем вместе. Одно из правил Тима. Если хочешь, можешь поесть у нас.
За обедом почти не говорили. Посреди трапезы Питер отшвырнул салфетку и вышел из комнаты. После этого негритянка подала кофе на террасе. Бобби и Питер ссорились где-то в глубине квартиры, но их пронзительные голоса были на удивление хорошо слышны.
Поначалу Малика потягивала кофе и ничего не говорила. Когда она обратилась к Тони, казалось, что в их прежнем разговоре не было перерыва.
— А можем мы поехать в Мадрид? — спросила она.
— Ты бы хотела? — ухмыльнулся он. — Но видишь, какие они. — И указал за спину.
— A mí me da igual cómo son.[29] Я обещала остаться с ними только на две недели.
На следующее утро, пока Бобби и Питер покупали на рынке еду, Тони и Малика положили чемоданы в «мазерати» и отправились в порт, чтобы сесть на паром в Испанию. Тони оставил Бобби короткую записку, в которой сообщил, что одолжил Малику на несколько дней и проследит, чтобы она позвонила.
VIII
Первую ночь они провели в Кордове. Прежде чем отправиться утром в Мадрид, Тони остановился у собора — он хотел показать его Малике. Когда они подошли к дверям, Малика смутилась. Она заглянула внутрь и увидела бесконечный коридор арок, уходящих в полумрак.
— Зайди, — сказал Тони.
Она потрясла головой:
— Ты иди. Я тут подожду.
Выезжая из города, он пожурил ее:
— Надо смотреть на вещи, когда есть возможность. Это знаменитая мечеть.
— Я посмотрела, — отрезала она.
Оказавшись в Мадриде, они провели весь первый день в ателье Баленсиаги.[30]
— Ты был прав, — сказала Малика, когда они вернулись в отель. — Одежда здесь намного лучше.
Нужно было ждать несколько дней, пока первые заказы будут готовы. Музей Прадо был в двух шагах от отеля, но Тони решил, что не стоит пытаться затащить туда Малику. Он предложил корриду.
— Только мусульмане знают, как убивать животных, — объявила она.
Они провели в Мадриде уже неделю. Как-то вечером, когда они сидели в баре «Ритца», Тони повернулся к ней и спросил:
— Ты звонила в Танжер? Нет, не звонила. Пойдем.
Малике не хотелось думать о Танжере. Вздохнув, она встала и поднялась за Тони в его номер; он заказал разговор.
Услышав Бобби на другом конце провода, он жестом подозвал Малику и дал ей трубку.
Стоило Малике заговорить, Бобби начал ее распекать. Она прервала его и попросила позвать Тима.
— Тим пока не может приехать в Танжер. — Его тонкий голос сорвался. — Но он хочет, чтобы ты немедленно вернулась!
Малика молчала.
— Ты слышала, что я сказала? — визжал Бобби. — Oíste?
— Да, слышала. Я дам тебе знать. — Она быстро повесила трубку, чтобы не слышать, как он возмущается.
Они еще несколько раз ходили к Баленсиаге на примерки. Мадрид на Малику произвел впечатление, но ей не хватало ласковой заботы Тима, особенно по ночам, когда она лежала одна в постели. Жить с Тони было приятно — он уделял ей столько внимания и постоянно что-то дарил, но она знала, что делает он это лишь потому, что ему хочется одевать ее так, чтобы не стыдно было вместе выходить на люди, а не оттого, что заботится о ней.
Хотя заказы приходили, а платья и костюмы были превосходные, удовольствие Малики было слегка омрачено открытием, что люди замечают ее наряды только в двух ресторанах и баре внизу. Когда она сообщила об этом Тони, тот засмеялся:
— А! Тебе нужно в Париж. Это ясно.
Малика обрадовалась:
— А мы можем туда поехать?
Когда прибыл последний заказ, Тони и Малика в последний раз поужинали в «Хоршере» и рано утром отправились в Париж. Ночь они провели в Биарицце: улицы там были мокрые от дождя и пустые.
IX
Париж оказался слишком большим. Она испугалась его еще до того, как они приехали в отель, и решила, что не выпустит Тони из виду, пока не окажется в безопасности своего номера. В «Отеле де ла Тремуай» она смотрела, как он валяется на постели, делает один телефонный звонок за другим, шутит, кричит, дрыгает ногами и заливисто хохочет. Закончив звонить, он повернулся к ней.
— Завтра вечером возьму тебя на вечеринку. И я точно знаю, что ты наденешь. То атласное платье устричного цвета.
Малику потряс шикарный дом и гости в вечерних туалетах. Наконец-то, решила она, удалось добраться до места, где люди достигли предельной степени утонченности. Обнаружив, что все одобрительно на нее смотрят, она пришла в восторг.
Вскоре Тони подвел ее к высокой хорошенькой девушке с сияющими черными глазами.
— Это моя сестра Дайна, — объявил он. — Она лучше меня говорит по-испански.
Представляя Малику, он добавил:
— А это новая Антинея.
Он оставил их вдвоем, а сам ушел в другую комнату.
