Ознакомительная версия.
Люблю. Она писала и говорила это много раз, а он ни разу не ответил ей тем же, даже в минуты самозабвения. И не потому, что думал, что не любит. На этот счет у него никогда не было полной ясности. Давным-давно он взял за правило никому не признаваться в любви. С Мелиссой он страшился вопроса, который будет вызван этим сверхъестественно обязывающим словом. Будет ли он с ней до конца жизни и станет ли отцом ее ребенка? Она очень хотела ребенка, а жизнь до сих пор ей в этом отказывала. Биэрда же собственная биография убеждала в том, что если он согласится, то принесет одно лишь разочарование этой простодушной красивой молодой женщине, на восемнадцать лет его моложе. Она была в том возрасте, когда бездетной женщине надо поспешить. Если он не хочет исполнить свой долг, то должен откланяться. Ей, конечно, понадобится время, чтобы привыкнуть к разлуке, а потом время, чтобы найти ему замену. Но она не хотела расставаться, а он не мог заставить себя уйти. И все же… снова быть неполноценным мужем, в шестой раз, и в шестьдесят лет завести ребенка. Смехотворная ювенилизация!
Обсуждать это с ней было мучительно. Последний раз в ресторане на Пикадилли она со слезами на глазах сказала, что лучше останется без ребенка, чем потеряет его. Невыносимо. Прямо для жалобных колонок в газете. Невозможно поверить. Если он действительно любит, то должен освободить ее, уйти сейчас же – так он думал. Но она ему нравилась, а он был слаб. Можно ли отказаться от такого сказочного дара? Какая еще молодая женщина так нежно примет мужчину нелепого, низенького, пузатого, стареющего, ошпаренного публичным позором, с душком неудачника, поглощенного чудаческим романом с солнечными лучами?
И он выбрал линию, худшую из всех возможных. Даже не линия это была – инстинкт увиливания. Не порвал с ней, но держался на дистанции, тем более что работал за границей. Виделся с другими женщинами и отчасти надеялся и вполне страшился услышать от нее по телефону, что на периферии ее существования возбужденно рыщет талантливый молодец и вот-вот войдет или уже вошел в ее жизнь. И тогда, если достанет слабости, он бросится назад, защищать то, что вдруг решил считать своим, и она будет благодарна, молодца отошлют (молодцу от ворот поворот!), неразбериха продолжится, и он еще на шаг приблизится к ошибочному решению.
Он отложил карманный компьютер, откинулся на спинку и прикрыл глаза. Прямо перед ним на столике мерцали сквозь смеженные ресницы чипсы с солью и уксусом, а за пакетом стояла принадлежащая молодому человеку пластиковая бутылка с минеральной водой. Биэрд подумал, не просмотреть ли ему свои заметки к речи, но из-за дорожной усталости и выпитого за обедом поленился, решив, что материал знает, а карточка с полезными цитатами у него в верхнем кармане. Что до чипсов, хотелось их меньше, чем раньше, но все равно хотелось. И он был уверен, что их промышленные добавки взбодрят его обмен веществ. Не столько желудок, сколько нёбо предвкушало уксусный укус пыльцы, покрывавшей хрупкий лепесток. Он уже проявил определенную сдержанность – поезд несколько минут как тронулся, – и воздерживаться дальше не имело особого смысла.
Он оторвался от спинки, наклонился вперед, поставил локти на стол и, подперев подбородок ладонями, устремил задумчивый взгляд на пестрый пакетик – серебряно-красно-синий с хороводом мультяшных зверушек под британским флагом. Какое ребячество в этом его пристрастии, какая вредная слабость – микромодель всех прежних его ошибок и безрассудств, его нетерпеливого желания получать желаемое немедленно. Он взял пакетик обеими руками, разорвал ему шею, и тот дохнул на него липким запахом жареного жира и уксуса. Искусная лабораторная имитация соседнего магазинчика с рыбой и жареным картофелем, пробуждающая приятные воспоминания и желания, чувство национальной принадлежности. Этот флаг был осознанным выбором. Он аккуратно вынул один лепесток двумя пальцами, поставил пакетик на стол и сел поглубже. Биэрд был из тех, кто относится к своим удовольствиям серьезно. Прием заключался в том, чтобы поместить чипсину на середину языка и, сперва ощутив ее вкус, раздавить о нёбо. По его теории, твердые неровные осколочки оставляли микроцарапинки на слизистой, в них поступала соль и химикаты, отчего и происходила эта мягкая, сладкая боль.
Как дегустатор на важных пробах, он закрыл глаза. Когда открыл, его взгляд встретился со спокойным взглядом серо-голубых глаз напротив. Чуть-чуть устыдившись, совсем немного, Биэрд досадливо махнул рукой и отвернулся. Он представлял себе, как это выглядит со стороны: толстенький немолодой дурак в интимных отношениях с кусочком съедобной дряни. Ведет себя так, как будто рядом никого нет. Ну и что? Никому не помешал, никого не обидел – он в своем праве. Его теперь мало волновало, что о нем думают. Есть у старости небольшие преимущества, и это – одно из них. Скорее из желания утвердить свою независимость, нежели удовлетворить низменную потребность, он протянул руку за еще одной чипсиной, и снова его встретил взгляд спутника. Взгляд внимательный, твердый, немигающий, он почти ничего не выражал, кроме свирепого любопытства. Биэрд подумал, что напротив, быть может, сидит психопат. Ну и ладно. Он сам может быть немного психопатом. Соленый осадок от первой порции создавал ощущение кровоточащих десен. Он развалился на сиденье, открыл рот и положил в него вторую порцию, но на этот раз глаза не закрыл. Вторая на вкус, естественно, была менее пикантной, менее удивительной, менее острой, чем первая, и именно этот недобор, это вкусовое разочарование подстегнуло знакомую наркоманам потребность увеличить дозу. Он съест две чипсины разом.
В это время он поднял голову и увидел, что его спутник, по-прежнему устремив на него жутковатый взгляд, подался к столу и утвердил на нем локти, видимо пародируя Биэрда. Затем его предплечье опустилось подобно стреле подъемного крана, он вынул чипсину, вероятно самую большую в пакете, подержал ее перед лицом секунды две, отправил в рот и стал жевать, не утонченно, как Биэрд, а вызывающе, не закрывая рта, так что видно было, как она превращается в кашу на языке. И смотрел на Биэрда, не моргая. Поступок был настолько дерзок, настолько шел вразрез с общепринятыми нормами, что даже Биэрд, способный мыслить вполне неортодоксально – иначе как бы он получил премию? – застыл от изумления и, только чтобы не потерять достоинства, старался сохранить невозмутимость, не выдать своих чувств.
Они по-прежнему смотрели в глаза друг другу, и теперь Биэрд твердо решил не отводить взгляд. Поведение этого человека было явно агрессивным – неприкрытая кража, пусть и банален ее объект. А если дойдет до физического столкновения, Биэрд не сомневался, что через три секунды окажется на полу со сломанной рукой или разбитой головой. Но не исключен был и элемент игры за этой дерзостью, насмешки над нелепой слабостью пожилого человека к дрянному продукту. Или старомодной классовой издевки над надутым буржуем. Или хуже: тот решил, что Биэрд голубой, и это – призыв, некий современный заход, принятый в определенных кругах, где фиолетовый галстук предположительно может служить косвенным сигналом – откровенный акт соблазнения. Серьга в левом ухе или правом – он забыл в каком, – не является ли она знаком нетрадиционной сексуальной ориентации? А у этого по две серьги в обоих ушах. Физик многое знал о свете, но формы самовыражения в современном социуме были для него – темный лес. В конце концов Биэрд вернулся к первоначальной гипотезе, что спутник его – психбольной, устроивший себе отдых от лития, и в таком случае смотреть ему в глаза лучше не надо. Биэрд отвел взгляд и сделал единственное, что пришло ему в голову: взял еще одну чипсину.
Чего он ожидал? Едва картошка легла ему на язык, как рука соседа снова опустилась, и на этот раз он взял две чешуйки, как намеревался сам Биэрд, и слопал их все так же развязно. Схватить пакет со стола определенно не стоило – слишком резкий ход, слишком силовой. Перевести дело в новую плоскость опасно – может кончиться дракой. Кто его тогда спасет? Биэрд оглянулся вокруг. Пассажиры читали, оцепенело смотрели в пустоту или на зимние лондонские предместья, не ведая о происходящей драме. Что интересного в двух мужчинах, молча поедающих чипсы из одного пакетика? Пусть нелепо, решил Биэрд, но лучше уж держаться прежней линии. У него и в мыслях не было уклониться от конфронтации, уступить более сильному весь пакетик. Он не даст себя запугать. Пусть он толст и ростом мал, но у него развито чувство справедливости и он не привык отступать. Он был способен на отчаянные поступки. Последствия бывали и пагубными. Он взял еще лепесток жареной картошки. Противник, глядя на него, ответил тем же. Потом еще раз и еще; их руки залезали в пакетик по очереди, решительно, но неторопливо, и ни разу не соприкоснулись. Когда осталось всего два лепестка, молодой человек взял пакетик и издевательски любезным жестом протянул Биэрду. Ответить на это последнее оскорбление можно было единственным образом: отвернуться.
Ознакомительная версия.
