— Знаешь, а я вчера письмо от Светки получил. С днем рожденья поздравила. Помнит. Нажелала всякого — усмехнулся криво.
— Вспомнила через столько лет! С чего бы это на нее накатило? Иль вернуться хочет к тебе? — спросил друга.
— О том ни слова. Пишет, что счастлива. И мне того желает. Говорит, будто больше не держит на меня обиду, все забыла и простила. Вспоминает как друга.
— Тьфу, черт! Ну и подруги у нас с тобой! — фыркнул смехом Николай.
— Видно лучших не заслужили. Потому, что ни говно, то к нашему берегу прибивает, — ответил Иван грустно.
Вместе они вошли в дом, волоча с собой тяжеленные сумки. Выглянувшая из кухни мать приложила палец к губам и сказала шепотом:
— Петя всю ночь не спал. Весь в поту был. Плохо человеку. Какой день ничего не ест. Кое-как упросила стакан молока выпить. Ночью у него температура поднялась, весь горел, все болит, но крепится. Когда уснул, стонал. Звал меня и тебя. Все винился, прощенья просил. И говорил, чтоб не плакали, когда его не станет. Неужели он умрет? Не может того быть, — сжала в кулачки маленькие, сухие руки.
Мужчины заглянули в спальню. Петр Алексеевич лежал поверх одеяла и был похож на умершего. Казалось, он не дышал, и Николаю вдруг стало страшно. Отца он любил больше всех на свете. И вдруг вспомнил, почему его отпустили на пенсию так поспешно.
— Радиация — смертельный враг человека. Если кто облучился, тот не жилец на белом свете, — вспомнились слова отца, сказанные давно. Он, словно сам себе подписал приговор, — уронил руки Николай и вышел во двор.
— Трудновато ему, — выдохнул Иван и, присев рядом, закурил.
— Давай с ним побудем. Позвоним ребятам, чтоб не ждали нас, пусть сами едут на пляж. Мы в воскресенье вечером приедем.
— Ты думаешь, что отцу совсем мало осталось?
— Сам видишь, Коля, он умирает. Ему слишком мало осталось. Как жаль, что уходит.
— Как думаешь, отец в сознании?
— Трудно сказать. Состояние критическое.
— Вызвать врачей нужно!
— Николай! Крепись, дружбан! Отцу уже никто не поможет. Он перебрал облучения, и оно его убивает. С этим никто не в силах справиться. Создав атомную энергию, человек не придумал главное: противодействие ей. И погибает сам…
Оба невольно вздрогнули от звонка телефона:
— Коля, это ты? Ну что? Давай встретимся. Я готова принять тебя!
— Ольга, мы не увидимся. Я не могу…
— Не могу или не хочу?
— Эти вопросы неуместны. Извини, мне честное слово ни до чего! — выключил телефон и, сунув его в карман, буркнул:
— Ох уж эти бабы! Никакого повода ей не дал, а она пытается командовать. Черт их подери, да куда лучше жить одному. Зато никто не полезет в душу грязными лапами.
— Сынок, идите в дом, ребята! Беда у нас! Думала, спит Петя, а он умер. Насовсем от нас ушел! — плакала мать навзрыд.
Мужчины прошли в спальню. Коля коснулся руки отца, она уже была холодной.
— Мама, не входи, мы сами все сделаем! — просил Николай. Иван звонил ребятам в город…
Матери все не верилось в смерть Петра Алексеевича. Она ни на минуту не отошла от покойного и все удивлялась, как это он ушел без нее.
Николай как мог, успокаивал мать. Он звал ее к себе в город, но та категорически отказалась.
— Ну, как я оставлю Петю одного, да и хозяйство не на кого доверить. Тут без догляда все пропадет. Не переживай, ведь Петенька со мной. Он не бросил и не оставил, поможет, коли будет надо. Я не одна. А у тебя в городе дети. Не оставляй одних надолго. Поезжай к ним, голубчик. Я сама обойдусь…
— Нет, я побуду с матерью денька два. Вы поезжайте по домам, — сказал Николай друзьям.
Он и не предполагал, что Иван, вернувшись в город, позвонил Ольге и сказал, почему Коля не смог встретиться с нею. Та, выслушав, ответила:
— Что за мужчина? Он не смог взять себя в руки. Не сумел сам объяснить причину отказа от встречи. Значит, не захотел продолжить знакомство. Выходит, нам с ним не о чем говорить. Передайте, что я больше не жду его звонков, он мне неинтересен.
От встречи с Иваном она тоже отказалась. Сказав, что слишком занята.
Николай вернулся домой через неделю. Усталый и подавленный, решил вечером навестить Вику.
— Не стало у тебя деда. Умер так быстро, даже не простился с ним, не поговорили по дороге. Он предчувствовал свою смерть. Ушел тихо, — заметил Николай Валентине, та вышла из кухни:
— Что? Дед накрылся? Давно пора ему было! Сколько можно было свет коптить? Почти семьдесят лет канителил. Какой толк от него, одни неудобства терпели! — вытерла сальные губы.
— Тебе-то он чем помешал? Во, нахалка тупая! — возмутился человек.
— Такую большую квартиру занимал! Скольким квартирантам могли ее сдавать, так ведь жил, и черти его не брали! Давно б к своей старухе в деревню съехал. Нет, все на работу ходил старый придурок, будто там без него не обошлись бы!
— Заткнись, дура! Ты кто есть, чтоб отца поганила? Кадушка безмозглая! Дрянь и мразь, куча грязи. Тебе ли пасть отворять?
— Сам говно! — пошла в спальню и, остановившись на пороге, выкрикнула:
— Сдох, околел старый отморозок, туда ему и дорога.
— Ты, рахитка облезлая, он же помогал нам выжить, давал деньги на продукты. Ты же не работала, а он вкалывал и кормил. За что ненавидишь?
— Поперек горла его помощь стояла! Он в первый день, увидев меня, сказал:
— Нет, эта женщина не для нашей семьи! Ничего с нею не получится. Несчастным будет сын. Зачем он привел ее? Она недостойна нашей фамилии!
— Я все годы это его сранье дословно помнила. Не только живому, мертвому того не прощу!
— Шизофреничка! Кто нуждается в твоем прощении! Сгинь с глаз, дай поговорить с дочкой! — цыкнул на Валентину.
— А с чего указываешь тут! Сам пошел вон! Я в своей квартире, сама любого могу за шкирняк взять. Ишь, взялся тут оскорблять! Да я самого за дверь вышибу! — взялось пятнами лицо бабы.
— Мам, не ори! Успокойся! Кончай отрываться на отце. Поимей совесть, — не выдержала Вика.
— И ты туда же? Да катитесь все отсюда! Никого больше на порог не пущу! Ишь, благодетели выискались! Я ее кормлю, а она мне рот затыкает, совестить вздумала!
— Не бухти, глумная! Тебе твоей получки на неделю не хватит. Чем попрекаешь? Ведь я Вике постоянно даю деньги на вас обоих. Если б на твою зарплату жили, только за коммунальные услуги хватило рассчитаться, а жили бы на что? — напомнил Николай.
— Я мать! И дочери обязаны меня содержать! — ушла в спальню, хлопнув дверью.
Вика обняла отца:
— Вот так каждый день терплю. Сил больше нет!
— Ну, если невмоготу, давай ко мне! Зачем себя мучить? Пусть сама живет.
— Пап, я бы давно ушла. Но у нее появился цыган, какому эта квартира понравилась. На мать ему наплевать, а вот квартиру приберет к рукам, а саму выкинет. Куда она денется? К нам прибежит, и вынуждены будем снова жить вместе. Ведь не выгонишь, мать она, так сам говоришь. Вот и терплю, хотя уже до горла достала со своими скандалами.
— Тот цыган приходит сюда?
— Один раз возник. Ну, я его выставила так, что больше не появляется, не рискует. И ей баню с припаркой устроила. О-о! Какую истерику закатила! А вечером, когда ей все объяснила, прощенье просила. И все же общается с тем отморозком. Но только по телефону. Я заранее сказала, что сюда этого гада не пущу, а если она хочет увидеться, пусть идет к нему хоть насовсем. Но не пошла. Не позвал, а может, сама поняла, что без квартиры даже на ночь не нужна никому.
— Выходит, война у вас не прекращается ни на один день. А я-то думал, угомонилась баба.
— Да ну ее! Лучше расскажи, как там бабуля? Думала, что привезешь ее в город хоть на время.
— Уговаривал, просил, она отказалась. Мамка всегда не любила город. Вот в этом они с отцом были разными.
— Нет, дед в последние дни мечтал о деревне. Все ждал, когда сможет уехать туда насовсем. И жалел, что мало жил там, о бабуле слабо заботился и не помогал ей.
— Он строил планы на будущее, жить хотел, а мне все осточертело. Устал и вымотался. А забот не убывает. Я уже ни о чем не мечтаю кроме одного: поставить бы вас с Анжелкой на ноги. И все на том. Можно самому уходить.
— Папка! Ну, за что? Зачем горя добавлять. Мы без тебя пропадем. Я живу той радостью, что ты у меня есть. Выходит, сам не дорожишь нами, — низко опустила голову, плечи дрогнули.
— Во, изверг! Уже дочку до слез довел! — вышла из спальни Валентина. Прошла на кухню.
— Ну, так что? Поминать будем старого пердуна? Или без поминок обойдется? — выглянула в зал.
Ее словно не услышали, никто не отозвался на предложение Валентины. Она налила себе чай. Пила громко, напоминала, что ждет. Но никто не отозвался, и баба снова вышла в зал:
— Чего сопли жуете? Подумаешь, мухомора не стало. Давно забыть пора. Небось, про меня на другой день не вспомните! Хотя я мать! Помнить стоит добрых людей, таких, как я! Всю жизнь терпела всех. И никого не обидела. Здесь же оплакивают, как великую потерю. А кто он был? В своей семье сущий нуль. Даже для бабки как гость в командировке. На второго ребенка времени не хватило состряпать!
