Ознакомительная версия.
– Твой подъезд.
Софочка вздрогнула от неожиданности, с сожалением понимая, что приключение завершилось.
– У меня для тебя кое-что есть, – смущаясь, произнесла она и полезла в карман куртки, доставая мутноватый, болотного цвета камешек в мелкую крапинку.
– Хм, спасибо, – Андрей взял подарок и подбросил его на ладони, рассматривая.
– Это змеевик.
– Ага.
– Его еще называют серпентин, – уточнила Софа. – Это очень коварный камень, обладающий собственной волей. Он оберегает лишь того, кто ему приглянулся, кто стремится узнать себя и свою дорогу. В этом случае змеевик работает как компас, только указывает «ненужное» направление и помогает избегать неправильных решений. Мне почему-то кажется, что вы поладите и он принесет тебе душевное равновесие.
Андрей молчал, не понимая, как реагировать, и Софья добавила:
– И еще он считается талисманом деловых людей и излечивает душевные недуги.
– Вот даже как, – хмыкнул Немов, с интересом поглядывая на девушку. Она была такой забавной, искренне веря в эту ахинею.
– Есть даже одна легенда про этот камень, – Софья расценила его ухмылку как одобрение. – При специальной обработке змеевик расщепляется на тонкие нити, из которых можно сделать ткань. Однажды уральские мастера пошили скатерть из волокон змеевика и застелили ею стол, за которым обедал Петр Первый. Когда посуду унесли, Никита Демидов сдернул вымазанную жиром и вином скатерть и бросил в огонь камина. Пламя уничтожило все пятна, очистив ткань. Демидов выхватил целую и невредимую скатерть, встряхнул ее и снова накрыл стол, чем сильно удивил царя.
– Я тоже удивлен, – признался Андрей. – Ты не производишь впечатления человека, знакомого с российскими самодержцами.
– Да я и не знакома, если только они не связаны с какой-нибудь симпатичной историей про камни, – хихикнула Софочка. – Про камни я читать обожаю. Знаешь, о чем я мечтала в детстве?
– О чем?
– Я мечтала не о принце, не о бальном платье и хрустальных туфельках, а о большом сундуке, набитом драгоценными самоцветами. Я представляла, как запускаю в них руки, беру пригоршнями, и они тяжелые, холодные, мерцают, переливаются на свету. Потихонечку собираю себе такой сундук.
– Очень мудро. Драгоценные камни – неплохой объект для долгосрочного инвестирования, – с улыбкой одобрил Андрей. – Я бы тоже не отказался от такого сундука.
– Дело не в их цене. Мне нравятся и самые скромные камни, не стоящие почти ничего. Они меня завораживают. Каждый обладает уникальными свойствами…
– Ты ведь понимаешь, что это красивые сказки? Никакими свойствами они не обладают. Не спасают, не защищают.
– И спасают, и защищают, – упрямо возразила Софья. – Если ты в это не веришь, еще не значит, что это не работает.
– О’кей, в таком случае почему усеянные тоннами самоцветов короны не спасали царей ни от болезней, ни от насильственной смерти? – подначил ее Андрей.
– Потому же, почему молоко, селедка и фрукты по отдельности полезные, а вместе вызывают понос. Камни все разные, их нельзя сваливать в кучу, не учитывая их совместимость, – терпеливо объяснила Софочка.
– Ладно-ладно, сдаюсь, – Немов шутливо поднял руки, изображая капитуляцию. – Эту стену мне не пробить.
– Не знаю, о какой стене ты говоришь, но камни живые! – с пылом отозвалась она. – Те же кристаллы, например, алмазы, изумруды, кварцы – они же растут, понимаешь? А французские ученые даже эксперименты провели, доказывающие, что и обыкновенные булыжники обладают чем-то вроде процессов жизнедеятельности, дышат и даже двигаются. Правда, все у них очень медленно – на один вдох уходит от трех дней до двух недель, что в общем-то логично, учитывая, сколько они существуют. К камням подсоединяли электрокардиограф и обнаруживали слабую пульсацию, представляешь? Так что вполне возможно, это какая-то неизученная форма жизни. – Софья поймала рассеянный взгляд Андрея и спохватилась: – Извини, я о камнях могу часами говорить, если меня не остановить. Я просто хотела как-то поблагодарить тебя. Я ведь оформляю сейчас помещение бара…
– Так вы с Николаем договорились?
– Да! И я так рада! Спасибо тебе огромное!
– Не за что, Соня. И спокойной ночи.
– Спокойной ночи. – Она помедлила, прежде чем взяться за ручку дверцы и вынырнуть в холодную ночь.
Мэдди всю ночь не смыкала глаз – Томми не вернулся к вечеру, как обещал, и она не на шутку обеспокоилась. В голову лезли глупые мысли, и с чего бы, спрашивается? Разве раньше не бывало такого, что муж задерживался? Мало ли какие у него дела? Может, устроился на дополнительную работу, а ей не сказал, чтобы не ловить в ее взглядах сочувствие? Или встретил старого знакомого и засиделся в баре до утра. Имел право. Он в последнее время и так света белого не видел, пахал за троих, – дома бы отдохнуть, так нет, дома свои проблемы. Тут у любого от напряжения психоз начнется, а Томми держался с достоинством, еще и ее, дуру плаксивую, утешал.
По какой бы причине Томас ни пришел ночевать, он сам объяснит, если посчитает нужным. Мэдди заставила себя лечь в постель, но просыпалась каждые полчаса, смотрела на часы, борясь с искушением позвонить. Меньше всего ей хотелось походить на женушек, достающих своих несчастных мужей чрезмерным контролем. Он почти никогда не заставлял ее волноваться – почти. Но и тогда после долгих уговоров Томми согласился завязать с криминалом, и с тех пор Мэдди безраздельно ему доверяла.
Рассудок подсказывал ей, что беспокойство беспочвенно, но поселившаяся внутри тревога игнорировала доводы разума. Около четырех утра Мэдди все-таки не выдержала и позвонила Томасу. Но его телефон был выключен.
Как объяснить эту темную, неотвратимую тоску, разворачивающуюся в сердце подобно проснувшейся змее? Она жалит, пожирает тебя изнутри, откусывая от живой плоти кусок за куском, прогрызая себе путь наружу, и каждое ее движение заставляет корчиться от нестерпимой боли. Мэдди показалось, что из ее легких вышибли весь воздух, а тягостное предчувствие, которое она так умело загоняла внутрь, внезапно переросло в отчетливую, бескомпромиссную уверенность: с Томми что-то случилось. Что-то очень, очень плохое.
«Нет, нет, это всего лишь приступ паники, вызванный расшатанными нервами, – убеждала себя Мэдди. – Нельзя позволять воображению перечеркивать здравый смысл».
Она сейчас чрезмерно чувствительна, встревожена состоянием дочери и поэтому реагирует неадекватно на сущие мелочи. Нужно вытереть сопли и взять волю в кулак. Завтра утром она проведает дочь и весь день проведет в салоне, делая стрижки и укладки.
Ночь за окном постепенно теряла насыщенность, уступая пасмурному утру. Рассветные сумерки вливались в окна, заполняя комнату неприветливой серостью. Мэдди решительно встала с кровати, надела спортивный костюм и прошлепала босиком в кухню. Холодный пол кусал стопы, она включила чайник и уселась на стул, поджав под себя ноги. Сейчас она поедет в больницу, и к тому моменту, как туда доберется, Томас уже будет дома и позвонит.
Но ни сегодня, ни на следующий день муж домой не пришел.
Крайтон косился на скованные наручниками запястья и не мог избавиться от ощущения нереальности происходящего. Все это галлюцинация, игра больного воображения: эта пустая комната, где из мебели только железный стол и два стула, это широкое зеркало на стене, скрывающее наблюдателей по ту сторону стекла, этот самодовольный офицер, третий час ведущий допрос и не скрывающий ликования, – не каждый день посчастливится арестовать вооруженного грабителя на месте преступления. И сам он, Томас Крайтон, беспомощный, злой, отчаянно теряющий самообладание, – тоже вымысел.
– Сотрудничество существенно облегчит вашу участь, – в десятый раз повторил следователь, пытаясь придать голосу обманчивую доброжелательность. – Кто еще участвовал в нападении?
Томас метнул в него затравленный взгляд. Кто еще участвовал в нападении? Один такой длинноволосый, зовут Джон, фамилии не знаю. Еще трое, у которых известны только прозвища. Черт возьми, да что он может рассказать, не зная о них практически ничего? Навести на подвал? Джонни подлец и подонок, но не дурак. Уже наверняка замел следы и свалил из города, ищи его…
– Напрасно молчите, – офицер откинулся на спинку стула, вальяжно расставив ноги. – Один человек убит, второй в реанимации в критическом состоянии. Похищено больше полутора миллионов долларов, и вы – единственный подозреваемый. На оружии ваши отпечатки…
– Я не стрелял, – он подался вперед, наклонившись над столом. – Я уже объяснял, как было. Я не стрелял.
Следователь кивнул, мысленно изумившись настойчивости, с какой все без исключения уголовники стараются убедить окружающих в своей невиновности. Они столь глубоко уверены в собственной безгрешности, что порой даже детектор лжи признает их святость.
Ознакомительная версия.
