Ознакомительная версия.
Едва лишь обрывки новостей проникли в салон, Эмин забеспокоилась. Утром она заметила, что Али не ночевал дома, и ее подозрения, что он участвует в ТМТ, окрепли. Чем больше поступало сообщений о стрельбе и раненых, тем сильнее у нее тряслись руки. Наконец Эмин отложила ножницы.
– Разыщи Хусейна, – посоветовала подруге Савина. – Может, он что-то знает.
Эмин нашла сына на пляже. Он чистил граблями песок перед террасой.
– Где был Али сегодня ночью? – спросила она.
Хусейн продолжал работу, не поднимая головы. Если бы мать заглянула ему в глаза, она бы поняла, что он знает.
Он пожал плечами.
– Хусейн! Посмотри на меня.
Она повысила голос, и некоторые из загорающих на шезлонгах отдыхающих повернули головы в их сторону.
– Мам! – шикнул Хусейн, смутившись.
– Я должна знать!
На террасу вышел Костас Франгос и подозвал его.
– Мне надо идти, – сказал Хусейн.
Он ушел, а мать осталась стоять на песке одна.
Савине хватило одного взгляда на вернувшуюся в салон подругу, чтобы понять: работать Эмин сегодня не может. Она настояла, чтобы подруга шла домой.
Эмин не успела еще открыть дверь, как у нее екнуло сердце. Она услышала голос Али. Сын вернулся.
– Али! Где ты был?! Почему не ночевал дома? Мы так волновались!
Ей хотелось и отвесить ему оплеуху, и стиснуть в объятиях. Выбрала второе, обливаясь слезами.
Халит забился в угол. Пытаясь успокоиться, он молча перебирал четки теспих.
– Почему ты ушел?
– Так было надо, – сказал Али надтреснутым голосом. – Они могли убить наших людей.
– Ты же еще ребенок, ты слишком мал для этого! – Эмин была вне себя от тревоги. – Обещай, что никогда больше этого не сделаешь… – умоляла она.
– Я не могу этого обещать, – ответил сын.
Когда Маркос вернулся домой поздно ночью, Ирини и Василис еще не спали. Ему пришлось закрыть ночной клуб раньше обычного, поскольку пришло лишь несколько гостей. Они много пили, чтобы успокоиться, но рано разошлись. К концу представления обычно вся сцена бывала усыпана цветами, но сегодня продали всего одну корзину гвоздик.
Сначала Маркос не заметил родителей – они сидели молча в темном кипосе, – потом увидел огонек отцовской сигареты.
– Папа, что случилось?
– Левенти му! – Увидев сына, Ирини поднялась ему навстречу с распростертыми объятиями.
– Ирини, он всего-навсего вернулся с работы, – одернул ее муж.
Он был прав, но ее тревога копилась весь день. У них не было ни телефона, ни телевизора, а радио не говорило ей того, что она хотела знать.
Маркос сел с ними и налил себе зевании из полупустого графина, стоящего в центре стола. Ирини уговорила Василиса не ездить на ферму сегодня.
– Я думала, это небезопасно, – объяснила она Маркосу. – Но надеялась, что к вечеру все уляжется.
– С чего ты это взяла? – перебил ее муж.
Василис Георгиу побывал в кафенионе, и теперь у него заплетался язык. Целый день он слушал правительственные сообщения, новости и слухи и, вернувшись, вселил в жену новые страхи.
– Гражданской войны не миновать! – Он грохнул кулаком по столу. – Сторонники Макариоса окружены. Твоя мать этому не рада.
Как и многие, Василис Георгиу отвернулся от Макариоса, когда тот перестал считать энозис главным пунктом своей программы, но говорил на эту тему, только когда выпивал лишнего. Василис подсмеивался над симпатией, которую питала жена к Макариосу. Он знал, что Христос, как и он сам, был за энозис, а вот насчет старшего сына не был уверен.
– Не преувеличивай! – возразил Маркос. – Ты только маму расстраиваешь.
– А что тогда, по-твоему, происходит? Да ты день-деньской сидишь со своими иностранцами! Откуда тебе знать, что происходит… – Василис продолжал бормотать что-то нечленораздельное. Маркос обнял мать.
– Это все из-за Христоса… – сказала она тихо, обращаясь к старшему сыну.
– Он еще не вернулся? – (Ирини покачала головой.) – Он вернется, мама, не переживай, все будет хорошо. Вчера ведь он пришел.
– У меня ужасное предчувствие, – сказала она. – Мне сон вчера приснился. Жуткий сон… – Ирини отвернулась. По ее лицу катились слезы. – Я знаю, где он, – наконец вымолвила она. – Он сражается… с этими людьми.
Повисло тягостное молчание. Маркос не знал, что сказать. Василис закурил еще одну сигарету.
Ирини пошла в дом. Она будет лежать в постели до самого утра, уставившись в потолок и прислушиваясь к каждому шороху, ожидая возвращения сына.
Перед самым рассветом стихли цикады. До того как залают собаки и закукарекают петухи, в мире воцарится полная тишина. Как может начаться гражданская война, когда все объято покоем? Ирини уговаривала себя, что этого не случится. Христос может вернуться в любой миг.
Утром напряженность усилилась. Каждый час появлялись новые слухи – частью правдивые, частью сфабрикованные. Иногда они преувеличивали серьезность происходящего, иногда преуменьшали ее. Христос не вернулся, и, когда Василис пошел справиться о сыне в гараже, ему сказали, что тот уже два дня не выходил на работу.
Как велел Саввас Папакоста, в «Восходе» все вышли на работу, но атмосфера была гнетущая. Гости осаждали стойку администратора с вопросами.
– Как все это отразится на нас?
– Наш обратный рейс не задержат?
– Если мы уедем на день-два раньше, нам выплатят возмещение?
– Можно остаться в том же номере, если наш рейс отменят?
Все были обеспокоены своей судьбой, вдруг ощутив себя вдалеке от дома.
Эмин и Савина были в салоне одни. Фрау Брухмайер, как всегда пунктуальная, появилась в двенадцать. Раз в месяц она делала стрижку. Седину она не закрашивала и любила короткие мальчишеские стрижки, которые шли только женщинам с такими же явно выраженными, как у нее, скулами.
– Доброе утро! – радостно поздоровалась она.
– Доброе утро, фрау Брухмайер. – Эмин помогла ей надеть пеньюар. – Как вы себя сегодня чувствуете?
Вопрос был задан машинально. Мысли Эмин были далеки.
– Отлично, спасибо, – последовал ответ. – Но кажется, я одна так себя чувствую.
– Возможно, – сказала Савина. – Большинство клиентов не пришли, вот мы и гадаем…
Фрау Брухмайер наклонила голову над раковиной, чтобы Эмин могла вымыть волосы, но продолжала говорить.
– Мне совсем не нравится то, что, говорят, происходит, – сказала она. – Но думаю, нам всем надо продолжать жить как прежде.
Эмин не решилась возразить.
Когда волосы были подстрижены и высушены, фрау Брухмайер дала каждой по шиллингу и ушла. Близилось время обеда, и она, как обычно, займет свой столик у бассейна, невзирая на события, которые развернулись этим утром.
Не дождавшись звонка от Маркоса, Афродити списала это на возникшие в тот день проблемы со связью. Утром у нее состоялся короткий разговор с Саввасом. Муж сказал, что они должны продолжать заниматься обычными делами как ни в чем не бывало. Поэтому Афродити, как обычно, тщательно оделась – в платье нежно-желтого шелка, дополнив его украшениями из топазов, – и поехала в отель.
Маркоса не было видно, и она спустилась в салон повидаться с Эмин и Савиной. Возможно, он появится чуть позже. Для Афродити каждая минута, проведенная врозь, значила больше, чем все происходящее в мире, и она надеялась, что он чувствует то же самое.
Эмин и Савина увидели совсем не ту Афродити, которую привыкли встречать в последние месяцы. Жена босса была напряжена и необычно молчалива.
– Наверное, жалеет, что сейчас не с матерью в Лондоне.
– По-моему, она осунулась…
– Ох, Эмин! Как бы она ни выглядела, тебе постоянно кажется, что она беременна! Просто волнуется, как все мы!
Закончив с прической, Афродити поднялась в холл. Маркос по-прежнему не появлялся. Чтобы убить время, она поболтала с персоналом и несколькими гостями, которые пришли в надежде узнать новости. Журчал фонтан, казалось, ничего не изменилось. Наконец, не выдержав, она подошла к Костасу Франгосу:
– Вы видели сегодня господина Георгиу? Муж ждет его на стройплощадке.
– Нет, кирия Папакоста, – ответил тот. – Насколько мне известно, он не появлялся после того, как закрыл ночной клуб. Это было около часа ночи.
– Благодарю вас. – Афродити поспешно отвернулась.
Она боялась, что управляющий заметит ее взволнованный вид.
Афродити отправилась домой. Выехав на проспект Кеннеди, главную улицу, идущую за отелями, она увидела группу военных из Национальной гвардии. Фамагуста теперь находилась под их контролем. Сопротивления, как в Никосии, они не встретили.
Войдя в квартиру, она включила радио. Диктор сообщил, что порядок на острове восстановлен. Афродити выключила радио, поставила пластинку на проигрыватель и налила себе сладкого вермута. Не открывая ставен, она вытянулась на диване, отхлебывая вино и не сводя глаз с телефона, мысленно заставляя его зазвонить.
Ознакомительная версия.
