– Ку-урс, строиться, – прокричал дневальный. В коридоре тот час захлопали двери, и загомонили выбегающие из комнат курсанты. Через пару минут старшина рявкнул «смирно», и всё затихло. Майор Коклюн вышел перед строем и с минуту молчал, обводя курсантские ряды своим тяжёлым взглядом.
– Старшина, доведите приказ! – наконец рявкнул он. Стало понятно, что начальник не в настроении сейчас читать морали, а просто хочет побыстрей домой, где выпьет водки и отойдёт от тревог сегодняшнего дня. Ведь он, как и старшина, как и сам Деркачёв, как и тот полковник-нейрохирург в КГБ побывали впервые. И дай то бог чтоб в последний раз!
– Курс, от имени, э-э-э… Товарищ майор, а кто там у них был?
– Кого видел, тот и был – отрезал Коклюн, а потом как-то совсем некстати повернулся и пошёл с этажа вниз, оставив старшину самого годать, от кого следует объявлять наказание.
– По приказу Кометета Государственной Безопасности СССР старшему сержанту Деркачёву объявлено десять суток ареста за ношение гражданской одежды!
– Есть десять суток ареста! – прокричал Сява, а курс удивлённо загудел. Такого ещё не встречалось, чтоб за такую ерунду сажали, да притом сержантов, да ещё от имени КГБ.
На следующий день младший офицер Факультета, чью должность запомнить невозможно, зато легко описать как «мальчик на побегушках», повёз Деркачёва в городскую комендатуру, что на улице Садовой. Именно в этой комендатуре и находилась гарнизонная гауптвахта, или в просторечьи – «губа». Об этой «губе» ходили легенды. Она считалась «губой N2» по строгости, если считать весь Советский Союз. Понятно, что «губа N1» была в Москве. И вот на этой страшной «губе» Тонзиллиту предстоит отсидеть долгие десять дней. Но не тут-то было – попасть в столь почётное место оказалось совсем не просто. Комендант, плотный майор-общевойсковик, в лицо рассмеялся старлею-медику:
– Ишь ты, какой прыткий. Да у нас за десять дней ареста ставят ведро краски! А за пять дней – большую банку. Много вас, таких ушлых, что на халяву курсанта посадить хотят! Кто и за что объявил арест?
– За ношение гражданской одежды. В КГБ объявили.
Комендант уже ржал, как конь:
– Ах-ха-ха! За гажданку!!! В Ке-э-Ге-э-Бе-э!!! О-о-ой, щас лопну! Ой, уморил. В КГБ на десять суток не сажают. Там сажают на десять лет! Гы-гы-гы!
Майор вытер выступившие слёзы, промокнул платочком раскрасневшиеся щёки и лоб, а потом на всякий случай позвонил в Штаб Академии. Там факт наложеного ареста подтвердили.
– Ну ладно, чёртовы халявщики, посажу я вашего сержанта за бесплатно. Но не на десять суток! Только на трое. Дам ему сутки карцера и два дня плаца с общей камерой. Строевая подготовка с утра до ночи, а в камере только спать. А про десять суток забудь, соколик. Нету у меня мест. Не-ту!
Вызвали конвойных. Явились два курсанта-артиллериста с автоматами – сегодня в комендантском карауле стояло ЗРКУ, Зенитно-Ракетное Командное Училище. Уже легче, по сравнению с солдатами брат-курсант обычно не так звереет, особенно когда дело касается других курсантов. Правда это «пушкари-чернопогонники», а Сява «краснопогонник», да ещё и «шприц». Родство получалось уж очень далёким, и на особые поблажки тоже рассчитывать не приходилось.
Деркачёва провели в соседнюю комнату. Там его досконально обшмонали на предмет спичек или сигарет, затем линеечкой промеряли уставную правильность подшивания шеврона, петлиц и лычек, а также соответствие длины портянок. Потом отбрали ремни. Оба ремня. Без большого кожанного, что со звездатой бляхой, можно обходиться без проблем, а вот без маленького брезентового, что поддерживает штаны-голифе труднее – штаны всё время сползают. На данный момент места в карцере не было и Деркачёва препроводили сразу в камеру. Там стояли грубые досчатые нары и было весьма прохладно – настежь открытые двери обеспечивали «отличную вентилляцию». Кроме глухих дверей в проёмах камер ещё имелись решётки на петлях, а поэтому вопросы «самостоятельно погулять в туалет» при открытых дверях автоматически отпадали. Хочешь писать-какать – проси караульного. Хотя это дело дохлое – хрен он тебя выведет, терпи до «отведённого времени». Выделили место для мыла и зубной щётки. Тут тоже есть своя наука – мыльница должна быть изнутри чисто вымытой, а мылу следует лежать ровно в центре мыльницы, да так, чтоб не касаться её стенок. Дослушать инструктаж о поведении мыла в мыльнице Сяве не удалось – освободилась одна из камер карцера.
Тонзиллита свели на первый этаж и затолкали в узенькую комнатёнку. Вот там действительно ничего не было. Где-то высоко над дверью горела слабенькая лампочка. Лампочка была сделана хитро – она была спрятана в небольшой нише в стене, отгороженной от камеры толстым стеклом и сеткой. Пол, потолок и стены были залиты ужасно колючей «шубой» – грубыми комками набросного бетона, что выпячивался «колючками» сантимтра по три-четыре. Сидеть, лежать или просто прислоняться к стенке там было совершенно невозможно. Даже стоять на одном месте оказалось больно – эти инквизиторские шипы продавливают даже сквозь сапоги. Приходилось сутки топтаться как медведю в цирке. С полчаса Сява пытался хоть как-то обжиться в карцере, но потом ему выключили свет. В темноте время потянулось в три раза медленней. Минут через десять глаза привыкли к мраку, и в свете, едва проникающем из дверного глазка, он стал различать стены. Однако скоро прикрыли и глазок – наступила абсолютно кромешная темень. А ещё через полчаса стало нестепримо холодно ногам. Где-то на высоте человеческого роста бетон был слегка тёплым, видать там в стене или за стеной проходила труба, а вот пол… Температура пола была близкой к нулю. Сява кутался в шинель, но без движения вскоре застучал зубами. И опять нестерпимо захотелось ссать.
Прошло ещё часа два. Дверь лязгнула, и Сява зажмурился от света.
– Выходи! Стоять лицом к стене. Дезинфекция!
В крацер забежал штрафник-солдатик с большим ведром и шваброй. Он быстро похлюпал по полу, оставив нестерпимо воняющие хлоркой лужицы.
– Товарищ караульный, разрешите в туалет!
– Не караульный, а конвойный! Отставить разговорчики! – и Сяву опять затолкали в камеру. В ней стало сыро, а от того ещё более холодно, нестерпимая перхлоратная вонь разъедала глаза, драла носоглотку и доводила до головокружения. Когда бетон намок поглубже, то в «хлорной атмосфере» отчётливо проступил аммиачный аромат. Видать тут некоторые штрафники не выдерживали и мочились на пол. Единственное место, где можно было сидеть на корточках с минимальными удобствами – это дверь. Тонзиллит прислонился к ней спиной, а потом сполз вниз и постарался задремать. Тяжелая железная плита казалось вытягивает из организма последнее тепло. Вроде и шинели нет между телом и металом. Свет опять выключили, в коридоре тоже всё стихло. Стало настолько тихо, что слышны удары сердца и лёгкое шипение бетона, впитывающего остатки воды на полу. Тонзиллит погрузился в доселе неизвестное ему состояние – состояние стойлового животного. Время исчезло.
Сколько он пребывал в этом трансе? Час или полдня? Ясно, что пока меньше суток. Из забытья его вывел знакомый звук – так пощёлкивает висящий на плече автомат. С другой стороны двери стоял курсант. Потом курсант едва слышно заскулил. Странно, с чего бы это?
– Братишка, ты чего? Это мне скулить надо, я тут уссываюсь, – сказал Деркачёв сквозь дверь, впрочем без особой надежды на ответ. Караулу разговарить с арестованными стожайше запрещено.
– Я тоже уссываюсь – глухо ответили за дверью.
– А ты вызови разводящего свободной смены и сходи в туалет…
– Да не могу я в туалет. Больно!
– Трипак что-ли подхватил? Своди меня поссать, я тебе всё про эту болезнь рассказжу. И что бывает. И чем лечить. Ей богу не вру – я тоже курсант, из Военно-Медицинской Академии.
О дверь звякнул автомат, было слышно, как караульный развернулся и топает по коридору, удаляясь от камеры. «Ну и козёл!» – подумал Сява и опять постарался погрузиться в скотское забытьё.
Однако задремать не удалось. Вскоре Тонзиллит услышал шаги сразу нескольких человек. Но странные шаги – казалось, что там стараются идти как можно тише. У двери его карцера шаги смолкли, и в замке зашелестел ключ. Сява поднялся. Дверь предательски скрипнула и отворилась на какие-нибудь пару сантиметров. В просвете мелькнул курсантский артиллерийский погон, а потом кто-то зашептал в образовавшуюся щель:
– Пошли с нами. Только тихо.
Тонзиллита провели в туалет. Там толчки-очки были вмурованы в некое подобие терраски, ступенькой поднимающейся у одной стены. На этой ступеньке без всякой брезгливости бесцеремонно сидело человек семь «чернопогонников». Надо отметить, что туалет на «губе» был вылизан арестантами, как операционная, а ночью их сюда гадить не водили, поэтому сидеть на таком полу было не западло. На противоположной стене маняще застыли белоснежные писуары. Деркачёв с блаженной улыбкой справил малую нужду, после чего ему сразу сунули сигаретку и поднесли огоньку. Сержант обвёл присутствующих счастливым взглядом, глубоко затянулся и начал:
