До школы дошли в молчании, а там, у школы, встретили Женьку с родителями. Мы рванули друг к другу, но меня схватила за руку мама, а Женьку отец. Не пустили даже поздороваться.
И вот тут-то мне стало страшно. До этого момента я была уверена, что сейчас мы все поговорим, выясним подробности, вместе посмеемся и разойдемся с миром. Женька смотрел на меня больными глазами, его родители зыркали волком. А у меня как будто реальность уплывала, мне начало казаться, что все это происходит не со мной.
И мы пришли в кабинет директора. Там уже сидели Васса и Танечка. Говорила все время Васса, директорша только кивала с умным видом, а Танечка смотрела мимо нас куда-то в стенку совершенно стеклянными глазами.
– Итак, – говорила Васса, – если на начальном этапе мы видели просто халатность родителей, то теперь это переросло в преступную халатность. И я хочу спросить…
Тут Васса повысила голос так, что у меня заложило уши…
– Как вы воспитываете своих детей? А?! Мои родители вжались в стулья.
– Как нужно воспитывать, чтобы ребенок посмел пойти против воли совета отряда, против воли своих товарищей, против воли старших товарищей, которые, между прочим, члены партии?
Тут, видя, что моя мама уже готова заплакать, Васса чуть смягчилась.
– Нет, мы конечно, не снимаем полностью с себя вину. Вот Татьяна Николаевна, – кивок в сторону Танечки, – тоже понесет заслуженное наказание. Это и ее просчет, ведь это ее пионерская организация! И хороша б была эта организация, если б пошла на поводу у таких ее незрелых членов. Хорошо, что в этом классе учатся и сознательные дети, которые не побоялись! Которые, между прочим, физической расправы не побоялись! Потому что вот эти, – кивок в нашу сторону, – угрожали!
Тут вступилась моя мама:
– Но Оля не могла…
И ее перебила мама Жени:
– А Женя, значит, мог?
– Оля тяжело болела…
– Ну и сидели б дома, раз болели! Сбила мальчика с толку!
Моя мама аж задохнулась от возмущения:
– Это еще кто кого сбил!
– Женя бунт в классе не поднимал!
– А Олю из пионеров не исключали!
– Ша! – сказал вдруг Женин папа. – Прекратите базар!
Мамы затихли, а папа продолжил, обращаясь к Вассе:
– Что вы предлагаете?
Васса царственным жестом поправила прическу:
– Я рада, что вы, Петр Иванович, как ответственный партийный работник, понимаете серьезность ситуации.
В кабинете воцарилась мертвая тишина, и Васса, явно довольная эффектом, продолжила:
– Я считаю, что этих детей надо изолировать друг от друга.
Примерно секунду до меня доходило, что она сказала, а потом я тихо сказала:
– Нет!
Сказала тихо, но Васса вздрогнула, а мама Жени кинулась Женьку от меня заслонять. А меня уже было не остановить:
– Мама, папа, но это же все неправда! Мы ничего плохого не хотели! Ведь Женьку несправедливо из пионеров выгнали, я просто хотела помочь…
– Да уж, помогла, – прошипела Женина мама.
– Мама, ну послушай ты меня, – взмолилась я.
– Я достаточно услышала, – сказала мама.
Я ни разу в жизни не видела ее с таким каменным лицом.
– С этого дня ты сидишь после школы дома, понятно? Никаких дворов, никаких друзей! Раз не умеешь себя нормально вести.
– Мама, нет! Ты не можешь, мама! Но почему ты не хочешь меня выслушать?
И тут опять вступил Женин папа:
– Я думаю, всем будет лучше, если мы переведем Женю в другую школу.
И тут у меня просто рассудок помутился. Я сразу вспомнила белую комнату, мальчика Витю, который рассказал мне про встречу с Женькой в 2018 году. И я поняла, что не спасла, не справилась… Более того, я все испортила…
Я расплакалась. Я умоляла. Я готова была встать на колени.
Васса наблюдала за моей истерикой с холодным безразличием. А потом выдала:
– Я думаю, вам нужно отвести Ольгу к психиатру. У девочки проблемы.
Мама опять начала оправдываться, что я, мол, болела, что это всё последствия. Но у нее от страха зубы стучали и руки тряслись. Женьку родители увели, нам даже не дали попрощаться…
Я стоял под дверьми класса и молился богу. Я, советский пионер (пусть в прошлом), просил у бога помощи! А что мне оставалось делать? Моих одноклассников вызывали по одному, и там они сдавали эти ужасные экзамены!
Рядом со мной переживали родители – не мои, мои как раз не смогли прийти – а родители всех остальных. Некоторые молились, почти не прячась, другие успокаивали себя и друг друга, от чего начинали нервничать еще сильнее. Кажется, они немного ревновали своих детей ко мне, потому что все наши первым делом бросались ко мне («Семерка!» или «Девятка!»), а уж потом шли к ним. Все, кто сдал, не уходили домой, а оживленно галдели, пересказывая друг другу самые острые моменты:
– …А тут он говорит: «И как же звали этого князя?» А я: «Ну, не Владимир, это точно…»
– …Две цифры перепутал – пять и шесть! И семерку за это ставить? Придираются!..
– …А я отвечаю, а сама не понимаю: правильно – неправильно?…
Пока все шло нормально. Ястреб торчал в классе дольше всех, зато единственный отхватил «десятку».
Сушка вышла с «восьмеркой» и злилась на себя, что не смогла вспомнить какую-то дату. Когда вышел последний – Саша Харитончик с «семеркой», – я вытер со лба пот и уже собрался уйти домой, чтобы там тихонько полежать на кровати, отойти… И тут услышал:
– Шевченко! А ты что, экзамен сдавать не собираешься?
Это был удар под дых. Я так переживал за остальных, что совсем забыл про себя. Развернулся и на деревянных ногах пошел в класс. Почему-то я был уверен, что завалю.
Вытянул билет и пошел готовиться. Ну не то чтобы готовиться… Сел и уставился на вопросы. Раз пять перечитал – ничего не понял. Слова все знакомые, а о чем у меня спрашивают?
– Молодой человек! – сказал экзаменатор, строгий дядька в очках. – Вы, я так понимаю, готовы?
«Чего тянуть?» – обреченно подумал я, кивнул и пошел к доске.
Что было дальше, из памяти вымылось. Помню только, что стоял и мотал головой, как заведенный. Ни слова не сказал, только ждал, когда меня отпустят.
– Понятно, – сказал дядька в очках. – Идите.
Я повернулся, но тут наш историк, который сидел рядом с экзаменатором, неожиданно попросил:
– Витя, подожди за дверью, хорошо?
Я кивнул и вышел.
Там на меня набросились все наши:
– Ну как? – «Десятка»? – «Восьмерка»? – А в «гэ» классе тоже все наши круто посдавали! – Сушка к себе зовет, праздновать! – Так что тебе поставили? – Чего молчишь?
Сушка, которая первая поняла, что дело плохо, рявкнула:
– Так, отошли все! Отошли, я сказала!
Все удивленно, но беспрекословно послушались.
– Чего ты? – шепотом спросила она и погладила меня по руке.
Мне жутко захотелось разреветься.
– Завалил, – прохрипел я.
– Как завалил?
И тут меня прорвало. Я все ей вывалил: и как меня парализовало, и как я вопросы понять не мог, и как не понимал, о чем экзаменатор говорит.
Чем больше я говорил, тем больше на себя злился. Я ведь все знал! Без дураков! Я ведь у всех наших по десять раз экзамены принимал! И тут такой облом!
В общем, когда открылась дверь класса и историк позвал меня внутрь, я чуть не послал его к черту. Хорошо, что Сушка все еще держала меня за руку.
В классе меня ждал заинтересованный экзаменатор.
– Значит, – сказал он, – мы с вами, Виктор, в некотором роде коллеги?
Я подозрительно на него уставился.
– Мне Николай Иванович рассказал, – пояснил дядька, – что ты всю параллель перед экзаменами натаскивал.
Это был сюрприз. Вот уж не думал, что учителя в курсе нашей подготовки.
Я пожал плечами:
– Ну, не всех… Некоторые не захотели.
– Это, коллега, заметно… А что ж сам-то?
– Перенервничал, – сказал я честно, – мозги заклинило.
Он понимающе улыбнулся. Историк вопросительно смотрел то на меня, то на экзаменатора.
– Давай так, – предложил дядька и снял очки, сразу став родным и домашним, – билет ты тянуть больше не будешь, а просто я тебя по всему курсу поспрашиваю.
Не веря своему счастью, я кивнул.
Дядька вернул очки на нос, снова превратился в строгого экзаменатора и спросил:
– В каком году был принят Статут Великого княжества Литовского?…
…Я вышел только через полчаса, но наши так и не разошлись. Правда, на сей раз никто ко мне не бросился, только Ястреб спросил:
– Ну?
– Девять! – гордо ответил я.
– Урррра! – завопили мои одноклассники и, кажется, их родители.
Точно сказать не могу, потому что тут меня подхватили на руки и принялись подбрасывать к потолку.
Когда я наконец снова оказался на ногах, увидел перед собой экзаменатора. Довольный историк маячил за его спиной.
– Поздравляю, коллега, – дядька протянул мне руку.
Я с удовольствием ее пожал. Теперь экзаменатор казался родным даже в очках.
– Ты уже думал, куда собираешься поступать? – спросил он.
– Раньше летчиком хотел стать, – честно признался я. – А теперь… не знаю пока.
