Ознакомительная версия.
К счастью, вокруг их кровати три электрических обогревателя работали круглые сутки, что делало более или менее сносной жизнь в маленьком домике на воде, размером чуть больше вигвама.
Валентина еле-еле держалась на ногах, если бы не Арчибальд, не смогла бы устоять, ноги отекли, головная боль и предчувствие спазма в желудке привели к тошноте и головокружению.
Ковыляя кое-как, они вышли на улицу. Городишко Соселито был погружен в темноту. Перед их домом красно-оранжевый «Мустанг», который они приобрели недавно, стоял, весь покрытый толстым слоем замерзшей воды.
Арчибальд помог Валентине устроиться на сиденье, а сам стал ногтями отскребать иней с ветрового стекла.
– В багажнике есть скребок, милый… – заметила она, глядя, как он мучается.
Он быстро справился, вставил ключ в зажигание, двигатель заурчал, и машина понеслась по направлению к больнице.
– На сей раз, чтобы не рисковать, я отвезу тебя в Ленокс!
– Нет, Арчи! Мы должны ехать в Мишн, в этой больнице я буду рожать.
Арчибальд не хотел с ней спорить, но не испытывал доверия к доктору Алистеру, гинекологу, который наблюдал Валентину. Это был высокомерный тип, слишком уверенный в своих способностях, он никогда ничего не объяснял, и с ним бесполезно было разговаривать.
– Но в Леноксе есть Элиот Купер.
– Элиот Купер хороший доктор, но он хирург и кардиолог, а не…
Он взглянул на нее. Несмотря на боль, мучившую ее, она постаралась ласково улыбнуться, чтобы замять несвоевременную размолвку.
Как всегда, Валентина была права, поэтому промчавшись по мосту Золотые Ворота, Арчибальд свернул на Ричардсон-авеню.
– Почему ты не включишь музыку, милый?
– Валентина, ты же…
– Не спорь, включи радио, пожалуйста! Пусть лучше музыка, я не хочу думать о боли!
В то утро из динамика раздавался низкий голос Леонара Коэна, он всю дорогу сопровождал их, пока они мчались от Дивисадеро-стрит до Пасифик-Хайтс и добрались наконец до Хайтс-Эшбери.
Валентина была такая красивая. Несмотря на недомогание, мигрень и тошноту, она была красива. Она смотрела на него и улыбалась. Они ехали молча, слушая музыку, и в тот момент еще не знали, что это – последняя песня, которую они слушают вместе…
Район Кастро стали называть «сектор геев» с тех пор, как сам город подтвердил свою гомосексуальную репутацию, подписав «билль о правах» против сексуального неравенства.
Потом они свернули направо, миновали Долорес-парк и остановились напротив Мишн в испанском секторе. В этот район туристы никогда не заходили, его не обозначали в туристических справочниках, однако это был самый старый район города. Именно здесь в 1776 году испанцы заложили первую часовню, отсюда монахи-францисканцы начали распространять католицизм.
Арчибальд не любил этот квартал, считая его жалким, некрасивым и грязным, а Валентина обожала, ей он казался окрашенным местным колоритом, веселым и полным энергии. Из-за развернувшейся невдалеке гигантской стройки земля на площадке была выворочена, котлован и всю прилегающую территорию обнесли железным забором, поэтому войти в больницу с центрального входа оказалось невозможно. Им пришлось обогнуть здание, прежде чем они открыли дверь в отделение «Скорой помощи». На соседних домах мигали неоновым светом примитивные вывески, заманивающие в бары и ресторанчики. Даже сквозь закрытые окна просачивались резкие запахи местной еды: острого перца, приправы чили, бурритос, кукурузных лепешек с жареным мясом и прогоркшего масла.
В приемном покое они поразились царящему там беспорядку и грязи. Очевидно, что недостаточное финансирование не могло не сказаться на работе больницы. В холле шатались наркоманы и нищие в ожидании бесплатной консультации врача.
Этот район города с недавних пор приобрел дурную славу: количество бездомных каждый день увеличивалось при полном безразличии со стороны властей, армию безработных и неприкаянных пополняли парни, вернувшиеся искалеченными из Вьетнама, слоняющиеся по госпиталям и психиатрическим клиникам, прежде чем заснуть где-нибудь в картонной коробке, или на уличной лавочке, или в вагоне метро. Но самое страшное наступило после легализации употребления наркотиков: Сан-Франциско дорого поплатился, снисходительно допустив нашествие хиппи. Нет, вопреки ожиданиям, ЛСД и героин не возвысили дух и не освободили сознание. Они превратили тех, кто не сумел приспособиться к новой жизни, в истощенных зомби, околевающих в подворотнях с иглой в вене и остатками рвоты на губах.
– Уходим отсюда! – бросил на ходу Арчибальд, повернувшись к Валентине.
Она открыла рот, чтобы возразить, но боль перехватила дыхание. Валентина закрыла глаза и упала на пол.
– Ну, что вы скажете?
Арчибальд и доктор Алистер в больнице, в солидно обставленном кабинете доктора, у него в руках – только что полученные результаты анализов Валентины. Оба мужчины примерно одного возраста. Они вполне могли бы быть братьями или просто друзьями, но с самой первой встречи оба почувствовали друг к другу острую неприязнь.
Один родился на улице, другой – в престижном аристократическом районе Бостона Бикон-Хилл.
Один носит рубашку навыпуск, другой – всегда при галстуке.
Один учился выживать, другой учился в престижном университете.
Один живет сердцем, другой – только рассудком.
Один любит, другой предпочитает быть любимым.
Один среднего роста и не очень красив – зато настоящий мужчина, а другой – смазливый красавчик с репутацией бабника.
Одного жизнь не слишком баловала, но он рад и тому, что есть, а другой получил от нее все, но не привык говорить за это «спасибо».
Один добивался несколько лет, чтобы однажды проснуться рядом со своей единственной и неповторимой, а другой женился на однокурснице, но при случае трахается со стажерками в полумраке рентгеновского кабинета.
Один ненавидел то, что воплощал другой, и это единственное, что было общего между ними.
– Ну так что? – нетерпеливо произнес Арчибальд.
– Анализ крови показывает пониженное содержание тромбоцитов: всего сорок тысяч, а в норме должно быть не менее ста пятидесяти тысяч в кубическом миллилитре, с печенью тоже не все в порядке, но…
– Как вы намерены поступить?
– Мы ввели лекарство для снижения давления и собираемся сделать переливание крови, чтобы повысить содержание тромбоцитов.
– А потом?
– Подождем.
– Чего ждать? Гипертонического криза? Альбумина в моче? Вы же видите, у нее токсикоз.
– Не такой уж сильный.
– Надо прервать беременность.
Алистер покачал головой:
– Зачем? Если нам удастся стабилизировать общее состояние вашей жены, то и беременность можно сохранить. В настоящий момент результаты биологических анализов не так уж плохи и ничто не указывает на то, что события будут развиваться по плохому сценарию.
– Результаты не так уж плохи? Вы шутите?
– Послушайте, мсье, вы же не доктор.
– Это правда, – признал Арчибальд. – Но женщины иногда умирают от токсикоза на поздних сроках беременности. Я это видел своими глазами в Африке.
– Мы не в Африке. У вашей жены двадцать пятая неделя беременности. Делать сейчас кесарево сечение – значит, лишиться ребенка…
Арчибальд изменился в лице, взгляд стал жестким и мрачным.
– Наплевать, – мрачно сказал он. – Я хочу спасти жену.
– Проблема сейчас не в этом, – мягко промолвил доктор Алистер. – Мы делаем все, чтобы дождаться срока, когда можно будет сделать кесарево и спасти вашу жену, сохранив жизнь ребенку.
– Вы же знаете, чем это может закончиться – вы угробите ее мозг, ее печень и почки…
– Я уже обсудил с вашей женой этот вопрос, она согласна, что есть риск, но не хочет в данный момент делать кесарево.
– Это не ей решать.
– Именно так! Решение принимаю я, а я в данный момент не вижу каких-либо медицинских показаний для прерывания беременности.
Арчибальд возвращается к Валентине в палату. Присев к ней на кровать, гладит ее лицо, руки и вновь вспоминает о том, как долго они шли навстречу друг другу, много пережили, чтобы жить в любви и согласии, сколько препятствий преодолели, сколько выстрадали.
– Я не хочу делать кесарево, – умоляет Валентина. Ее кожа приобрела желтоватый оттенок, глаза ввалились от физических мучений, веки распухли от слез. – Ты же знаешь, милый, всего двадцать пятая неделя! Позволь мне сохранить его еще ненадолго!
Ей нужно, чтобы Арчибальд находился рядом, но что он может сделать? Он бессилен! Конечно, Арчибальд обещал быть вместе с ней в радости и в горе, в беде и в болезни. Давал слово защищать ее, оберегать от невзгод, но мы всегда обещаем больше, чем можем выполнить. Валентина смотрит на него умоляюще:
– Разреши мне дать ему еще хоть капельку сил…
– Но, любовь моя, ты же можешь умереть.
Вся опутанная трубочками от капельницы, она все-таки умудряется нащупать его руку, пытается сжать и шепчет, несмотря на боль, прерывисто дыша:
Ознакомительная версия.
