– У нас нет таких денег: сто тысяч фунтов стерлингов, – коротко бросил Томас.
– Мы? – переспросил явно озадаченный Дуайер. – Что ты хочешь сказать? Кто это – «мы»?
– Заткнись, – одернул его Томас. – Но ваша яхта ведь не стоит сто тысяч фунтов стерлингов, – обратился он тут же к Дженнингсу.
– Конечно нет, – ответил он, – я никогда и не говорил этого.
– Я спрашиваю о разумной цене, – уточнил Томас.
– Разумная – не то слово, когда речь заходит о яхтах, – сказал Дженнингс. Он уже начинал действовать на нервы Томасу. – То, что кажется вполне разумным одному, другому представляется чистым безумием, если, конечно, вы понимаете, о чем я говорю. Все дело в везении, как я уже сказал. Предположим, у человека есть хорошенькая, уютная маленькая яхта, за которую он заплатил двадцать или, может, тридцать тысяч фунтов, но, оказывается, что его жену на яхте постоянно укачивает; или целый год у него оказался неудачным, и кредиторы гоняются за ним, дыша ему в затылок; или выдался штормовой сезон – опасный для круизного плавания, или произошел спад на рынке; или вполне вероятным может оказаться, что коммунисты захватят Италию или Францию; или вдруг разразится война; или его выслеживают налоговые инспектора: может, он не сообщил, что купил свою яхту на деньги, снятые с никому не известного счета в Швейцарии, так что он прижат, лихорадочно ищет выход, причем ему нужно покончить со всем этим поскорее, но оказывается, на этой неделе, когда ему непременно нужно избавиться от своей злополучной яхты, не находится на нее покупателя, хоть тресни… Вы следите за моей мыслью, янки?
– Да, – протянул Томас. – Ничего не нужно рисовать для ясности.
– Итак, он приходит в отчаяние, – продолжал Дженнингс. – Может, ему нужно к понедельнику во что бы то ни стало раздобыть пять тысяч гиней. А в это время, если вы вдруг оказываетесь рядом с пятью тысячами гиней в кармане…
– Что такое гинея? – спросил Дуайер.
– Пять тысяч гиней – это пятнадцать тысяч баксов, – объяснил ему Томас. – Так?
– Приблизительно, – сказал Дженнингс и продолжал: – Или вдруг вам стало известно, что какое-то морское судно выставлено на аукцион, или какое-то судно конфисковано за контрабанду таможней. Разумеется, такие суда требуют переделки, но если вы – мастер на все руки, вы не заплатите этим грабителям на верфях, чтобы они сделали вашу работу за вас: никогда не доверяйте ни одному французу на Лазурном берегу, особенно тем, которые живут в прибрежной части города, – они обдерут вас как липку – ну, тогда, если вы, конечно, будете внимательно поглядывать по сторонам, пересчитывать свои денежки каждый вечер, то, если повезет и если вам удастся найти таких людей, которые доверяют вам и готовы до конца летнего сезона выделить вам кредит на содержание яхты и закупку провизии, то считайте, что дело в шляпе, и вы можете отправляться в свой первый рейс на яхте, за которую уплатите всего-навсего восемь – десять фунтов стерлингов.
– Восемь – десять фунтов стерлингов, – задумчиво повторил Дуайер. – С таким же успехом можно назвать восемь – десять миллионов долларов.
– Заткнись, – оборвал его Томас. – Всегда есть способы заработать деньги.
– Да ну? Каким же образом? – насмешливо спросил Дуайер.
– Я сказал, всегда есть способы. Однажды за один вечер я заработал пять тысяч баксов.
Впервые с тех пор как Томас покинул гостиницу «Эгейская» он проговорился о своем прошлом, и тут же сильно пожалел об этом.
– И как же это?
– Это неважно, – резко ответил он. Снова повернулся к Дженнингсу: – Не сделаете для меня одно одолжение?
– Все, что в моих силах. При условии, что мне не придется потратиться, – фыркнул старый моряк, владелец большой яхты, восседающий на вершине всей этой пирамиды, хитроумный отставник британского военно-морского флота, сумевший пережить войну, выбиться из нищеты, большой любитель анисовки, старый просоленный «морской волк», которого никому не одурачить.
– Если услышите что-нибудь, – сказал Томас, – о продаже хорошей, дешевой яхты, то дайте знать. Идет?
– Буду рад вам услужить, янки, – сказал Дженнингс. – Дайте мне ваш адресок.
Томас колебался, не зная, как ему сейчас поступить. У него не было никакого другого адреса, кроме гостиницы «Эгейская» в Нью-Йорке, и он был известен только одному человеку – его матери. До драки с Куэйлсом он довольно часто навещал ее, правда, прежде убедившись, что там не будет Рудольфа, и он случайно не столкнется с братом. Потом он писал ей из портов, куда заходил их пароход, посылал наборы красивых открыток, чтобы создать у старухи впечатление, что дела у него идут хорошо. После своего первого плавания он обнаружил в своем номере в отеле целую связку писем от нее. Вся беда с ее письмами заключалась в том, что она в каждом письме требовала от него, чтобы ей привезли внука, а Томас опасался связываться с Терезой, он сам не мог повидать своего сына. Он скучал не по Америке, а только по сыну.
– Давай адрес, парень, – повторил Дженнингс.
– Дай ему свой адрес, – сказал Томас Дуайеру. Он получал свою почту в штабе общенационального профсоюза торгового флота в Нью-Йорке. Его, Дуайера, никто не выслеживал.
– Когда ты прекратишь мечтать, Томас? – спросил Дуайер.
– Делай, как я сказал.
Дуайер, пожав плечами, написал на клочке бумаги свой адрес, отдал его Дженнингсу. Почерк у него был прямой, разборчивый, аккуратный. Он будет хорошо вести бортовой журнал, этот третий помощник капитана Дуайер. Ну, если только дождется своего шанса.
Дженнингс положил бумажку с адресом в свой старый, потрескавшийся кожаный бумажник.
– Буду держать ухо востро, – пообещал он.
Томас заплатил, и они с Дуайером пошли вдоль пирса, как обычно разглядывая яхты. Они шли молча, не торопясь. Томас чувствовал, что Дуайер украдкой то и дело поглядывает на него.
– Сколько у тебя денег? – спросил Томас, когда они подошли к границе бухты, где к пристани канатами были привязаны рыбачьи шхуны с ацетиленовыми лампами на корме. На пристани сушились разложенные сети.
– Сколько у меня денег? – запальчиво переспросил Дуайер. – Нет и сотни. Этого достаточно, чтобы купить одну миллионную часть океанского лайнера.
– Я не спрашиваю, сколько у тебя в кармане, я говорю вообще. Ты же говорил, что копишь.
– Если ты думаешь, что их у меня вполне достаточно для твоего безумного плана…
– Я спрашиваю, сколько у тебя денег. В банке.
– Две тысячи двести долларов, – неохотно ответил Дуайер. – В банке. Послушай, Томас, прекрати дергаться, нам никогда…
– Послушай, что я тебе скажу, и это только между нами: в один прекрасный день у нас будет собственная яхта. Вот в этом самом порту. Какой благодатный простор для богача, как выразился этот англичанин. Деньги мы как-нибудь достанем.
– Но я не собираюсь ради этого идти на преступление, – испугался Дуайер. – Я никогда в своей жизни не совершал преступления и не пойду на преступление сейчас.
– Кто говорит о преступлении? – спросил Томас. Хотя, конечно, такая мысль промелькнула у него в голове. Дуайер вполне мог считать преступниками многих из тех, с которыми ему, Томасу, приходилось сталкиваться за годы, проведенные на ринге. Они разгуливали в дорогих, двухсотдолларовых костюмах, разъезжали на больших автомобилях, их всегда окружали красивые, дорогие проститутки, все всегда были с ними подчеркнуто вежливы, все всегда были рады их видеть: копы, политики, бизнесмены, кинозвезды. Они ничем не отличались от других. В них не было ничего особенного. Преступление – это один из способов заработать лишний доллар. Может, самый легкий способ.
Для чего ему пугать Дуайера? Только не сейчас. Если все выгорит, то он ему понадобится, чтобы управлять яхтой. Одному не справиться. Пока не справиться. А Томас не был идиотом.
«Когда-нибудь», – сказал он себе, когда они с Дуайером проходили мимо стариков, катавших шары на набережной. За их спинами простиралась бухта, надежно укрытое водное пространство, заполненное вереницами сияющих на солнце яхт, пароходов, стоимостью в миллионы долларов. Последний раз, когда он был здесь, он поклялся вернуться. Вот он вернулся. И он вернется еще раз. Когда-нибудь.
На следующий день, рано утром, они сели в поезд, отправляющийся в Геную. Они оставили в запасе один день, чтобы остановиться в Монте-Карло. Может, им повезет в рулетку в казино.
Если в эту минуту Томас оказался бы на противоположном конце перрона, то он увидел бы, как из поезда из Парижа выходит его брат Рудольф с красивой, стройной молодой девушкой, а за ними несут их багаж – кучу новеньких чемоданов.
Джин и Рудольф вышли на привокзальную площадь. В глаза сразу бросилась вывеска агентства «Херц»1.
