Филип Дик - На территории Мильтона Ламки

— Иди сюда и сядь! — громко сказал отец.

Она вернулась, возбужденная и раскрасневшаяся.

— Почему ты оставил ее в машине? — спросила она у Брюса.

— Сейчас он тебе объяснит, — сказал отец.

— Ее укачало, — сказал Брюс.

— Скажи ей, чтобы вошла в дом и прилегла, — потребовала мать.

— Сначала я хочу с вами поговорить, — сказал Брюс. — Я не приведу ее, пока вы не поклянетесь на Библии, что не скажете о ней ничего дурного.

— Никто и не собирается говорить ничего дурного, — сказал отец.

— Не приведу ее, пока вы оба не примете решение поступать так, как должно, а не так, как вас побуждают чувства, — продолжал Брюс. — Если вы скажете о ней что-нибудь дурное, я уйду и больше вы никого из нас не увидите. Я все обдумал, и мне очень жаль, но мне не хочется, чтобы вы как-нибудь ее огорчали.

— Он прав, — сказал отец.

— Да, — согласилась мать. — Что ж, теперь мы ее увидим?

— Она старше меня, — сказал Брюс.

— На сколько? — спросила мать.

— Это не имеет значения, — сказал отец. — Если Брюс на ней женился, то лучше бы тебе об этом и подумать. А решать — это не твое дело.

— На десять лет, — сказал Брюс. — Ей тридцать четыре.

Мать заплакала.

— Десять лет — это много, — с серьезностью в голосе заметил отец.

— Теперь я вам все рассказал, — подвел черту Брюс.

Родители сидели с несчастным видом, преодолевая расстройство чувств.

— Мне хотелось бы знать, в каком вы сейчас финансовом положении, — снова заговорил Брюс. — Послушайте. Вот вы отправили Фрэнка в колледж, но мне пришлось пойти работать сразу после средней школы; собственно, я работал еще и тогда, когда ходил в школу. Как насчет свадебного подарка?

— За свадебным подарком дело не станет, — сказал отец.

— Я не имею в виду десятидолларовую банкноту, — сказал Брюс. — Нам нужны тысячи долларов, тысяч шесть или семь.

Отец кивнул, словно это представлялось ему совершенно естественным.

— Я хотел спросить вас о деньгах, прежде чем вводить ее сюда, — сказал Брюс. — Это для меня, так что к ней никакого отношения не имеет.

Далее он рассказал им кое-что о своем магазине. Оба внимательно слушали, но он сомневался, что они его понимают. Они потеряли дар речи. Слишком уж были ошеломлены.

— Я не могу долго обо всем распространяться, у меня нет времени, чтобы быть вежливым; нам надо решить это прямо сейчас. Хочу получить деньги, прежде чем приведу ее сюда.

Голос его все повышался и повышался, пока он не начал уже на них кричать; они же сидели, придавленные к своим местам, и не перебивали его. Он успешно их шантажировал, что было единственным способом, с помощью которого он мог надеяться добиться своего. Он говорил и говорил, а они слушали; он им все разъяснил, а потом обрушился на них с требованием:

— Вы отправили Фрэнка в колледж; теперь пора сделать что-то и для меня, и сейчас как раз такое время, когда я действительно в этом нуждаюсь. — Он обошел молчанием тот факт, что Фрэнк выигрывал одну стипендию за другой. — Так что вы скажете?

— Мы всегда были готовы поддержать тебя, когда ты решишь, чем именно хочешь заниматься, — с достоинством сказал отец.

— Хорошо, — сказал Брюс, донельзя довольный; он победил их. Одним только напором своего голоса он заставил их принять все, что сказал; проскользнул мимо их естественной бережливости и здравого смысла. — Ну и чем же вы можете мне помочь? Послушайте, я хочу привести ее в дом, она там замерзает, а я сказал ей, что вернусь за ней через пару минут.

Он вскочил и беспокойно заходил по комнате, передавая им свое нетерпение.

Родители пришли в крайнее возбуждение, желая поскорее все уладить. Отец сел за стол в столовой и, сражаясь с тяжеловесностью своих движений, стал искать свою чековую книжку, мать бросилась наверх за авторучкой. Вскоре у него в руках был отцовский чек на тысячу долларов, и родители наперебой говорили ему, как им жаль, что они не могут дать больше. Вскоре мать, снова всхлипывая, сказала, что хочет только увидеть Сьюзан, деньги ее не интересовали. Отец, оправдываясь, бормотал, что, может быть, позже, когда у него будет возможность взглянуть на облигации, которые хранятся в центре города, в банковском депозитном ящике, он сумеет добавить кое-что еще.

— Пойду приведу ее, — сказал Брюс, словно теперь у него наконец были развязаны руки.

Он прошествовал на веранду, родители сопровождали его вплоть до ступенек, где и стояли с боязливым видом, когда он открывал дверцу машины.

— Мне уже лучше, — сказала Сьюзан. — Это твои родители? — Она видела их на веранде. — Как бы мне хотелось не входить к ним в дом… однако, думаю, без этого не обойтись.

Старательно придерживая юбку, чтобы не задралась, она соскользнула с сиденья; он держал дверцу, и она встала рядом с ним, держа в руках сумочку и перчатки и приводя себя в порядок.

— Мы ненадолго, — шепнул он ей, когда они вдвоем стали подниматься по ступенькам, ведущим на веранду.

— Она кренится, — заметила она.

— Так всегда и было. Не упадет, не бойся.

Он взял ее под руку. Лампа на веранде была включена, и в ее неровном свете по лицу Сьюзан пробегали крапчатые тени. Его родители, стоявшие на веранде, уставились вниз в состоянии, близком к истерии; ему никогда не приходилось видеть, что на кого-либо оказывал столь глубокое воздействие вид кого-то другого. Едва Сьюзан взошла на веранду — она двигалась так медленно и размеренно, как только могла, — его мать схватила ее и увлекла в дом. На протяжении какого-то времени он их больше не видел, хотя голоса их по-прежнему слышались, доносясь из разных частей дома.

Отец, вместе с ним входя внутрь, заверил его:

— Никому бы и в голову не пришло, что она старше тебя.

Это было неправдой, но Брюс чувствовал, что это сказано из самых лучших побуждений.

— Ее зовут Сьюзан, — сообщил он. А потом, впервые за все время, ему пришло в голову, что кто-то из его родителей или же оба могли видеть ее в прошлом, когда она была его учительницей; педсовет проводил собрания с родителями, — жаль, что я не учел это раньше, думал он, потому что теперь слишком поздно. — Мы не сможем задержаться надолго.

— Как тебе случилось с ней познакомиться? — спросил отец.

Он предоставил скудный отчет.

— Значит, она из Бойсе, — сказал отец, очень довольный. — Не из Рино.

Если они обнаружат, что она была моей учительницей в пятом классе, подумал он, то, пожалуй, потребуют свою тысячу обратно. Эта мысль заставила его рассмеяться.

На кухне его мать показывала Сьюзан набор отвратительных тарелок, присланный ей какой-то подругой из Европы, и Сьюзан громко восхищалась их красотой. Ему стало немного спокойнее.

По пути домой он остановился в центре Бойсе возле аптеки, сказав Сьюзан, что хочет купить сигареты. На самом деле он купил коробку конвертов и несколько трехцентовых марок. Он вложил чек в один из конвертов, адресовал его себе и Сьюзан, наклеил марку и попросил служащего отправить его по почте.

— Как твои родители меня восприняли? — Сьюзан уже несколько раз спрашивала об этом во время поездки.

— Увидим, — ответил он наконец. О чеке он ничего ей не рассказывал.

— Что значит «увидим»?

— Если ты им понравилась, — сказал он, — они выразят это каким-нибудь конкретным способом. С такими людьми, старомодными сельскими жителями, ничего нельзя предвидеть. Они сообщат тебе о своей реакции, и ты все поймешь.

— Я в недоумении, — сказала она. — Потому что ничего не могла понять. Твоя мать была очень мила и расстроена, отец был вежлив, но я не могла сообразить, что под этим кроется.

На следующий день конверт с чеком его отца был доставлен в магазин. Он вскрыл его и показал чек Сьюзан.

— Видишь? — сказал он. — Они одобряют мой выбор.

Потрясенная, она сказала:

— Брюс, это же спасает нам жизнь! Посмотри, что ты сможешь раздобыть на эти деньги по дилерским ценам.

То, что случилось, произвело настоящую революцию в ее моральном состоянии: остаток дня она строила планы, вынашивала замыслы, обдумывала бесчисленное множество будущих решений.

— Какие же они великолепные люди! — сказала она. — Нам надо написать им или даже поехать туда снова и поблагодарить их лично. Мне так не по себе… и все же я думаю, что принять этот дар будет правильно.

— Разумеется! Так оно и есть.

— Почему бы мне не позвонить им и не поблагодарить?

— Лучше предоставь это мне, — поспешил сказать Брюс.

С тысячей долларов наличными он мог гарантировать банковский заем. Тот поступил в конце месяца, и теперь у него на руках было двадцать пять сотен долларов на закупку товаров для продажи. Но он по-прежнему не знал, что купить. Деньги он положил на счет, который давал ему четыре процента прибыли, а это было ненамного меньше, чем процентная ставка на пятнадцать сотен долларов банковского займа.