— Ты откуда окаешь-то? — спросил Актер и Ректор.
— Из Самары.
Выяснилось, что они земляки и даже жили на соседних улицах в центре города.
— Если самарский, будем брать, — сказал ректор. — Самарские все талантливые.
В комиссии посмеялись, но его запомнили. Ректор организовал свой театр и хотел, чтобы в него ходило новое, молодое поколение. Молодое поколение хотело в театре видеть таких же, как они, молодых. Главный герой играл школьников и студентов. Изучая систему Станиславского и другие системы, он однажды понял, что можно, конечно, и перевоплощаться, но удобнее и достовернее в каждой роли предлагать зрителю самого себя. Ведь звездами становились совсем не потому, что изображали разных людей, а потому, что в разных людях актеры показывали себя. Чтобы запомнили такого молоденького и худенького, не надо быть быстрым и юрким. Все маленькие — стремительные. А он и ходил медленно, и говорил с паузами. Вначале его поведение вызывало комический эффект, но потом привыкли, и он стал нравиться, превращаться в Главного героя.
Ему было легче. От Актера и Ректора он перенял многое: и как разговаривать с режиссерами, и с бездарными старыми актерами, и с молодыми талантливыми конкурентами. Он даже окал, как Актер и Ректор, но только вне сцены. На сцене у него был московский, даже старомосковский говор. Став известным, он перестал играть стандартных, безликих школьников, студентов и младших научных сотрудников.
Не мудрствуя, он перенял главное правило Актера и Ректора: никогда ничего не проси, сами придут и дадут. И только через несколько лет узнал, что еще до его кумира это придумал писатель Булгаков.
Вначале у него были романы со стареющими актрисами. Стареющие мужчины влюбляются в девушек, стареющие женщины влюбляются в мальчиков. Как только Главный герой понял, что нравится женщинам после сорока, он стал разговаривать с народными артистками как со своими сокурсницами, потому что каждая матрона в душе оставалась девушкой. Но начинал всегда почтительно.
— Можно, я прикоснусь? — спрашивал он.
— Послушай, — говорила актриса. — …
— Я знаю, — соглашался он. — И мать, и жена. Но очень хочется.
— Чего хочется?
— Тебя.
И уходил, чтобы не дать народной артистке принять отрицательное решение. Потом, встречая ее, спрашивал:
— Когда я могу прийти? Да, да. Я понимаю. Но очень хочется.
Обычно, если артистка жила одна, то через день он уже ночевал у нее. Если же она была замужем, он прислушивался к ее разговорам с другими артистками, зная уже по опыту, что женщина обязательно даст ему знак, надо только этот знак не пропустить. Она может, например, сказать:
— Я уезжаю на выходные в «Сосны».
— С мужем?
— Одна. Хочу отдохнуть и отоспаться.
Отсыпалась она с ним. Мог быть и другой сигнал, когда артистка говорила своей подруге:
— Мой уехал в командировку (на гастроли, на конференцию, на симпозиум). Позвони и приходи.
А звонил он.
Главный герой многому научился у народных артисток. Он понял, что в любви нет стереотипов. Одни женщины медленно согревались изнутри, и им требовалось время для разогрева, другие вспыхивали сразу и только раздражались от прелюдий любви. Главный герой обычно спрашивал сам:
— Ты хочешь медленно и нежно?
Или:
— Ты хочешь сейчас и сразу?
Артистки ценили время и отвечали по существу заданных вопросов. Он всегда им приносил подарки, и они дарили ему галстуки, шарфы, перчатки, парфюм. Однажды он увидел в шкафу у артистки пиджак в мелкую клетку, какие недавно вошли в моду в Италии.
— Достань мне такой же, — попросил он. — Я буду носить его и постоянно помнить о тебе.
Ему покупали пиджаки, куртки, ботинки. Если женщина пропускала мимо ушей его просьбу, он иногда мог повторить ее несколько раз.
Теперь, когда у Главного героя были куртки и пиджаки и он переселился из общежития театра в однокомнатную квартиру на Патриарших прудах, он начал присматриваться к молодым женщинам, выбирая жену. Но ему, как это часто бывает у невысоких мужчин, очень нравились высокие и даже громоздкие женщины. Он хотел обладать телесным изобилием.
Когда Поскребыш предложила почитать сценарий «Деловые женщины», он спросил:
— На какую роль?
— На главную мужскую.
Главным мужчиной в сценарии был пятидесятилетний плейбой. Он мгновенно понял замысел Поскребыша. Роль перепишут под него, и в Секс-символ влюбится не плейбой, а он. Если она учительница, то он может быть ее учеником. Влюбленным в нее учеником. Это было почти правдой. Он впервые увидел ее десятилетним мальчиком и влюбился. Тогда ей было двадцать пять. Фотография из фильма, где она, обнаженная, пыталась прикрыть сразу и грудь, и попку, и не могла прикрыть, ладоней не хватало, долго хранилась у него.
Прочитав сценарий, он начал придумывать новые сцены. Это значило, что он согласится сниматься. Он сотни раз представлял себя лежащим рядом с нею.
— Роль перепишут на меня? — спросил он Поскребыша.
— Естественно.
— Я согласен.
— Хочешь переспать с Секс-символом?
— Хочу, — признался он и подумал, что Поскребыш и умнее, и наблюдательнее, чем он думал. Всегда опасно, если женщина умна, — она может, почти как мужчина, просчитывать варианты.
— Где? — спросил Сценарист.
— Можно у меня, в офисе, у вас, — предложила Елизавета.
— У меня, — выбрал Сценарист.
Сценарист предпочитал рабочие встречи проводить у себя дома. Он, когда работал непрерывно, пил крепкий зеленый чай, а в офисах чаще всего подавали чай в пакетиках. Если работа затягивалась, Сценарист просил сделать часовой перерыв и шел в спальню поспать. Он спал и в офисах, в любых подсобках, где стоял диван или можно было составить вместе несколько стульев. Таких, как Елизавета, он звал «старыми волчицами», но, когда она вошла в его квартиру, подумал: не такая уж и старая, лет на семь старше меня, с хорошей формы бедрами, тонкой талией. В ней не было ничего лишнего.
— У меня какой-то непорядок с платьем? — спросила Елизавета.
— Полный порядок, — ответил Сценарист, обошел ее вокруг и уже восхищенно добавил: — Полный и великолепный порядок. В теннис играете?
— Квартиры убираю, — ответила Елизавета и показала ему руки.
— И руки замечательные, — ответил Сценарист. — Пальцы сильные, крепкие, в таких ладонях хорошо побывать кое-чему интимному.
И вдруг Сценарист увидел, что Елизавета начинает краснеть.
— Какая прелесть, — рассмеялся он. — Она еще и краснеет.
— Да ну тебя, — отмахнулась Елизавета. Они перешли на «ты».
— Есть хочешь? — спросил Сценарист.
— Если только холодненького пива.
— Есть холодное пиво, холодная водка, холодный свекольник, а также капустка, креветки, мидии, холодец.
И Сценарист начал все это вынимать из холодильника. Он знал, что Елизавета когда-то выпивала, лечилась, иногда он встречал ее в ресторане Дома кино слегка возбужденную.
Они выпили, добавили, закурили.
— После такого обеда не сможем работать, — сказала Елизавета.
— Что-нибудь да сможем.
— «Что-нибудь» я уже забыла.
— Напомню.
— С чего бы это? — удивилась она.
— А ты мне всегда нравилась, только наши циклы не совпадали. Когда я был свободен, ты была замужем, когда ты была не замужем, я был женат.
— Насколько я знаю, для большинства это не помеха.
— Я наивный. Если женщина замужем, я считаю, что она никогда мужу не изменяет.
— А когда ты был женат, ты своим женам тоже не изменял?
— Не изменял. Некогда было. Я или работал, или запивал. Выходил из запоя, надо было снова работать.
— А как у тебя сейчас с этим делом?
— Выпиваю с удовольствием, а напиваться здоровье уже не позволяет.
Елизавета достала сценарий, чтобы высказать свои соображения по поводу любовной линии, но Сценарист не стал ее слушать, а сварил кофе, достал ликер, который Елизавете очень понравился, и предложил ей перейти в спальню.
— Испортим отношения, — сказала Елизавета.
— Наоборот, наладим, — ответил Сценарист.
— В моем возрасте смешно от этого отказываться, — решилась Елизавета. — А вдруг в последний раз?
Елизавета оказалась требовательной. Она уложила его и проделала все сама, как привыкла. И он ей подчинялся. Она дала ему передышку, закончила нежно и сразу же уснула.
Елизавета проснулась глубокой ночью. Сценарист подал ей в постель сладкого крепкого чаю и сказал:
— Спи. Работать начнем завтра утром.
— У меня собаки. Их надо выгуливать. И вечером, и утром.
— У тебя есть, кто может их вывести?
— Есть. Но берет очень дорого.
— Я заплачу.
И Елизавета осталась.
Им снова было хорошо.
— Жаль, — сказал Сценарист.
— Чего жаль? — спросила Елизавета.
