Ознакомительная версия.
Вдалеке, там, где небо местами прояснилось, страну Доктора Нарина освещали лучи солнца — словно лучи прожекторов, падавшие на сцену. Когда кусок земли на мгновение осветился, равнина, покрытая яблонями и дикими маслинами, кладбище, где покоился его сын, бесплодные земли вокруг загона для скота изменили цвет, и мы увидели, что конический луч света, взлетевший точно встревоженная душа, исчезает, напоследок еще раз осветив поля. Заметив, что оттуда, где мы стояли, видна большая часть пройденной нами дороги, я мысленно проделал обратный путь, пройдя по скалистому склону, горной тропе, мимо шелковиц, первого холма, зарослей деревьев и пшеничных полей. Внезапно я с изумлением заметил особняк Доктора Нарина — так пассажир самолета впервые смотрит с высоты на свой дом. Он стоял в центре широкой равнины, окруженной деревьями; и я понял, что одним из пяти крошечных человечков, идущих мимо сосен к дороге, ведущей к городку, была Джанан. Я узнал ее по ситцевому платью вишневого цвета, купленному в последний раз; нет, я узнал ее не только по платью, но и по походке, манере двигаться, по легкости и изяществу движений. Нет же!.. Я узнал ее по тому, как билось мое сердце. А потом вдруг вдалеке, у взгорий, где начиналась граница чудесной маленькой страны Доктора Нарина, появилась великолепная радуга.
— Когда люди смотрят на природу, — сказал Доктор Нарин, — они видят в ней свою ограниченность, свои недостатки и страхи. Испугавшись своих слабостей, они приписывают их безграничности и величию природы. А я чувствую в природе некое послание, оно напоминает мне о воле, которую мне нужно сохранить; я вижу в природе мудрую книгу, я читаю ее решительно, безжалостно и бесстрашно, Великие люди, как и великие эпохи и великие государства, — это те, кто накапливает в себе силу мощную настолько, что она готова в них взорваться. Когда настанет время, когда обстоятельства позволят и когда история будет переписана, эта великая сила начнет движение безжалостно и решительно, как и великий человек, которого она подвигнет к действию. И тогда столь же безжалостно начнет действовать и судьба. В тот великий день никто не будет считаться ни с общественным мнением, ни с газетами и «мнениями дня», ни с ничтожными мелочами, вроде баллонов с газом, мыла «Люкс», кока-колы и «Мальборо», ни с мелкой нравственностью наших несчастных соотечественников, обманутых Западом.
— Сударь, я могу прочитать отчеты? — спросил я.
Наступило долгое молчание. Радуга, сияя, делилась в пыльных и заляпанных очках Доктора Нарина на две симметричные радуги.
— Я гений, — произнес Доктор Нарин.
Мы вернулись в особняк, спокойно пообедали вместе с семьей, и Доктор Нарин пригласил меня в свой кабинет, открыв его ключом, похожим на тот, которым Гюльджихан утром открыла нам детскую комнату Мехмеда. Показав мне тетради из шкафов и папки с полок, он сказал, что не исключает возможности, что когда-нибудь сила воли человека, приказавшего собирать отчеты наблюдений, про явится в новом государстве. Все написанное его людьми подтверждало: если бы Доктору Нарину удалось победить Великий Заговор, он бы и создал новое государство.
Отчеты с указанием дат были тщательно разложены по папкам, и я легко вникая в суть изложенного. Доктор Нарин не знакомил тех, кого он отправлял следить за сыном, друг с другом, но давал каждому из них прозвище — по маркам часов, которые они носили. Хотя большинство марок оказались европейскими, они, по словам Доктора Нарина, все равно оставались «нашими» часами, так как уже более ста лет показывали «наше» время в Турции.
Первый сыщик, Зенит, написал первый отчет четыре года назад, а марте. Мехмед, которого тогда еще звали Нахит, изучал медицину в Стамбульском университете в Чапа. Зенит установил, что студент третьего курса с осени демонстрировал необычайно низкую успеваемость по всем предметам, и он приписал краткий комментарий к своим наблюдениям:
«Причина неудач вышеупомянутого объекта, в последние месяцы заключается в том, что он почти не выходил из общежития в Кадырга,[29] не ходил ни на занятия, ни в поликлиники, ни в больницы».
В папке было полно рапортов, где подробно указывалось, когда Нахит выходил из общежития, к какому торговцу лепешками, кебабами или молочным киселем ходил, какие парикмахерскую и банк посещал. Каждый раз, закончив дела, Мехмед, не отвлекаясь, быстро возвращался обратно в общежитие. Зенит просил у Доктора Нарина дополнительные средства за «наблюдения» и за каждое написанное им письмо-донос.
Мовадо, отправленный Доктором Нарином после Зенита, был, наверное, одним из администраторов в общежитии и, как большинство администраторов общежития, сотрудничал с полицией. Я подумал, что сей многоопытный человек, имевший возможность следить практически за каждой минутой жизни Мехмеда, видимо, и раньше писал отчеты для любопытных папаш из провинции или в Национальное разведывательное управление. Дело в том, что он весьма профессионально, кратко и умело описал расклад политических сил в общежитии. Вывод: Нахит не был связан ни с одним из двух боровшихся за лидерство религиозных студентов (один из них был связан с суфийским орденом Нак-шибенди, а другой оказался сторонником умеренных левых сил). Наш юноша, не впутываясь ни во что, жил сам по себе, в своем углу, в комнате, где помимо него обитали еще три студента, и, как хафиз[30] («драгоценный сударь, если мне позволено так выразиться»), что с утра до вечера читает Коран, не видел ничего, кроме книги, от которой он не поднимал головы. Сотрудники общежития, которым Мовадо доверял в вопросах политики и идеологии, засвидетельствовали, что книга не была одним из тех опасных сочинений, что западают в головы молодым людям, увлекшимся политикой и религией. Мовадо написал еще несколько заметок о книге, не придавая ей значения; он написал пару слов о том, что после многочасового чтения за столом юноша подолгу задумчиво смотрит в окно; что он отвечает на шутки и издевки приятелей в столовой легким смешком или безразличием; что он теперь бреется не каждый день. Со знанием дела сыщик радостно сообщал своему нанимателю, что такие пристрастия молодости, как постоянный просмотр одного и того же эротического фильма, прослушивание в тысячный раз одной и той же кассеты и постоянный заказ одного и того же блюда с луком и фаршем, являются «временными».
Судя по тому что Омега, приступивший к работе в мае, уделял больше внимания не Мехмеду, а книге, которую тот читал, он получил приказ об этом от Доктора Нарина. А это свидетельствовало о том, что отец с самого начала совершенно верно понял, что Мехмеда, то есть Нахита, сбивает с толку книга.
Омега проверил все точки в Стамбуле, где она продавалась. Среди них был и тот адрес, где три года спустя я куплю книгу. В результате терпеливо проведенных изысканий он случайно обнаружил ее на улице, в двух книжных киосках. Получив сведения от тамошних продавцов, он отправился в некую букинистическую лавку и из полученной там информации сделал следующий вывод: небольшая партия книг (примерно 150 или 200 штук) поступила из неизвестного источника, скорее всего из закрытого или старого, заросшего плесенью хранилища, откуда, видимо, вывозили книги, затем она попала к старьевщику, закупающему товар на вес, а оттуда — в букинистические магазины и к некоторым уличным книжным торговцам. А старьевщик, скупивший все книги, поссорился со своим партнером, закрыл магазин и уехал из Стамбула. Найти его и установить адрес первого продавца оказалось невозможно. От владельца букинистической лавки Омега услышал историю появления книги, подтвержденную полицией: когда-то она была издана законно, но по приказу прокурора ее конфисковали и увезли в книгохранилище Министерства безопасности, а уже оттуда, как это часто бывает, часть тиража была украдена нищими сотрудниками полиции, которые продали их старьевщикам на вес. Так книга опять поступила в обращение.
Трудолюбивый Омега, не обнаружив в книжных магазинах других произведений автора и не найдя упоминания о нем в старых телефонных справочниках, додумался вот до чего:
«Хотя люди, у которых нет денег даже на установку телефона, и имеют глупость писать книги, я все же полагаю, сударь, что этот труд издан под псевдонимом».
Мехмед, оставшись на все лето в пустом общежитии, перечитывал книгу вновь и вновь, а ближе к осени сам начал расследование, которое должно было вывести его на источники и автора книги. Новый сыщик, приставленный отцом на сей раз, получил псевдоним по марке карманных и настольных часов советского производства, распространенных в Стамбуле в первые годы Республики: «Серкисов».
Серкисов установил, что Мехмед постоянно сидит в Национальной библиотеке Беязит, и сначала было с радостью сообщил Доктору Нарину о том, что парень вовсю занимается, собираясь вернуться к обычной студенческой жизни. А потом он заметил, что юноша целыми днями читает в библиотеке детские комиксы «Питер и Пертев» или «Али и Мари», и, расстроившись за него, додумался вот до какой утешительной мысли: возможно, молодой человек надеялся выбраться из кризиса, вернувшись к детским воспоминаниям.
Ознакомительная версия.
