12-е. Разболтался я вчера, а о делах ни полслова. Очень люблю я все мелочное, гаденькое. Мелочью и суетой человека совсем сбить с толку можно: он даже о бессмертии своей души позабудет. Одна старушка помирала, так я ее заговорил: то да се, пятое и десятое… Сколько галок на ветке, почем гроб стоит, да как бы не обмочиться. Она только напоследок, минуты за три, спохватилась: «Конец». А я говорю — какой же конец, бабуля, а бессмертие души?! Она ахнула: «Ах ты, Господи, а я и позабыла… Совсем запамятовала».
С этими словами и ушла.
Дневничок, дневничок, дневничок… Хи-хи… Я и для себя мелочное люблю: это, по-моему, особый вид бессмертия, паучий, и в мелкой, мелкой такой сетке, так что даже собственного лица не увидишь… И хорошо… А то от заглядывания в самого себя — и получаются все ужасы.
Но любовь моя к мелкому — это одна сторона; другая сторона — в удовольствии.
Есть в моей душе такое темное, сырое дно, и оно от радости, как болото, шевелится и пар до мозгов испускает, когда удовлетворяю я свою потребность в несуществовании, несуществовании, разумеется, других людей. Не убийство. А так — обиходное, пакостное, вонючее и страшно веселое, как длинный, бесконечный ряд бутылок.
Прежде всего я толкать люблю; в любом месте — на улице, в метро.
Доцент биологических наук Тупорылов, упившись со мной кориандровой водки, на ушко мне сообщил, что, по его подсчетам, каждый толчок, пусть суетливый, ненароком, но даже вполне здоровому гражданину убавляет жизнь на 10–20 секунд. А ежели товарищ больной, то мимоходом даже на многие годы сократить можно.
Толкать я наловчился, как бес, но в этом деле пропорция нужна — не всех подряд сшибать, а то за хулиганство примут.
Делаю я обычный вид, что спешу, особенно удобно это на станциях, на перекрестках, где скопление. Выбираю я в основном старушек или инвалидов: так больше вреда. Толкаю сильно, но не слишком и поэтому всегда умею обойтись, что нечаянно. Есть толчок особо злостный, в самые больные места — я во все детали вошел; есть толчок с психологией — это когда человек стоит глубоко задумавшись, уйдя в себя; очень приятно мне таких толкать: не уйдешь в себя, дружочек, вот тебе кулак от суровой, трезвой действительности. А такой срыв — уж я в этом уверен! — в 10–20 секунд не обойдется.
Можно просто наступить на ногу или пятку (я специально очень здоровые, увесистые башмаки ношу), здесь соль — в резкой, пронизывающей боли, выбираю я для этого дам или детей: они наиболее чувствительны.
Но в целом все эти нюансы сочетаются: ни без психологии, ни без боли в нашем деле не обойдешься. Важную роль играет неожиданность. С легкой дрожью, внутренне повизгивая, я разбегаюсь как бы спеша (маска всегда нужна) и — бац; очень сладка мне первая ошеломляющая судорога от неожиданного удара; и ведь интересно — кричат вслед с такой ненавистью и отчаянием, как будто ребенка у них убили, нервы все горят от срыва, — хорошо ломать внутреннюю психику людей. Убегаю я быстро, с деловым видом, как будто страшно занят. Портфель всегда при мне. И всегда проходило. Но важна цепная реакция. В душонке моей ликование и упоенность. Потом, когда все укладывается, нового нахожу, затем еще, и так все время купаешься в наслаждении и отмщении. Это ведь закон: если человек не может быть сам счастливым (а большинство к этому органически не способно — в этом я уверен), то единственное, чем можно себя компенсировать, — сделать несчастными других. В этом я и вижу свою специальность и смысл жизни.
…А годка два назад — записную книжечку завел: все свои толчки отмечаю. Количественно и некоторые индивидуально. Это тех, про которых считаю, что много жизни отнял.
Общий подсчет получился феноменальный — аж сердце екает
— десятки лет я у граждан отобрал.
15-е. Есть у меня удовлетворения полегче, позабавней — не все со смертью в кошки-мышки играть.
К примеру, люблю я, когда меня спрашивают (особенно иногородние), как проехать, отвечаю, обстоятельно, подробно. И указать, разумеется, лживый, точнее сказать, противоположный адрес. Иной раз руку пожму. По себе знаю, как человек нервничает, если не может найти то, что нужно. Казалось бы, пустяк, а может довести до кровоизлияния.
26-е. Мы очень многое упускаем из виду. У меня глаз острый, наметливый: сколько есть мелочей, которые приводят к инфаркту. «Надо все использовать», — говорил Наполеон.
Товарищи спрашивают меня: почему ты, Виктор, не женишься?
Им я не могу сказать. А дневнику скажу. К слову: почему я веду дневник?! Потому что он — мой единственный друг.
А почему единственный друг? Очень просто. Да оттого, что только ему я не в силах причинить подлость, нельзя же сделать больно бумаге или собственным мыслям. А если б живое было — я бы обязательно сподличал, а какая же дружба при подлости.
Итак, о жене. Выберу я себе в подруги только такую же тварь, как и я. В этом и загвоздка… Такие ведь человечки о себе не кричат на каждом перекрестке, а где-нибудь под столом дневники ведут.
Любить я ее буду до безумия. Мне кажется, она должна быть крупна телом, очень прожорлива; одета помято, даже грязно; кожа нежная, сальная, волосы слегка всклокочены от грез; глаза глубокие и затаенные.
…Живет она в уголку, постелька пышная, мягкая, она тонет в ней. На подоконнике обязательно цветочки. Где-нибудь на тумбочке — олицетворение кошмара, идол…
Да разве такую найдешь. Познакомился я тут с одной застаревшей доносчицей. Но не то. Для пробы дал я ей дневничок почитать. А с ней истерика… Я ей говорю: «Ишь, сколько людей загубила, а мыслей — пугаешься». А она отвечает: «Так я думала, что гублю для блага; а в мыслях я всегда была чистая»…
17-е. Брр! Как радуется душа чужому несчастью.
18-е. Мои соседи напоминают мне хорьков. У меня всегда такое впечатление, что у них два зада; лишний — сама голова.
Есть, правда, две злобные, как столетние крысы, старушки, и к тому же враждуют между собой. Но злоба настолько уродливо въелась в них, что превратилась в самомучительство. Она преследует их день и ночь, они грызут себе руки…
Началось все с того, что одна из старушек долго не могла достать пшена, обходила все магазины, простояла в очереди, и пшено как раз кончилось у нее перед носом. С горя она заболела. И услышала, что другая старушка страшно этому обрадовалась. А обрадовалась-то она не по злости, а просто, чтоб себя утешить: она также весь день простояла в очереди за импортным гусем и не достала.
Но с этого момента заболевшая старушка стала мстить, и все шло у них в таком духе: кто друг дружку переживет. Каждое утро старушки норовили встать одна раньше другой, чтоб показать, что живы. Подглядывали в щелку, когда приходил врач. Когда «пшенная» чем-то отравилась, другая напилась и пустилась в пляс. Я месячишко-другой жил этой ссорой. Я понимал, что переживу их, и играл роль третьего, насмешника, затаенно радуясь, что они не видят своего главного врага. Я всячески натравливал их друг на дружку, умиляясь при мысли, что от неполноценной злобы они скорее подохнут.
Один раз я распустил сплетню, что Петровна совсем плоха. Так пришлось взять свои слова обратно, ибо Петровна настояла, чтоб я при другой старушке опроверг домыслы. И показала ей язык. Я плюнул и не стал принимать в их смерти большого участия. Но знаю — момент придет сам собой.
20-е. Утром удалось харкнуть в кастрюлю соседа.
22-е. Вчера звонил по телефону матери сослуживца. Приглушенным, измененным голосом сообщил, то есть наврал, что ее сын попал под машину и лежит в морге больницы Склифосовского.
Сегодня сослуживец не вышел на работу — наверное, с матерью было плохо.
24-е. Сильно толкнул на платформе старика. Убегая, подглядел, что старик долго держался за сердце.
26-е. Шепнул маленькой девочке, идущей из школы, что ее папа отдавил себе ногу.
27-е. Тусклый и скучный день.
Толкал очень неудачно. Кто-то обругал матом.
После работы ничего не лезло в голову, так отупел, что не нашел ничего более гадкого, чем пошло звонить по телефону, через каждые две минуты, какому-то идиоту.
Ужинал. Побродил. И с горя зашел в кино.
28-е. Приятная новость: неподалеку молодая женщина болеет, безнадежно, раком. Но от нее тщательно скрывают. Она убеждена, что выздоровеет, что у нее язва. Сегодня написал ей анонимку, очень убедительную, что у нее рак и жить ей осталось недолго.
30-е. Обмочил ботинок соседа.
2-е октября. Подхватил легкий гриппок, чихал на кухне в чужие сковородки.
4-е. Опять неудачно толкал. Нудный день. Видел одного человека, показавшегося мне счастливым. От этого целый день выло в башке. Ничего не получалось. По злобе я чуть себя не открыл. Ночью, бредя по коридору в сортир, заорал благим матом, чтоб перепугать соседей. Кто выскочил, кто на крючок заперся. Я сказал, что увидел мышку.
Сегодня испортилось настроение оттого, что сосед купил машину. Моя бы воля — я б его подстрелил.
