— Ты никогда здесь не был?
Джейсон отрицательно покачал головой. Ему хотелось растолкать толпу и вырваться отсюда, но давка вокруг манежа заметно усилилась, зрители, выходившие в кабачок выпить, теперь вернулись — приближалось главное событие этого вечера. Джейсона и Манро прижали к невысокой загородке, и путь к отступлению был отрезан. Джейсон решил остаться. У него вдруг появилось желание увидеть это зрелище, изучить его, насладиться им до конца. Ему в его неуравновешенном душевном состоянии казалось, что, наблюдая за происходящим, он найдет правду о человеке. Помещение было заполнено сотней мужчин, тесно прижатых друг к другу, старых и молодых, одни были чуть ли не в лохмотьях, другие в пальто и соломенных шляпах. Они не обращали внимания друг на друга, только ждали, когда наконец выпустят крыс и поставленные деньги перейдут из одних рук в другие. Даже под потолком, на галерке, толпились люди, они, как пьяные львы, боролись за лучшее место. Джейсона удивило, что среди зрителей было и несколько женщин, особенно его поразила одна очень молодая хорошо одетая дама лет двадцати; она пришла в сопровождении двух мужчин в черных пальто и цилиндрах, наверное, это были ее лакеи или кучера. Они охраняли молодую даму от особенно нахальных зрителей; она сидела на галерке и смотрела вниз на манеж светлыми, холодными глазами. Джейсон успел заметить, что она очень красива, и тут же шорох нетерпения прокатился по публике. После этого воцарилась звенящая тишина, и все взгляды обратились к дальнему углу манежа.
Настал выход Иакова. Он оказался удивительно небольшим псом, гораздо меньше, чем представлял себе Джейсон, — черный, с белыми пятнами, коротким хвостом и острыми ушами. Принюхиваясь, Иаков прошелся по манежу, вид у него был самый невинный, и трудно было заподозрить его в недобрых намерениях. Однако, по мнению Джейсона, в нем было что-то не сулившее добра, и он не вилял хвостом. Иаков был похож на Эрнеста, собаку, которая была у Джейсона в детстве. Издали при беглом взгляде могло показаться, что это та же самая собака. Но и разница между ними была очевидна, огромная разница, только Джейсон не мог определить, в чем именно она заключалась.
Послышались какие-то крики. Манро тронул его за плечо, чтобы он не отвлекался. Джейсон увидел, что один из служащих манежа перешагнул через заборчик с большой железной клеткой в руках. Другой тем временем крепко схватил Иакова за ошейник. И тут Джейсон понял, откуда неслись крики.
В железной клетке было не меньше сотни крыс, и все они орали — не пищали, нет, это были орущие крысы — Джейсон вздрогнул от омерзения. Служитель привычно сунул руку в клетку и стал гроздьями за хвосты швырять крыс на манеж.
Поведение пса сразу же изменилось. Он тихо зарычал, дернулся в своем ошейнике и прижал уши. Когда на манеже было уже достаточно крыс, прозвучал гонг, и второй служитель отпустил Иакова.
Крысы — в основном это были большие амбарные крысы — подняли невообразимый шум и бросились врассыпную от ринувшегося на них пса; царапая отвесный заборчик манежа, они лезли друг на друга, чтобы выбраться оттуда и спастись. Но сверху к заборчику была прибита планка, которая препятствовала бегству. И все время крысы орали так громко, что почти заглушали восторженные вопли публики.
Иаков больше не рычал. Он беззвучно метался от крысы к крысе и с молниеносной быстротой умерщвлял их; если он не сразу отпускал убитую им крысу, служитель манежа тут же выдергивал ее у него из пасти. Некоторые крысы были намерены защищаться, но не успевали пустить в ход свои острые зубы — Иаков их опережал. Он действовал целеустремленно, тихо, лишь коротко всхлипывая над каждой крысой, и быстро очищал манеж от этих тварей. На другом конце манежа начали выпускать из клетки новых крыс.
Джейсон как зачарованный следил за травлей. Теперь ему было ясно, что Иаков нисколько не похож на Эрнеста. И разница заключалась в том, что в этом крысогубе было что-то почти человеческое. Это был холодный, расчетливый убийца, четвероногий хвостатый стратег. И его хвост не вилял, он был поднят вверх, как у скорпиона. Джейсона поразило, что этот пес умеет думать, тогда как его Эрнест и все другие собаки просто жили: они играли, дрались, ели. Это-то и было жутко. Травля крыс отвратительна сама по себе, но поведение в ней собаки наводило ужас.
Еще не прошла и половина двенадцати минут, отпущенных Иакову на манеже. Один из служителей отбрасывал убитых крыс на специально отгороженное место, где мальчишка считал их и ставил мелом на доске крестик за каждую крысу. Другой служитель, маленький и толстый, подкидывал на манеж новых крыс. Иаков расправлялся с ними, тратя по нескольку секунд на каждую. По ходу борьбы было видно, что Иаков вот-вот установит новый рекорд, и публика выла от нетерпения — самые отчаянные поставили на сто пятьдесят крыс и даже больше. Морда и шея у Иакова покраснели от крови, он был неутомим.
Но одно непредвиденное обстоятельство изменило весь ход травли. Когда до конца оставалось чуть больше трех минут, внимание Иакова привлекла застывшая перед ним необычно большая белая крыса, очевидно альбинос. Иаков холодно ринулся на нее, но крыса отпрянула в сторону и снова остановилась. Не в пример своим товаркам, она не бросилась наутек, ища спасения в ближайшем углу. Это повторилось еще раз, Иаков, науськиваемый публикой, прыгнул на крысу, и крыса, как белый мяч, отскочила на другое место. Тут уж Иаков забыл об остальных крысах и стал травить белую. Зрители выли от восторга, это было ново и неожиданно. Долго казалось, что белая крыса слишком хитра для Иакова, она металась по манежу, как белая молния. Иаков не мог оторвать от нее глаз, крыса оскалилась на собаку, и у Джейсона вырвался крик; с этой минуты он выл вместе со всеми, он забылся, давая выход ярости и жажде крови, как и все остальные зрители. Он не знал, кого поощряет своим криком, крысу или собаку, но остановиться уже не мог.
На мгновение все решили, что Иаков наконец схватил строптивую крысу, но оказалось наоборот — крыса впилась ему в загривок, и Иаков принялся кидаться из стороны в сторону, чтобы стряхнуть ее с себя. Вот теперь он залаял и зарычал, и восторг публики достиг апогея. Даже невозмутимые служители манежа исступленно били кулаками в ладони и вопили почище публики. Казалось, белая крыса уже не отпустит Иакова, это было бы сенсацией сезона — чемпион побежден одной из крыс! Иаков с яростным рычанием пытался сбросить болтающуюся на нем крысу.
Чей-то дружеский голос тихо шепнул Джейсону на ухо:
— Видишь, как Иаков борется с ангелом?
Джейсон оцепенел. Он перестал вопить и огляделся, ища того, кто произнес эти слова, но никого не увидел. Его окружали только орущие и ликующие зрители, слишком возбужденные, чтобы сказать нечто подобное. Манро тоже не мог этого сказать, он стоял по другую сторону от Джейсона и орал вместе со всеми.
Когда растерянный Джейсон снова повернулся к манежу, Иаков наконец сбросил с себя злополучную крысу, она упала на спину, на секунду замешкалась, и пес успел схватить ее.
И тут же ударил гонг. Двенадцать минут истекли. Публика воем приветствовала немного потрепанного Иакова, который трусцой покидал манеж. Крыс быстро швыряли на огороженное место и считали. Служители явно устали. Мальчишка с мелом встряхивал каждую крысу — на этот раз ни одна из них не должна была очнуться. Результат оказался ниже ожидаемого из-за непредвиденной схватки в конце, однако был достаточно высок: за двенадцать минут Иаков умертвил семьдесят девять крыс. Публика снова завыла, трудно сказать, от разочарования или от восторга.
— Как ты себя чувствуешь? — Манро смотрел на Джейсона.
— Что? — не понял Джейсон.
— Тебе нехорошо? Хочешь уйти?
— Да. — Джейсон кивнул. — Пойдем отсюда.
Они стали пробираться к выходу. Вокруг букмекеры рассчитывались с игроками. На ходу Джейсон заметил, что один из слуг в черном, которых он видел с молодой красивой дамой, получил у букмекера толстую пачку денег. Значит, она угадала и выиграла.
Они вышли на улицу.
В тот же вечер он нашел в снегу девушку.
Он возвращался домой один, нетвердой походкой, дрожа от холода; в воздухе чувствовалось морозное дыхание первого снега. Вокруг него танцевали снежинки, тихо, как маленькие белые мотыльки. Они вдруг появлялись в лучах газовых фонарей или в свете, падавшем из окон, и снова скрывались в темноте. Если холод продержится до утра, утром все будет в снегу. Джейсон замерз. Один раз он поскользнулся и упал на колено, брусчатка была скользкая, грязь, всегда покрывавшая ее, превратилась в густую ледяную кашу.
На улице из-за снега было тише, чем обычно в это время суток. Джейсону попалось лишь несколько одиноких прохожих, две ночные пташки, парочка пьяных и полицейский с длинными, закрученными кверху усами. Кончики усов у него побелели от снега. На Готгнем-Корт-роуд, уже недалеко от дома, Джейсона охватило тягостное, необъяснимое чувство, чем-то похожее на страх одиночества, — оно стеснило ему грудь и вызвало желание плакать. Словно снегопад и холод, пустынная снежная улица и зрелище, которое он видел вечером, прорвали некую плотину. К нему вернулся детский страх одиночества и темноты.
