С помощью хозяина лавки мосье Кнусперли она выбрала восьмиугольные наручные часы, которые не только показывали число, но были еще и оснащены будильником. Хозяин упаковал часы в красивый футлярчик, украшенный изображениями рождественского остролиста, и Пия почтой отправила подарок племяннику.
Несколько часов спустя приехали Петисьоны, и жизнь пошла своим чередом: мосье Петисьон, вооружившись посохом и надев зеленую альпийскую шляпу, утыканную кисточками для бритья и значками-талисманами, отправлялся в дальние прогулки на несколько сот ярдов; мадам Петисьон, которая была моложе мужа, каталась на лыжах в неизменном обществе знаменитого альпийского проводника; чада закладывали опустошительные виражи на «детских» склонах, у подножия которых маячила сиротливая фигура нелепо по-городскому одетой Пии, надзиравшей за санями с охапками одежек.
Дни шли быстро, и скоро настала пора возвращаться в школу. Пию попросили отвезти детей в Париж, где их ждала мисс Фрейзер, няня-шотландка, вернувшаяся из дому после рождественского отпуска. Петисьоны решили немного задержаться: она — потому что великий проводник обещал показать кое-какие новые трюки на дальних уединенных склонах; он — потому что обнаружил в соседнем шале не катавшегося на лыжах компаньона противоположного пола. «Кадиллак» покорно ожидал волеизъявления хозяев в долине, поэтому Пии пришлось везти вопящую орду детей обратно пред строгие очи и под суровую длань мисс Фрейзер ночным поездом.
Она прибыла в Париж в состоянии физического и умственного изнеможения и обнаружила там ожидающую ее посылку. Это были часы, присланные обратно Манлио вместе с запиской, где он в сбивчивых выражениях извинялся и просил, если можно, обменять часы на другую модель, без будильника, потому что однажды звонок разбудил его в тот момент, когда он меньше всего ожидал побудки, и Манлио опасался, как бы это не сказалось на его сердце.
Записка была не длиннее, чем следовало ожидать от человека со столь ограниченным запасом жизненных сил, как у Манлио; поблагодарить тетю за подарок он забыл. Но Пия на него не рассердилась, ведь мужчины никогда не помнят о такой вещи, как благодарность; она лишь мучительно напрягла свою мысль над тем, какие же есть у нее теперь возможности обменять часы.
В конце концов она вложила их в конверт и послала мадам Деморуз, единственному существу, с которым у нее в деревне установился контакт. В веселом и бодром тоне обращалась она к мадам Деморуз с просьбой отнести часы в лавку мосье Кнусперли и обменять их на другие — без будильника. Она сообщила также, что готова своевременно возместить разницу в цене, но отмечала, что, по ее мнению, часы без будильника должны, естественно, стоить дешевле, чем часы с будильником. На конверте Пия надписала, как ее учили когда-то дома в Италии: «Подарок. Ценности не имеет».
Получив часы, мадам Деморуз отдала их мужу, возложив на него всю деловую часть. Муж ее официально считался фермером, но поскольку неизменно делал все возможное, дабы не стать владельцем фермы, имел куда больше свободного времени, чем его жена, которая, словно сущая невольница, прибирала за день четыре или пять шале, чтобы содержать свое семейство.
Мосье Деморуз, глянув на часы завистливыми черными глазищами, встряхнул их. Затем перевел стрелку будильника, с явным удовольствием выслушав его трель. После того как он предавался этому занятию более получаса, мадам Деморуз позволила себе предостеречь его, что он рискует сломать часы.
— Заткнись, — отвечал мосье Деморуз и опрокинул очередной стаканчик «Lie» — крепкого беловатого напитка, перегоняемого из виноградного отстоя. Дух его воспламенился, он натянул свои тяжелые фермерские башмаки и направился вниз, в деревню — увидеться с мосье Кнусперли. Особой любви друг к другу они не питали. И не столько в силу личных причин, скорее по традиции. Веками семьи Кнусперли и Деморуз населяли эту альпийскую долину, непостижимый и своеобразный мирок, окруженный немецким, французским и итальянским мирами, по которому бродили тени затерявшихся римских легионов. Обе семьи давно уже связаны были взаимными браками и плутнями, но, как это ни абсурдно, и та и другая горделиво отстаивали свое первородство, как и горстка прочих местных фамилий. В телефонном справочнике превалировали шесть имен. Все остальные считались новопришельцами или чужаками.
Итак, мосье Кнусперли из-за своего прилавка взирал с откровенным неудовольствием на то, как Деморуз — все равно который из них — входил в его лавку.
— Чего желаете? — спросил он. Или точнее: — Чего ты хочешь? — дабы подчеркнуть свою досаду.
— Я по поводу этих часов, — отвечал мосье Деморуз.
— Каких еще часов?
— Вот этих, — сказал мосье Деморуз, разворачивая пакет. — Они куплены здесь итальянской служанкой, что работает у банкира там, наверху.
— Да?
— Это не то, что ей нужно.
— Вам почем знать?
— Она написала моей жене. Ей нужны часы без будильника. Я думаю, она просто дура, сами судите. Часы прекрасные. Я и сам бы от таких не отказался.
— Вам такие часы никак не по карману.
Самый тон Кнусперли чем-то раздражал Деморуза, но в этом не было ничего нового.
— Не ваше дело, что мне по карману, а что нет, — возразил он. — Но можете быть уверены, если когда-нибудь увидите у меня на руке такие часы, я куплю их не здесь.
— От меня-то чего она хочет, эта итальянка?
— Я же сказал вам. В чем дело, оглохли вы, что ли? Она хочет обменять эти часы на другие — без будильника.
— На более дешевые?
— Она утверждает в своем письме, что готова возместить разницу в цене, но часы без будильника, полагает она, должны стоить дешевле.
— Вовсе не обязательно, — изрек Кнусперли, покачав головой. — Совсем нет. Скажем, часы «Вачерин» в корпусе белого золота тоньше печеньица не имеют ни будильника, ни даже календаря, но стоят раз в двадцать дороже, чем «Зона Уэйкмастер». Это часы совсем другого класса.
— А я и не говорю, что не согласен с вами, — заявил Деморуз с лукавым видом. — Но эта итальянская служанка не станет излишествовать, так ведь? Да и потом, — добавил он с беспричинной злобой, — вы ведь хороших часов не держите, правда?
— Достаточно мне послать телеграмму любой из ведущих фирм, чтобы к завтрашнему утру получить какую угодно модель по каталогу, — огрызнулся уязвленный Кнусперли.
— Я готов вам поверить, — отвечал Деморуз, насмешливо, по своему обыкновению, косясь на мосье Кнусперли, — но у себя-то вы их не держите, верно? Я вот что имел в виду — итальянка не может, самолично придя к вам, сказать: «Покажите мне вон те часы „Вачерин“ или „Пьяже“ с витрины». Не может, прав я?
— Может, если я покажу ей каталог. Конечно, может.
— Но она ведь не сделала этого, не сделала? То есть я хотел сказать, вы этого не сделали, нет? Не показывали ей каталог, я вот про что.
— Куда вы клоните? — холодно спросил Кнусперли.
Лик Деморуза в мгновение ока обрел невиннейшее выражение.
— Клоню? Да я просто веду беседу!
Кнусперли нахмурился, и последовала длительная пауза.
— Знаете, что она сделала? — Деморуз вдруг заговорил тихим голосом праведника.
— Кто?
— Эта служанка из Италии.
— Не знаю.
— Прислала часы обыкновенным письмом, даже незаказным, вот так-то. И написала на конверте: «Подарок. Ценности не имеет».
Кнусперли испустил тихий свист — знак недоверия.
— Конверт у меня с собой! Я принес его! — вскричал Деморуз, откопав у себя в кармане эту улику.
Кнусперли разгладил конверт. Затем поднял глаза, взгляд его был так же драматичен, как у Деморуза, только, пожалуй, более жалок и хмур.
— Попытка обмануть швейцарские таможенные власти, — произнес он.
— Это нарушение федерального закона!
— Я думаю, вскрой они пакет, дело закончилось бы самое меньшее конфискацией.
— Или штрафом, — добавил Деморуз, — а то и тюрьмой. Они стали гораздо строже последнее время. Могли бы даже применить все три санкции совокупно. С Эдит, моей свояченицей, так и случилось. Впаяли ей все сразу по совокупности. Первый такой случай был в нашем кантоне. Не посмотрели, что женщина, хоть вы бы никогда ее за женщину не сочли. Скажу вам больше, тут на конверте написано ваше имя, вот видите? Мою свояченицу на этом и накололи. Она таскала вещи из магазинов. На сумках обозначено было название магазина, вот дело и вышло наружу. Я думаю, в вашем случае все, как всегда, переврут. Сперва пойдут разговоры о том, как кто-то переслал контрабандой часы, купленные у вас в магазине; потом, когда круг замкнётся, окажется, что вы сами контрабандой завозили к себе часы.
— Я вам вот что скажу, — ответил Кнусперли после недолгих, но категорических размышлений над всеми этими истинами. — Я часы обратно не возьму. Они были за границей. А потом прошли через таможню в пакете с фальшивой декларацией о вложении. Я не стану марать себе руки.
