И уснула. Глубоко. А во сне крест-накрест руки на груди сложила, совершенно непроизвольно.
А времени так через несколько вызов поступил. Пошла диспетчерша меня будить. Заходит — лежу я на топчанчике, голова закинута, челюсть подвязана, ручки на груди сложены, а сквозь грим синяки, как трупные пятна, проступают.
Но диспетчера у нас закаленные. Положено врача поднять — так хоть ты и в самом деле умерла, а всё равно поднимут. Вот и меня подняли. Только разбудить забыли, иначе же с чего бы это я парик-то сверху на башку напялила, а бинтик с челюсти, заметьте, не сняла.
Так я и поехала. Так и на вызов приехала.
И ведь не абы же куда, а на констатацию.
Нет, конечно, я всё понимаю. Вот представьте себе, что умерла у вас бабушка старенькая. Вы, предположим, в горе, доктора ждете, надежды всякие питаете — а вдруг не всё еще потеряно. А к вам в квартиру вваливается этакое нечто трупного цвета с трупными же пятнами и с подвязанной челюстью. И с порога вместо «здрасте» да еще спросонок замогильным голосом:
— Челюсть-то покойнице подвязать бы надобно…
Родственники руками с перепугу замахали, закрестились, едва «изыди, сатана» кричать не начали. Одна особенно продвинутая дамочка меня даже водичкой попыталась окропить. Святой, так надо полагать.
И ведь попала на меня водица, крем-пудра на лице потеками пошла — так, как будто кожа отслоилась. Тут уж такой визг поднялся, хоть святых выноси.
Но вынесли меня. Яко беса изгнали.
Я, честно говоря, особо не расстроилась, потому как толком и не просыпалась, и в итоге так, не просыпаясь, назад на «неотложную» приехала…
А бабушку законстатировать-то надо, без нашей бумажки ее же ни один морг не примет. Вот родственники по второму разу нам и позвонили. Диспетчерша спросонок разбираться не стала, пнула моего коллегу, который следующим на очереди был, вызов ему в руки сунула и обратно на свой диванчик завалилась.
А дальше хотите — верьте, не хотите — всё равно не стану врать. Ситуация сама сложилась — нарочно не придумаешь.
Просто у коллеги в ту смену разболелся зуб, а к ночи и щека еще распухла. Продуло человека в нацпроектовской машине (что немудрено, поскольку в этих машинах ни одна дверь по-человечески не закрывается). Он, болезный, на ночь щеку шерстяным шарфиком и подвязал. И развязывать, само собой, не стал — декабрь чай на улице. И с подвязанной щекой так на этот вызов и ввалился…
А дальше что там было — ни в сказке сказать, ни пером моим убогим описать. Тут даже Гоголь с Достоевским спасовали бы.
А потом нам психиатры перезвонили. Типа, так и так, уж не от вас ли злобные зомби-упыри в полуразложившемся виде с подвязанными челюстями к покойнице на вызов шастают? Ах, от вас! Ах, это у вас стечение обстоятельств такое! А вы знаете, что родственники с адреса психиатрическую бригаду сами себе вызвали на коллективную галлюцинацию?!! А вы знаете, что спецбригада весь аминазин истратила, потому как три человека в голос кричали, что конец света настал и мертвые из гроба поднялись и к ним за бабушкой явились?!!
А диспетчершу у нас так просто не проймешь. Ну истратили так истратили — мы-то здесь при чем? Мы же не виноваты, что родственники у покойницы такие впечатлительные оказались! У нас всё по закону: вызов приняли и поехали, без отказов, без задержек, всё как нам Минздравом заповедано. И вообще, телевизор надо меньше смотреть, а то конец света, конец света…
Но в итоге психиатры гнев на милость кое-как сменили. Сами покойницу законстатировали и труповозку вызвали. А одного из этих впечатлительных вообще в больницу увезли. И правильно, давно уже пора полное отсутствие мозгов приравнять к психическим заболеваниям.
А потом к нам долго линейно-контрольная служба прикапывалась. Нельзя ли в означенной ситуации каких-нибудь нарушений найти. Не вышло. За нарушение формы одежды наказать — так ведь ношение повязки на лице нарушением формы одежды не является. Впаять мне за выход на линию в нездоровом состоянии — тоже не получилось, больничный по всей форме был закрыт…
На сем история как будто бы заглохла.
А некоторое время спустя попала я опять на этот адрес. Серьезно. Там теперь та самая продвинутая дамочка, которая меня святой водой кропила, проживала. И покамест я ее лечила, живописала она мне эту страшную историю про упырей во всех подробностях. И про челюсть, и про пятна на лице, и про святую воду чудотворную. Вот, дескать, какой кошмар тогда вместо врачей к нам приезжал!
А потом вообще ко мне душевно так прониклась:
— А зато вы, доктор, — говорит, — такая вся внимательная, милая, красивая, такая молодая!
Так мне прямо и сказала, господа.
Хотите — верьте, не хотите — я бы и сама, наверное, не поверила…
Скоропомощный холодец
Не удержусь, еще два слова после многоточия. Этакая квинтэссенция всей нашей «скорой помощи».
Ночью коллеге на вызове некий благодарный пациент презентовал бутылку домашнего сока и литр этилового спирта. Сок концентрированный, почти желе.
Недолго думая, коллега оба продукта смешал, взболтал и сунул в заморозку. В результате получилось нечто ярко-красное, консистенции плохо застывшего холодца, почему-то с розоватыми комочками.
В стаканы получившееся нечто не лилось, кое-как выкладывалось в миску.
Картинка такова. Глубокая ночь, уже ближе к утру. Все наши три бригады «скорой помощи» съехались на станцию. Затишек получился, вызовов пока что больше нет, спать уже бессмысленно.
И вот представьте себе: три бригады в полном составе, считая меня грешную, сидят в столовой за столом и из общей миски едят этот скоропомощный холодец.
Ложками. Как комковатую манную кашу в детском саду. С тем же выражением покорности судьбе на мрачных лицах.
Врачи-вредители, блин, тайная вечеря…
А вызовов всё нет. Затишье. Тишина. Народ молчит и ждет. И скоропомощный холодец уперто подъедает. Кое-кто уже нацелился из миски хлебной корочкой последки подобрать…
И — как раз тут первый вызов поутру.
Диспетчерша угрюмо-лаконично в трубку:
— «Скорая».
В трубке дребезжащий старческий голосок:
— Доченька, мне очень стыдно признаваться, но у меня проблема. Утром я проснулся, понимаешь, а у меня он, понимаешь, не стоит!
Диспетчерша, изрядно обалдев:
— Дедушка, а сколько же вам лет?!
Дедок, скрипуче:
— Восемьдесят пять!
Ну как же «скорой» не помочь от горя человеку.
Для чего же мы еще придуманы.
Для чего же мы вообще живем…
Александр Егоров
ПОЯС НЕВЕРНОСТИ. РОМАН ВТРОЕМ
(фрагменты)
Она меня называет «Любимый», я знаю. Вот именно так, с заглавной буквы. Несколько официально, как будто это моя фамилия. Алло, позовите товарища Любимого. Любимый, вы уволены.
Шикарно звучит.
Предполагается, что это важно для меня — быть Любимым. Пусть и не Первым (ну, котик, ты же понимаешь, это была вроде-как-влюбленность, вроде-как-выпускной, я была такой гадкой в летнем лагере, и вообще).
Пусть и не Последним, — добавляю я равнодушно. И беззвучно.
Моя настоящая фамилия живет у нее в телефонной книжке. Высвечивается на дисплее рядом с аватаркой, когда я звоню. Так что для ее телефончика никакой я не «Любимый». Просто один из списка.
— Желаете еще чего-нибудь?
На меня сверху вниз смотрит официантка «Nadia». Золотой бейджик на ее груди. Желаю ли я? Тонкий вопрос.
— Будьте добры, еще эспрессо, — говорю я вежливо. Она чуть заметно улыбается. Чуть заметно теряет ко мне интерес.
Увы, добрая Надежда. Мне не по сердцу ваши маленькие радости. Даже вон тот тирамису за восемьсот рублей, с аппетитом доедаемый брюнеткой. Я сижу здесь битый час, и по всему видно, что чувак, которого я жду, тупо меня кинул.
Его телефон не отвечает. Какой уж там рингтон играет в его телефоне, я не знаю. И как я выгляжу в его телефонной книжке, не знаю тоже.
Знаю только, что мои шансы получить бабло стремительно обнуляются, как счетчик дневного пробега на спидометре.
Через день этот чел проявится. Виновато разведет руками. Сообщит что-нибудь о бюджете, который зарубили на самом верху. Я делал все, что мог, скажет он. Я уже почти согласовал твой процент, скажет он, — но начальство ни в какую. Так что ничего личного, просто бизнес. Ты думаешь, мне легко?
Прощаясь, он подаст мне влажную руку. И я пожму. А еще через день услышу, что он улетает в отпуск на Сен-Барт.
— Эспрессо, — объявляет Надежда.
— Воистину, — отзываюсь я машинально. Nadia чуть заметно поднимает ресницы. Я даже не хотел с ней шутить, разве что по привычке. У нее красивая грудь и длинные тонкие пальцы, почти аристократические. Не слишком разбавленная барская кровь, думаю я. Должно быть, прабабка пошалила с кавалерийским офицером.
Бедная Nadia. Она могла бы подавать кофе в постель любого нефтебарона. Ее вина только в том, что она появилась на свет далеко от Москвы, в тех местах, где, если по-честному, давно уже не ждут никаких Надежд.
