Тамара Кандала - Эта сладкая голая сволочь

Ознакомительная версия.

– Никуда я с вами не пойду! Я здесь живу.

– Еще как пойдешь! – грубо вступает в разговор человек в сером, до сих пор стоявший молча в отдалении.

Нина пытается открыть лифт.

Милиционер хватает ее за одну руку, человек в сером за другую.

– Сопротивление властям – я свидетель, – говорит человек в сером.

Они заламывают Нине руки назад, прижимают лицом к решетке лифта.

– За сопротивление властям мы тебе такое пришьем... – говорит милиционер.

– Шлюха! – добавляет «свидетель» в сером.

Он вынимает наручники и надевает Нине на запястья.

Нина с Патриком выходят из дверей серого грязного здания. Лицо Нины опухло от слез. Патрик обнимает ее за плечи, гладит по лицу.

– Больше не могу, – говорит Нина. – Они обращались со мной хуже, чем с собакой. Увези меня. Я здесь все ненавижу.

Большой стол, над которым висят портреты Ленина и Горбачева. За столом сидит полная блондинка с замысловатой прической, коровьими глазами, ресницы толсто накрашены тушью, рот – в темно-коричневой помаде, размашисто и жирно обведен еще более темным карандашом. Глядя в ручное зеркало, она сосредоточенно выдергивает пинцетом волоски на подбородке.

Закончив, кладет зеркало и пинцет в ящик стола и кричит:

– Следующий.

Входят Нина и Патрик. В замешательстве останавливаются посреди кабинета.

– Здравствуйте... – говорят они хором.

– Мы хотим пожениться, – говорит Нина.

Патрик кивает в подтверждение.

– Да, – добавляет он, – и очень скорее...

Заведующая оглядывает их внимательно. Делает приглашающий жест садиться. Они садятся, неловко сложив руки на коленях. Как в кабинете у врача.

– Жених, как я понимаю, иностранец, – вопросительно-утвердительно констатирует тетка.

Патрик опять кивает.

– Из какого лагеря?

Патрик, не понимая, смотрит на Нину.

– Ты из какого лагеря? – переспрашивает она Патрика, явно забавляясь.

– Но... я никогда не был ни в каком лагере, – говорит он озадаченно.

– Из социалистического или капиталистического? – уточняет тетка, поджав и без того тонкие губы.

– Я француз...

– Значит, из кап, – тетка смотрит на него с осуждением.

– Это что-то меняет? – пытается понять Патрик.

– В принципе ничего. Только процедура немного сложнее. – Порывшись в столе, тетка кладет перед ними бумагу. – Вот список документов и справок, которые вы должны предоставить. Все это на двух языках и заверенное в консульстве.

Нина и Патрик просматривают бумагу.

– Но здесь работы на полгода! – восклицает Нина.

– Ну, для тех, кто любит друг друга, это не время... – говорит заведующая, иронично улыбаясь. – И потом еще три месяца испытательный срок. – Теперь настала ее очередь забавляться.

– Вы шутите? – с надеждой говорит Патрик.

– Нет. Чувства надо проверить. Съездите пока к себе во Францию... Красивая, говорят, страна... – произносит она мечтательно. – У нас сотрудница была недавно в турпоездке, такие кофточки привезла...

Профессор за кафедрой объясняет трудности французского перевода. Человек двадцать студентов внимательно слушают. Среди них Нина.

Открывается дверь. Всовывается голова секретарши. Профессор умолкает, смотрит на дверь.

– Крымову – в деканат, – говорит голова.

Дверь закрывается.

Нина встает, собирает тетради в сумку и идет к выходу при полном молчании аудитории, сопровождаемая взглядами студентов.

У самого выхода она поворачивается.

– До свидания, профессор, – говорит она, – ...и спасибо.

Декан сидит за столом под портретами Ленина и Горбачева. Напротив него – два кожаных кресла. В одном из них сидит, развалившись, Красин и курит.

Нина стоит посреди кабинета.

– ...но это моя частная жизнь, – говорит она, продолжая разговор, – мое личное дело. Насколько я знаю, Конституцией не запрещено выходить замуж за иностранцев.

– А ты тут не умничай, Крымова, – говорит декан.

– Ты очень ошибаешься, – вступает в разговор Красин. – Когда ты поступала в этот институт по рекомендации твоего приемного отца...

– У меня никогда не было приемного отца...

– ...но рекомендацией его ты тем не менее воспользовалась. – Нина хотела ответить, но передумала. – Так вот, ты прекрасно понимала, куда поступаешь. А теперь мы тебе не позволим подрывать репутацию института. Ты живешь в коллективе.

– Что же это за репутация, которую так легко подорвать... – усмехнулась Нина, отлично понимая, к чему идет дело и кто все это затеял. Терять ей было явно нечего.

– А ты не язви, – говорит Красин с недоброй улыбкой. – Тебе придется выбирать: или...

– А я уже выбрала. Я выхожу замуж.

– Тем хуже для тебя! С институтом и комсомолом тебе придется расстаться.

– Тем хуже для комсомола, – говорит Нина и поворачивается, собираясь выйти.

Молчавший до этого декан встает из-за стола.

– Подохнешь там под забором, – говорит он вслед Нине.

– Лучше подохнуть под забором с рекламой кока-колы, чем под забором с вашими лозунгами, – отвечает Нина, повернувшись вполоборота, и выходит из кабинета, аккуратно закрыв за собой дверь.

Из окна коридора видна стена с киношными афишами. Взгляд Нины выхватывает название: «Интердевочка». «Пусть думают, что хотят», – произносит она про себя. 

Заведующая просматривает бумаги, собранные Ниной и Патриком. Те напряженно ждут.

– Эта бумага не полная... Здесь не хватает штампа... Где вторая подпись? Не годится, – выносит вердикт тетка с «халой» на голове и сверкающей чешской бижутерией на груди.

– Но это невероятно. Третий раз, – возмущается Патрик.

Нина под столом накрывает его руку своей и делает знак глазами выйти из комнаты.

– Я пойду покурю, – говорит Патрик, доставая из кармана сигареты.

Нина открывает сумку, вынимает из нее красиво завернутый пакет, кладет на стол перед заведующей.

– Это вам. Маленький сувенир. Из Парижа.

– Ну что вы... Не стоит, – говорит заведующая, привычно пряча пакет в стол и заметно смягчаясь. – Поймите, у меня инструкция.

– Общая? Или касающаяся именно нас? – уточняет Нина.

– И то и другое, – вздохнув, отвечает чинов– ница.

Нина выходит из кабинета. Патрик, затушив сигарету, бросается к ней.

– Взяла?

– Взяла. Но это безнадежно. Они не дадут нам зарегистрироваться. А если ты уедешь, тебе больше не дадут въездной визы.

– Ну это мы еще посмотрим, – говорит Патрик и врывается в кабинет.

Он подскакивает к заведующей с грозным видом, наклоняется и шипит в самое ухо, тыча при этом пальцем в потолок:

– Передайте туда, своим боссам, что я устрою скандальную пресс-конференцию для иностранных журналистов... Я подниму все организации по защите прав человека... И я не шучу... Я подключу к этому самого Жоржа Марше! 

Большой зал уставлен безвкусными напольными вазами из керамики. На полу огромный красный ковер, под потолком массивная хрустальная люстра под чешское стекло, с висюльками.

Магнитофон играет марш Мендельсона.

За столом все та же заведующая, в ярком костюме – с широкой лентой поперек огромной груди.

Перед ней, на ковре, Нина с Патриком. Вид у них скорее измученный, чем счастливый.

Гостей нет. Только двое свидетелей – Миша и какая-то француженка. И еще француз-фотограф, снимающий происходящее.

Церемония выглядит заупокойно.

– Объявляю вас мужем и женой, – произносит официальные заключительные слова тетка – в ее голосе слышна скорее тоска, чем торжественность.

Нина с Патриком формально обмениваются поцелуями. 

Нина с тревогой смотрит на таможенника, недоверчиво изучающего ее новенький французский паспорт.

Двое других таможенников за соседней стойкой выворачивают багаж Патрика. Он заметно нервничает – к чему еще придерутся?

Из провожающих – Миша, который неуверенно топчется за Нининой спиной.

Один из таможенников открывает Нинину сумочку и бесцеремонно вываливает все на стойку. Замечает две катушки фотопленки.

– Это ваше?

– Да, – отвечает Нина.

– Что это?

– Это наши свадебные фотографии.

– Фотопленки к перевозу запрещены, – говорит таможенник, откладывая их в сторону.

– Вы не имеете права, – взрывается Патрик, у которого нервы явно на пределе.

– А вы, мисье, – говорит старший таможенник с издевкой, – не вмешивайтесь в наши законы.

– Оставь... – говорит Нина, устало беря Патрика за руку. – Пусть подавятся. Это в последний раз.

Сволочь, хоть и кастрированная, носилась по квартире как оглашенная – у Додика был час бешенства. Случалось это раз-два в сутки, в зависимости от меню, – надо было израсходовать энергию. Делал он это с большим энтузиазмом. Время от времени высоко подпрыгивал, ловя невидимую моему глазу мушку, и мчался дальше, буксуя на скользких паркетных поворотах. Его прыжкам, с пола – на стол, со стола – на буфет, с буфета – на книжный шкаф и оттуда, через полкомнаты – на диван, мог позавидовать шимпанзе. При этом кот умудрялся ничего не разбивать.

Ознакомительная версия.