Коробка безмятежно лежала за стеклом. Хроноп нащупал ручку, дернул раму. Та была намертво заделана замазкой и полосками белой бумаги. Открывание в функциях рамы не значилось. Брюх вцепился в ручку и стал тянуть. Только ломоту в кисти ощутил, но к цели не придвинулся ни на сантиметр. Времени на раздумья не оставалось. Навалил на пол возле окна папки, стопки бумаги. Схватил со стола мраморную подставку для ручек и разбил внутреннее стекло. Папки приглушили звон, однако Брюху он все равно показался колокольным громом разбушевавшихся небес.
Не медля, вынул коробку и снова бросил в форточку. На этот раз она перелетела так как надо и упала куда надо. Прямо в руки Нюха. Брюх услышал удаляющийся торопливый шаг друга.
Поднимать папки и ставить их на полки этажерки уже не имело никакого смысла. Брюх отворил дверь и чуть ли не побежал к выходу. Мимо него торопливо шагали люди в серых пиджаках. Вероятно, все-таки услышали звон разбитого стекла. Перед вертушкой Брюх достал пропуск. Сержант из охраны притормозил хронопа. Смотрел в глаза и, увидев кровь на кисти Брюха, решал, что с ним делать. Сам хроноп не заметил, что порезался, — боли не чувствовал. А из коридора уже слышались крики: “Задержи его!”
Вариантов не оставалось. Брюх изобразил дурачка и обернулся на голоса:
— Кого вы там хотите задержать, а?
Сержант выглянул в коридор. Брюху того и надо было. Бросился ко входной двери, рывком открыл ее и помчался к воротам. Нюх уже открывал заднюю дверцу. Сзади Брюха раздался выстрел. Когда он уже повернулся боком, чтобы зашмыгнуть в авто, ощутил укол в голень.
“Так вот что такое — когда тебя ранят, — закрутилось в голове. — Тошнота… Пустыня во рту… Сверло…”
А Пауль уже пересекал Свердловку в районе “Ремонта часов” и гнал дальше по Звездинке, чтобы через улицу Горького въехать в старые кварталы и затеряться. На Славянке, у Мэриного дома, он притормозил. Нюх помог Брюху выбраться, и в обнимку они поковыляли во двор. Коробку с пленкой Нюх нес под мышкой. Брюх матерился и постанывал. Пауль унесся прочь.
— Больно?
— Будто дрелью просверлили, — ответил Брюх.
Мэри все поняла без объяснений.
Ножницами разрезала брючину. В свое время от Гриштоферсона она поднабралась разнообразных медицинских знаний и, потрогав в нескольких местах раненую ногу, вынесла вердикт:
— Пуля прошла между костей. Брюх, тебе везет.
Брюху померещилось, что она даже улыбнулась.
— Везет? — просто чтобы хоть что-то сказать, продемонстрировать, что не боится. Сидел и смотрел, как из него бесшумно вытекает кровянка.
— Я мигом, только Гриштоферсона вызову. — Пошла к телефону.
Пока она разыскивала своего бывшего мужа, Брюх спросил Нюха:
— А что за машина у Пауля? — для того, чтобы не упасть в обморок. Отвлечься.
— Это он Саиду мстит. Угнал его новенького “москвича”. Тот как-то ему сам показал, как железной линейкой дверцу открывать. Вот Пауль и воспользовался. Сейчас куда-нибудь во дворы загонит, оставит и придет.
В комнату зашли Кух, Дух и Бух, оказывается, они были в подвале. Увидев кровь, закудахтали:
— Блллллллль, Брюх, как же это…
Брюх уже начал привыкать к дрели в ноге, поэтому нашел в себе силы объяснить:
— Мэри сказала, что пуля вошла между костей. И вроде это очень круто! Снайперы, блллль…
Гриштоферсон приехал на такси через десять минут. Сказал, что за ним во двор въехали две подозрительные машины. Мэри вскрикнула и показала хронопам, чтобы следовали за ней.
— Быстро! Схватили всю свою обувь и одежду — и за мной! Раненых тоже касается! Коробку с альбомом не забудьте.
Все мигом подчинились. Мэри повела их в подвал.
Затем вышло странное. В подвальной репетиционной комнате она отодвинула стул, на котором лежала старая гитара Буха, и стала что-то искать на полу.
— А, вот… — Нашла.
Куда-то сбегала, вернулась со штыковой лопатой. Вставила нож лопаты в щель и стала действовать как рычагом. Люк в потайное помещение поднялся с могильным скрипом. Видимо, последний раз его открывали при царе Горохе. Подвал под подвалом.
Где-то наверху заливался звонок.
— Там лестница должна быть. — Мэри торопила. — Спускайтесь и сидите тихо. Ламп там нет, пока сядьте на что придется, на пол, что ли. Держите фонарь…
Когда хронопы и Гриштоферсон скрылись в подполе, она вернула стул на место. Пошла наверх открывать. Внешне люк в полу репетиционной комнаты даже не угадывался. Схрон был сделан на совесть.
Гриштоферсон зажег фонарик. Батарейки оказались полудохлые, лампочка светила в четверть накала. Помещение хотя и было меньше, чем репетиционный подвал, все равно представляло кубатуру приличных размеров. Квадратов двадцать — как-то так. Отопление не было предусмотрено, поэтому колотун быстро залез под кожу.
— Надо же… Сколько мы с Мэри жили, а эту нычку она мне не открыла. Хиппово! Ну, давай посмотрим, что с тобой. — И Гриштоферсон пододвинулся к ноге Брюха.
— Мне Мэри сказала, что кости не задеты.
— Кому-кому, а Мэри можно верить. От меня наблатыкалась, хоть сейчас — в медсестры. Хоть катетер ставить, хоть в вену иглой. Практически еще одна профессия! Когда по Прибалтике автостопом катались, всяких приключений наслучалось, и она там одного хиппана спасла, его машиной сбило.
А сам из сумки достал шприц и дрожащими от холода руками набирал в него жидкость из маленького пузырька. Продезинфицировал место укола.
— Цени, чувак, свою дозу тебе отдаю. Тебе сейчас нужнее. А пулю будем вынимать наверху, при нормальном освещении.
Тщательно перебинтовал. И только тогда спросил:
— Где тебя так?
Брюх махнул рукой. Рассказывать не хотелось. Он уже почувствовал, что дрель от ноги отняли, стало уютно.
— Ладно, потом расскажешь, чувак. — Гриштоферсон и сам попадал в ситуации, о которых лучше никому не знать.
Напротив Мэри сидел лейтенант Свиртняков
Напротив Мэри сидел лейтенант Свиртняков. А у двери стоял толстяк-капитан, представившийся участковым. Обоих служителей законопорядка Мэри видела впервые.
Говорил Спинтяков:
— И никто из перечисленных мною граждан не появлялся у вас сегодня? — Он осматривал печку, разрисованную маслом в стиле Сальвадора Дали. По краям штукатурка облупилась, но рисунок все еще был хорош. Тоненькие усы Дали поддерживала изящная подставочка.
Мэри следила за взглядом Сфиняткова.
— Нет, не появлялись. Может, в библиотеках сидят — у них госы скоро.
— А молодой человек, который приехал перед нами? С кудрями. Без шапки. Он шел в сторону вашего дома.
— Вы же видите, никого нет.
— Нам надо осмотреть помещения. Виктор Петрович, приведите понятых.
— Это обыск?
— Нет. Мы лишь проверим, не обманываете ли вы нас. Что это — лестница в подвал? Вы можете не пускать нас. Но предупреждаю, это не в ваших интересах. Пяти минут не пройдет, а мы уже с ордером нагрянем! Спускайтесь, а мы за вами.
Сжутняков обнюхал все углы подвала. Брезгливо скинул Бухову гитару со стула, она упала с жалобным бряком. Мэри подняла бывалый инструмент.
— Значит, они здесь репетировали?
— Вы же сами видите.
— Надеюсь, вы знаете, что группы больше не существует?
— Да.
— А где хронопы — не знаете. Или лжете?
— Я вернулась с работы. Собиралась лечь, отдохнуть. Я устала.
— А ведь правда украшает человека. Об этом вы слышали?
— В чем вы меня обвиняете?
Смутнячков подумал, совсем недолго, и стал подниматься по лестнице. Молчаливый участковый последовал его примеру.
— Если кто-то из ваших хронопов появится, позвоните мне — Схрустяков протянул бумажный прямоугольник с номером.
Мэри затворила дверь. Дождалась, пока те уехали. Пошла открывать подпол.
Оттуда вышли хронопы с инеем на волосах и под носом, как в фильме “Кавказская пленница”. Отогревались чаем и спиртом. Когда все расселись в комнате наверху, пришел Пауль.
— Как Брюх? — спросил он, стаскивая башмаки.
Все уставились на раненого. Брюх был уже полупьяный. Зелье подействовало. Гриштоферсон помог ему лечь на кровать, на которую Мэри заранее подстелила оранжевые резиновые пеленки.
