Встревоженный голос Хейзел ворвался в мое замутненное сознание, и желание соответствовать своему кумиру придало мне сил. Я взяла себя в руки, выждала, пока пройдет головокружение, и, шатаясь, поднялась с земли. Тревога Хейзел слегка улеглась, она отряхивала меня, втайне радуясь тому, что не придется отвечать за сломанные кости.
К моему ужасу, она сказала:
– Ты должна снова сесть на лошадь. Если ты сейчас не сядешь, то уже не сядешь никогда, страх останется на всю жизнь.
Я посмотрела на мерина, который, ничуть не обеспокоенный случившимся, с удовольствием дожевывал остатки моркови, и он показался мне настоящим великаном. Хейзел заверила меня, что на этот раз возьмет его под уздцы, и, не до конца веря ее словам, я снова взгромоздилась на лошадь. Преклонение перед героями способно сделать нас храбрыми солдатами. Я была вознаграждена за свою смелость, потому что в тот день мы с Хейзел подружились, тайно сговорившись скрыть от тети Кэтрин правду о нашей маленькой авантюре.
В то лето моя жизнь в доме тети Кэтрин была спокойной. Будучи больше привязанной к дому, а не к ее детям, я проводила дни с книгой в саду или же помогала ей на кухне. По утрам она выставляла на большой деревянный стол швейную машинку, и, словно по мановению волшебной палочки, появлялись наряды для всей семьи. Но в первую очередь она все-таки сшила три платья мне. Я вставала для примерки, и она, с полным ртом булавок и метром в руке, колдовала над силуэтом платья, пока не оставалось лишь подшить подол, что она делала по вечерам вручную.
Ланч обычно состоял из легких закусок, и его съедали на кухне, но ужин всегда сервировали в столовой. После полудня шитье откладывалось в сторону, и начиналась подготовка к вечерней трапезе. Я нарезала овощи, чистила картофель, заваривала для нас двоих чай, пока тетя Кэтрин готовила любимые семейные блюда вроде вкуснейшего жаркого с разнообразными подливами, за исключением понедельников, когда на ужин подавали холодное мясо с воскресного обеда с гарниром из солений и картофельного пюре.
Дядя Сесил, муж тети Кэтрин, высокий худощавый мужчина с теплой улыбкой и озорным взглядом, менеджер местного банка, каждый вечер переодевался из делового костюма в домашнюю одежду – вельветовые брюки, рубашку и свой любимый, отделанный кожей, кардиган. Он с удовольствием расслаблялся джином с тоником, который тетя наливала ему и себе в качестве аперитива, и это было вечерним ритуалом.
После того как они допивали второй коктейль, мы садились к столу. Дядя занимал место во главе стола, тетя подавала блюда. Это был настоящий семейный ужин, за которым он вежливо интересовался, как прошел день у детей и жены. Не забывая обо мне, он обязательно спрашивал о моем здоровье и всякий раз подчеркивал, что я выгляжу значительно лучше.
После ужина, когда на кухне был наведен порядок, мы часто играли в карты или настольные игры вроде «змейки и лесенки», потом наступала очередь вечерней ванны и сна. Мне разрешали почитать полчаса в постели, прежде чем ко мне в комнату заходила тетя, поправляла мое одеяло, гасила свет, и я засыпала, счастливая от воспоминаний о поцелуе на ночь.
День нашего похода в цирк наконец наступил. В новом бело-розовом платье и белом кардигане, я забралась на заднее сиденье машины. Рой, с зализанной прической, в длинных серых брюках и ярко-синем блейзере, сидел рядом со мной, стараясь казаться невозмутимым, в то время как у меня от возбуждения рот не закрывался.
Яркие огни освещали купол цирка, у входа выстроилась очередь из детей, таких же счастливых, как и я, крепко сжимающих руки родителей. Мы вошли в огромный шатер, заняли свои места на скамейке, и мне в нос ударил запах древесных опилок. Я была в полном восторге. Сначала вышли клоуны с раскрашенными лицами, их рты были растянуты в несходящей улыбке; потом танцевали маленькие черно-белые собачки с белыми кружевными ошейниками. Исполнив свой номер, каждая собачка вспрыгивала на стульчик, ожидая положенных аплодисментов. Вокруг меня сидели дети с горящими глазами и пылающими щеками, они тянули шеи, высматривая клоунов. Раздался всеобщий восторженный вопль, когда следом за собаками вышли огромные кошки. Подложив под себя руки, я старалась усесться повыше, чтобы не пропустить ни мгновения кошачьего выступления. Всеобщее возбуждение передалось мне, и я затаив дыхание следила за тем, как большие, красивые, золотистые животные прыгают через огненное кольцо, изо всех сил хлопала в ладоши, когда укротитель вышел на поклон, – а потом наступила тишина, и я, как зачарованная, устремила взгляд под купол, где начинался неописуемый полет гимнастов на трапеции.
Потом на арену выплыли величественные слоны, каждый своим хоботом держался за хвост впереди идущего, а замыкал шествие смешной слоненок. Я все ждала, что рухнут крохотные стульчики, на которые они взгромоздились в конце выступления, и разочарованно вздохнула, когда слоны покинули арену. И вот вышли клоуны, чтобы объявить окончание представления. Я не могла сдвинуться с места. У меня было такое ощущение, будто я тону в море волшебной радости, которую может подарить только детство. Много лет спустя, подписывая петицию о запрете на использование животных в цирке, я с горькой ностальгией вспомнила очарование того вечера.
Через две недели тетя Кэтрин сообщила мне хорошую, как она считала, новость. Мои родители собирались приехать на уик-энд, и я должна буду вернуться домой вместе с ними. Мне предстояло пройти осмотр в больнице, и, если все будет в порядке, осенью можно будет приступать к учебе.
Я испытала смешанное чувство: с одной стороны, я соскучилась по маме и Джуди, но в то же время я привыкла жить в счастливой семье, чувствовать себя ее частью, хорошо одеваться. Чтобы не расстраивать тетю Кэтрин, я улыбнулась и заверила ее в том, что буду скучать по ней, но конечно же очень жду встречи с родителями.
Наступил уик-энд. Я услышала, как подъехала машина, и вместе с тетей Кэтрин вышла встречать родителей. Было много объятий и поцелуев, восторгов по поводу того, как я выросла и как хорошо выгляжу. В тот вечер моя мама укладывала меня спать и целовала на ночь. Ее поцелуй долго грел мою щеку, пока я лежала в постели, думая о том, что принесет следующая неделя.
Осмотр в больнице прошел успешно, и врачи сказали, что я готова к школе, хотя и освободили меня от занятий спортом и физкультурой, поскольку я еще недостаточно окрепла. Эту новость я встретила с радостью; в нашей школе популярностью пользовались не те, кто отличался в классе, а те, кто был быстрее и ловчее на хоккейной площадке, у волейбольной сетки и в спортзале. Я не блистала ни в одном виде спорта. Теперь у меня было законное освобождение от нелюбимых уроков и насмешек, которыми меня награждали на этих уроках.
Мама взяла короткий отпуск, чтобы ухаживать за мной первое время после моего возвращения, и две недели я блаженствовала, приходя из школы домой. Меня всегда поджидали горячие, свежеиспеченные лепешки и заваренный чай, а по пятницам – мой любимый домашний кофейный торт. Но самую большую радость доставляло мне общение с мамой, которая всегда была рядом, и я могла болтать с ней, не чувствуя на себе тяжести вечно преследующего меня отцовского взгляда.
Поев и наигравшись с Джуди, я садилась за кухонный стол с домашними заданиями, которые стали намного сложнее в старших классах, и к тому же приходилось нагонять пропущенный триместр. Пока я делала уроки, мама готовила ужин, и, сидя в теплой кухне, я мечтала только о том, чтобы эти дни никогда не кончались.
Я твердо решила дать отпор отцу, когда мама выйдет на работу. Я собиралась сказать ему, что теперь знаю, насколько неприлично его поведение. Хотя мне всегда было омерзительно то, что он проделывал со мной, до сих пор я принимала это как неизбежность. Но, прожив полтора месяца в счастливой семье, я убедилась в том, что так быть не должно. Интуитивно я всегда чувствовала, что нельзя ни с кем обсуждать «наш секрет», знала, что это стыдно, но я была слишком мала и не понимала, что это ему должно быть стыдно, а не мне. Мне казалось, что, если я все расскажу людям, они решат, что я ненормальная, и осудят меня.
Купаясь в ложном чувстве защищенности, я вернулась в школу. Слухи о моем хрупком здоровье добавили мне чудаковатости, но, по крайней мере, меня оставили в покое. Ребята перестали дразнить меня, опасаясь сурового наказания, которым пригрозили учителя.
Наступил последний день маминого отпуска, и в доме опять появился отец-весельчак. Он вошел с озорной улыбкой, источая еле уловимый запах виски. Я заставила себя не поморщиться, когда он потрепал меня по подбородку, а потом пробежал пальцами по щеке и положил руку мне на голову:
– Смотри, Антуанетта, у меня для тебя подарок.
Он расстегнул верхние пуговицы пальто и показал мне серый пушистый комочек. Осторожно оторвав маленькие коготки от своего свитера, он протянул комочек мне, и я взяла его в руки. Теплое тельце прижалось ко мне, и я услышала счастливое урчание. Я гладила пушистый мех, не в силах поверить своему счастью: у меня появился котенок.
