– Большая часть паствы Христа предпочитала обитать в городах, – напомнил он. – В Иерусалиме, Иерихоне, Кесарии. Что же до святого Павла, то он, похоже, большую часть времени проповедовал христианство в таких больших городах, как Коринф, Антиохия, та же Кесария.
– Это правда, – 'признал Брукс, – но я считаю, что большинство американцев воспринимает библейские личности как буколические персонажи. Это делает их более… ну… более убедительными.
Кюллинан подумал, что в этом и могла быть одна из причин, почему христианство с таким трудом проникало в среду своих городских последователей: они были не в состоянии представить Христа в многолюдных городах, куда стекалось все больше и больше людей.
– Когда Иисус был в Иерусалиме, – сказал он, – или Павел в Афинах, эти города, должно быть, напоминали Нью-Йорк. Я знаю, что когда мы вели раскопки тут в Макоре, то все время должны были напоминать себе, что здесь было поселение городского типа, а вот Акка дальше по дороге всегда была весьма заметным городом. И я отнюдь не уверен, что Иисус или Павел, когда странствовали по этим местам, выглядели как сегодняшние арабы.
– Меня вполне устраивает то, что они делали, – сказал Брукс. И затем, чтобы разрядить напряжение, поскольку чувствовал, что Кюллинан упорно не принимает его основных аргументов, сказал: – Во всяком случае, поездка удалась. Мы с Грейс сделали несколько великолепных фотографий Иерихона. Просто восхитительное место. Вы прямо видите, как среди этих древних развалин ходят люди времен Ветхого Завета.
– Как я предполагаю, вы просили арабов позировать вам, – сказал Кюллинан.
– Двух симпатичных юношей. Когда они сняли обувь, то их нельзя было отличить от ветхозаветных пророков.
– Тем не менее я сомневаюсь, что Иеремия одевался как араб.
– Наша аудитория думает, что он был именно таков, – вмешалась миссис Брукс. – А теперь, Джон, должна сказать вам, что не сомневаюсь – вы проделали тут великолепную работу, но фотографировать ее мы не будем. Она не соответствует нашим целям. Потому что молодые люди, которых я тут видела, выглядят как обыкновенные американцы. И это убивает всю атмосферу.
– Я предполагаю, что в грядущие годы, – сказал Кюллинан, глядя в потолок, – вам придется все больше и больше снимков делать за пределами Израиля.
– Так и будет, – сказал профессор Брукс. – Просто местные иудеи выглядят не как им подобает. И каждый новый город или завод уничтожает еще один аспект пейзажа. Мы вынуждены работать на другой стороне.
– Но когда Иордания успешно превратится в современную страну, что тогда?
– Я уже думал об этом, – сказал Брукс. – Строго говоря, даже на окраине Иерихона возводятся несколько строений, которые просто уничтожают сельский пейзаж. Так что в будущем году мы вернемся с большим количеством пленки и заснимем все, что только можем, чтобы сохранить это.
– А затем?
– Может быть, найдем какой-нибудь нетронутый уголок в Аравии, – предположил Брукс. – Думаю, нам все же удастся сделать великолепные кадры каравана на водопое у источника.
В аэропорту, когда Бруксы уже были готовы подняться на борт реактивного лайнера, который меньше чем через четырнадцать часов доставит их домой в Давенпорт, Кюллинан испытал какой-то подсознательный порыв, который, как он уже успел понять, мог ввергнуть его в неприятности. И когда член правления, обвешанный камерами с цветными слайдами, которые дадут тысячам людей представление о Святой земле, направился к огромному лайнеру, Кюллинан спросил:
– А у вас есть хорошие снимки нашего аэропорта?
Профессор не уловил юмор этого вопроса и счел его за личное оскорбление. Он уже был готов что-то ответить, но внезапно представил себе цветной слайд этого огромного аэропорта, куда такси доставляли еврейских чиновников с атташе-кейсами, где виднелись солдаты в форме израильской армии, – и зрелище это ошеломило его. Он вспомнил, что, когда его судно пришвартовалось в старом порту Хайфы и он впервые увидел Святую землю, по пирсу легкой походкой прошла фигура, задрапированная в длинное одеяние, которое, должно быть, носил и Иисус две тысячи лет назад. И в это знаменательное мгновение профессор Брукс осознал, в чем цель его жизни: читать лекции по всей Америке, сопровождая их показом слайдов Святой земли, дабы люди осознали, как родилась великая религия. И теперь он не сомневался, что этого не добиться, если показывать слайды городов современной застройки. Библия говорит о древности. Люди, которые упоминаются в ней, которые участвовали в описанных в ней приключениях, были совершенно иными, и он сомневается, захочется ли ему когда-нибудь вернуться в еврейскую часть Палестины. К тому же этот нахальный молодой землекоп Кюллинан раздражал его, и он подумал: «Вернувшись домой, я поговорю о нем на правлении. Тот ли он человек, который должен представлять нас на Святой земле?»
Кюллинан же, глядя, как этот раздосадованный человек направляется к самолету, подумал: это разбило бы его сердце, знай он, что, когда ученики Иисуса собрались в Тиберии, святой Петр, наверно, сказал: «Слышь, Иаков. Мы за три вечера до Иерусалима не доберемся», а Иаков, скорее всего, ответил: «Доберемся, если копаться не будем». Он подумал о Макоре и вспомнил, как было трудно представить его в любой из прошедших веков: если этот город с тысячью жителей существовал шесть тысяч лет, то это значило, что в пределах его стен прошло существование четверти миллиона человеческих особей. Просто невозможно было осознавать, что в среде этих простых людей развивались и отделялись друг от друга иудаизм, христианство и ислам. В бытие своем они не расхаживали закутанными в простыни и, должно быть, принимали многие из своих главных решений, когда оказывались в таких могучих городах, как Антиохия или Кесария, – или же в таких великих, как Иерусалим и Рим.
– Господи! – вознес он к небу молитву всех археологов. – Как бы я хотел увидеть Макор в дни его подлинного существования!
Но из-под колес огромного самолета уже убрали тормозные колодки, и он был готов к взлету. Двигатели взревели, и провожающие заткнули себе уши. Лайнер помчался по взлетной дорожке, набирая скорость. Оторвавшись от Святой земли, он плавно развернулся в сторону моря и направился в Давенпорт, штат Айова.
Возвращаясь обратно к раскопкам, он размышлял, как профессор Брукс представляет себе религию – с его точки зрения, и эти места, и эти люди были обречены вести такой же образ жизни, как в древности. По пути он обратил внимание, что за ним неотступно следует какая-то машина, и, обернувшись, увидел красный джип, которого знали на всей Святой земле. За рулем, возвышаясь, как гигант, летящий в космосе, восседал очень высокий блондин. Он был без шляпы и в темно-коричневой мешковатой церковной рясе. Он держал рулевую баранку так, словно собирался выдрать ее с корнем, и его джип, который он безостановочно гнал вперед, подскакивал на ухабах. По всей видимости, он направлялся в Макор, и Кюллинан обрадовался, увидев его. Вырвавшись вперед, он остановил свой джип у дверей и, влетев в кабинет, сообщил:
– Едет отец Вилспронк! Скажите архитектору, чтобы он подготовил чертежи!
Через мгновение дверь с грохотом распахнулась, и могучий коричневорясый священник кинулся приветствовать Элиава и Табари. За те годы, что он работал с ними на тех или иных раскопках, между ними установились теплые товарищеские отношения. Рухнув в кресло, он навалился грудью на стол и взял Кюллинана за руки.
– Много ли непонятных вещей выкопали вы из моей земли? – потребовал он ответа, но в его словах не было ничего предосудительного, потому что постоянные интеллектуальные изыскания отца Вилспронка оставили такой след на Святой земле, что она каким-то странным и многозначительным образом стала его вотчиной. Девятнадцать лет назад, молодым священником из Голландии, куда он в один прекрасный день мог бы вернуться кардиналом, он прибыл в Палестину на борту того же судна, что доставило и профессора Брукса. И, ступив на берег, он спросил себя: возможно ли спокойно и вдумчиво разобраться, что происходило на Святой земле в первые четыреста лет христианства? Тогда он и начал собирать воедино обрывки знаний, имевших отношение к этой проблеме, и по мере того, как шли годы, он стал ведущим в мире знатоком этого вопроса. Какое-то время ему пришлось служить приходским священником в Германии, что отвлекло отца Вилспронка от его заветных занятий; несколько лет он провел в Риме рядом с влиятельными кардиналами, которые явно оказывали ему благоволение и продвигали на высокие посты. Они давали возможность изучать ватиканские документы первых веков христианства – но он не мог заниматься своими раскопками. И ему всегда удавалось найти какого-нибудь преуспевающего мирянина-католика, который и снабжал его средствами, необходимыми для возвращения в Палестину и продолжения изысканий. И теперь он улыбался Кюллинану, с которым познакомился несколько лет назад в пустыне Негев, где они оба работали на Нельсона Глюека.
