Плохо не только для него одного, но и для мальчишки, каким бы уж он там ни был, потому что, когда сержант Рей и рядовой Немесио Арройо прочесали весь участок, потоптав при этом множество молодых побегов, по локоть исцарапав руки, и не нашли никакого трупа, они уже были готовы поверить, что вся эта история с мертвым человеком на плантации Адела — просто ребячья выдумка.
— А ты уверен, что он был здесь? — спросил сержант.
— Да, был, — подтвердил Мундито, и без того уже достаточно напуганный всем происшедшим.
— Все это детские сказки, сержант. Никого здесь нет, — вмешался рядовой Арройо.
Сержант так пристально и устрашающе посмотрел на мальчика, что тот буквально обмер от страха.
— Вот, смотрите, — принялся объяснять Мундито, показывая, как он бежал вприпрыжку, — я шел здесь с Асабачем, — рассказывая, он опустил щенка на землю, — и вдруг он раз — и полез в тростник…
Рядовой Солито Руис прервал инсценировку вопросом:
— А как выглядел этот мертвый?
— Я не видел его лица, — по-прежнему дрожа, ответил мальчик, — я разглядел только его одежду. Лицо у него было закрыто сомбреро. И потом, он лежал на боку…
— А брюки у него какого цвета? — спросил сержант.
— Голубые, а рубашка вроде желтая, и еще на лице черное сомбреро…
Бедный Мундито едва мог говорить, он был до предела напуган и с трудом сдерживал слезы. По его представлениям, мертвый ушел отсюда единственно ради того, чтобы отомстить за предательство и представить мальчика лгуном. Сегодня вечером он наверняка явится к ним домой и с этого дня станет преследовать Мундито всю жизнь.
Но как бы там ни было, а только на этой делянке не было никакого трупа. Энкарнасьон Мендоса с удивительным проворством добрался до соседнего участка, а оттуда двинулся дальше. Как раз в тот момент, когда он пересекал в очередной раз межу, чтобы спрятаться в тростнике, на ней вновь, со щенком под мышкой, после малоприятного объяснения с сержантом, появился бегущий Мундито. Страх прямо-таки подкосил мальчугана, когда он увидел спину и ноги покойника, исчезающие в тростнике. Это не мог быть никто другой: на нем была та же одежда, что и утром.
— Он здесь, сержант, он здесь, — закричал мальчик, показывая пальцем в ту сторону, где только что исчез беглец. — Он забежал сюда!
И не в силах более побороть свой страх, он пустился бежать, задыхаясь, прямо домой, испытывая необыкновенную жалость к самому себе из-за того, что попал в такую историю. Сержант, а вместе с ним полицейские и сопровождавшие их зеваки разом обернулись, услышав голос Мундито.
— Ребячьи бредни, — невозмутимо изрек Немесио Арройо.
Однако сержант, состарившийся на этой службе, был более осмотрительным.
— Погоди, что-то здесь не так. А ну-ка, давайте прочешем и этот участок, — сказал он.
Так началась охота, участники которой не знали, за какой дичью они гонятся.
До полудня было еще далеко. Разделившись на группы, причем каждый солдат шел в сопровождении трех-четырех пеонов, разгоряченных выпитым и возбужденных поисками, они вдоль и поперек прочесывали участки, просматривали каждую тропинку. Маленькие темно-синие тучки, отдыхавшие прежде где-то на линии горизонта, незаметно выросли и затянули почти все небо. Энкарнасьон Мендоса уже понимал, что окружен почти со всех сторон. Однако в отличие от своих преследователей, не имевших понятия, за кем они охотятся, он был уверен, что поиски в зарослях тростника велись с единственной целью обнаружить его и расквитаться за то, что произошло на праздник святого Иоанна.
Не зная наверняка, где находятся солдаты, беглец полностью доверился своему инстинкту и желанию выжить; он перебегал с одного участка поля на другой, ускользая от преследователей. Теперь он находился от них на таком расстоянии, что мог бы спокойно остановиться и переждать до наступления темноты, не рискуя быть обнаруженным. Но Энкарнасьон уже просто не мог оставаться на одном месте и продолжал уходить все дальше. На одной из тропинок кто-то заметил его издали и завопил что есть мочи:
— Вон он, сержант! Вон он где! Похоже, это Энкарнасьон Мендоса!
Энкарнасьон Мендоса! На какой-то миг все словно остолбенели. Энкарнасьон Мендоса!
— За мной! — рявкнул сержант и, зажав револьвер в руке, бросился бежать к тому месту, откуда кричал заметивший беглеца пеон.
Был уже почти полдень, и, хотя из-за наползавших туч воздух стал душным и раскаленным, охотники на человека этого почти не замечали и продолжали без устали бежать, перекликаться, мелькая среди зарослей и стреляя наугад. Вскоре Энкарнасьон был замечен еще раз, уже на более отдаленной тропке. Он проскочил ее со скоростью молнии, не дав времени рядовому Солито Руису даже вскинуть винтовку.
— Пусть кто-нибудь бежит в поселок и от моего имени попросит двух человек в подкрепление! — прокричал сержант.
В крайнем возбуждении, тяжело дыша, стараясь охватить взглядом все закоулки разом, преследователи перебегали от одного поля к другому, то и дело окликая друг друга и призывая к осторожности, когда кто-нибудь из них рисковал забраться в чащу тростника.
Миновал полдень. Подоспело подкрепление в числе не двух, а даже трех солдат и еще девяти-десяти пеонов. Прибывшие также разделились на группы, и охота продолжалась уже на большей площади. То там, то тут мелькала фигура солдата в сопровождении четырех-пяти пеонов. Это значительно сковывало действия остальных, так как из-за боязни попасть в своих стрелять не решались. Из поселка при сахарном заводе на плантации потянулись мужчины, пришли даже несколько женщин, а в кабачке не осталось никого, кроме хозяина, обращавшегося ко всем прохожим с одним и тем же вопросом: «Ну как, еще не поймали?»
Однако взять Энкарнасьона Мендосу было не так-то просто. И все же в три часа пополудни на дороге, отделявшей плантацию от близлежащих холмов, иными словами, в двух часах ходьбы от сахарного завода, меткая пуля перебила ему позвоночник как раз в тот момент, когда он собирался скрыться в зарослях кустарника. Корчившееся на земле и истекавшее кровью тело приняло в себя еще четырнадцать пуль, которые солдаты выпускали в него по мере того, как подходили все ближе. И только тут упали первые капли дождя, собиравшегося с самого утра.
Энкарнасьон Мендоса был мертв. Лицо его сохранило свои прежние черты, несмотря на то что зубы были выкрошены пулей, выпущенной из маузера. Был канун рождества, и он вышел из Кордильер, чтобы живым или мертвым провести сочельник у себя дома.
Моросил дождь, пока еще не сильный, и сержант опять был в раздумье. Если доставить труп к дороге, проходящей к западу от поселка, то, пожалуй, удалось бы уже к вечеру доставить его в Макорис и преподнести эдакий рождественский подарок капитану; с другой стороны, если вернуться сейчас на завод, то можно было бы отправиться с товарняком в Ла-Роману. Правда, если поезд задержится с выходом, то в Ла-Роману он попадет поздно вечером, может быть слишком поздно для того, чтобы тут же отправиться в Макорис. На шоссе, пожалуй, все-таки проще: там часто ходят машины и можно будет остановить одну из них, высадить пассажиров и погрузить труп или же увезти его в кузове грузовика.
— А ну, давай живо за лошадью! Сейчас повезем этого проходимца на шоссе, — сказал он, обращаясь к мужчине, что стоял ближе всех.
За неимением лошади привели осла; было это уже после четырех, и тяжелые струи дождя без устали молотили по листьям. Сержанту не хотелось терять время. Несколько пеонов, мешая друг другу, взвалили тело прямо на спину осла и кое-как привязали. В сопровождении двух рядовых и трех добровольцев, взятых специально для того, чтобы погонять осла, сержант под проливным дождем пустился в путь.
А путь этот был совсем не легким. Трижды, прежде чем они добрались до ближайшего селения, труп соскальзывал со спины и повисал, раскачиваясь, под животом осла. Тот фыркал, отдувался и с большим трудом продолжал семенить по быстро размокавшей от дождя дороге. Вначале солдат еще спасали от дождя форменные шляпы, потом они стали подбирать большие листья, опавшие с деревьев, а порой, когда ливень припускал сильнее, забирались в тростник. Траурный кортеж двигался без остановок, большую часть времени шли в молчании, и лишь изредка один из солдат говорил:
— Нет, вы только посмотрите на этого ублюдка.
Или же просто кто-нибудь вспоминал о Помаресе, чья кровь наконец-то была отмщена.
Стало уже совсем темно, сумерки наступили раньше, чем обычно, из-за дождя. С наступлением темноты двигаться стало еще труднее. Было уже больше семи часов. Дождь постепенно стихал, и тут один из пеонов заметил:
— Там впереди какой-то свет.
— Это поселок, — пояснил сержант, и в тот же миг в его голове созрел план.
