— Еще раз, пожалуйста. Я хочу кое-что записать в мою личную тетрадку. Я много раз думала об этом и почти теми же словами.
Одинокая Женщина подняла голову и улыбнулась. Лицо ее стало вдруг красивым и молодым.
— Правда? А знаете, я ведь часто приходила к вашему дому, но все не решалась зайти. А теперь вижу, что зря — с вами так легко. Первый раз за много лет у меня хорошо на душе. Спасибо вам.
— Следующий! — позвала Смерть.
И в эту минуту профессор захлопнул свой блокнот:
— Я кончил. Все получилось. Я готов, куда нужно идти?
— Туда, к столу, — подтолкнул его Жизнелюб, торопливо обгладывая баранью косточку, — с ценностями.
— Вот, — сказал Начальник лаборатории и положил свой блокнот на стол, здесь самое ценное, что я успел сделать.
Смерть нерешительно полистала страницы.
— Скажите, — спросила она очень мягко, — а было у вас… счастье? Личное. Любовь, например. Или, может быть, дети?
— Разумеется, было. Как у всех людей, — нетерпеливо сказал Начальник лаборатории, не отрывая глаз от блокнота. — Но вы же просили — самое ценное.
Смерть вздохнула и склонилась над блокнотом. Начальник лаборатории стоял рядом и заглядывал ей через плечо.
— Ну, как? — спросил он, когда Смерть кончила читать.
— По-моему, очень хорошо. Вот только… я не очень сильна в математике.
Начальник лаборатории посмотрел на нее с жалостью.
— Математика тут — основное. Все изящество — в выводе. И вообще, как можно жить без математики? Дайте мне чистый листок, и я берусь за полчаса научить вас брать интегралы.
— К сожалению, в рабочее время я не имею права отвлекаться от своих прямых обязанностей, — сказала Смерть, — но я обещаю вам заняться математикой, а то можно попасть в очень неловкое положение.
— Ну конечно, — оживился профессор, — и дело не только в этом. Вы станете духовно богаче, шире. Знаете что: вы работайте, а я пока набросаю для вас список необходимой литературы.
— Следующий!
Жизнелюб делал вид, что не слышит. Он зачем-то копался в корзине, шуршал какими-то бумажками, не переставая при этом чавкать.
— Вы меня задерживаете! Идите и показывайте, что у вас с собой!
— Можно, — засуетился Жизнелюб, — я сбегаю за женой?
— Я спрашиваю, где ваши ценности? А корзину поставьте в угол, она вам больше не понадобится.
— Как — не понадобится? — испугался Жизнелюб и крепко прижал корзину к животу. — Сейчас придет замена. Где у вас тут телефон? Я позвоню…
— Так вам нечего мне предъявить? — спросила Смерть с раздражением. Тогда так и скажите, и не будем терять время.
Жизнелюб кинул на Смерть быстрый взгляд и, как будто поняв что-то, заспешил к столу.
— Как это — нечего? Как — нечего? — бормотал он, роясь в карманах. Наоборот! Это у них пустяки всякие, а у меня есть! Вот! И еще вот! — он вытаскивал из карманов смятые бумажки денег. — Что значит — нечего! Пожалуйста!
Он клал бумажки на середину стола, разглаживал ладонью, клал снова. Смерть, не отрываясь, смотрела ему в лицо.
— У меня дома еще есть, — шепотом сказал Жизнелюб, разглаживая последнюю бумажку. — Разрешите, я сбегаю. Я быстро — туда-назад!
Смерть отодвинула деньги на край стола.
— Так я и думала, — произнесла она, отмечая что-то в журнале. — Ничего. Обязательно хоть один такой, да попадется. Ну, а теперь… — И встала.
— Нет! Нет! Нет! — закричал Жизнелюб. — Не пойду! Не дамся! Делайте со мной, что хотите, только не это! Только не это!
Он упал на пол и задергался, вцепившись обеими руками в толстую ножку письменного стола.
— Да прекратите же наконец! — прикрикнула на него Смерть. — Никто ничего не собирается с вами делать.
Но Жизнелюб не поднялся, он только заполз под стол и затих там, сжимая ножку.
— А когда же? — спросил Начальник лаборатории. — По-моему, лучше не откладывать, раз уж все равно нельзя ничего изменить.
— Да. Давайте кончать, — поддержала его Одинокая Женщина, — я очень устала.
— Так все же кончено. Чего вы еще хотите? — рассмеялась Смерть.
Она взяла со стола рабочий журнал и прочла вслух:
— «Седьмое апреля. Семь часов утра. Задание выполнено в полном объеме. Работа проводилась в соответствии с технологической инструкцией».
— Но как же… Когда? Лично я ничего не почувствовал, — растерянно произнес Влюбленный.
— А вы хотели бы, чтобы ударил гром или у ваших ног разверзлась бездна? — смеялась Смерть. — Так вы это себе представляли?
— Врет! — прошипел из-под стола Жизнелюб. — Не пойду, не надейся!
— А что теперь? Куда нам? — спросила Одинокая Женщина.
— А вон туда, — Смерть показала на большую голубую портьеру в углу комнаты. — Боитесь? Откройте дверь и посмотрите.
Трое прошли в угол и отдернули портьеру.
— Я, пожалуй, пойду, — раздался голос Одинокой Женщины. — Мне пора.
— И мне, — это был Влюбленный.
— Прощайте. Мы ведь больше не увидимся! — Начальник лаборатории вышел последним.
Одинокая Женщина осторожно спустилась с заснеженного крыльца и двинулась по тропинке между сугробами. Тропинка бежала под гору к мостику через ручей и дальше, на холм, к самой калитке, за которой в надвинувшихся вдруг сумерках светилось окно деревянного домика. Над крышей неподвижной кошачьей спиной выгнулся дым.
Начальник лаборатории и Влюбленный шли следом.
«Сколько их тут!» — думал профессор, стараясь не ступать на одуванчики, а они так и лезли под ноги. А трава становилась все выше, и солнце светило совсем уже по-летнему.
Без четверти одиннадцать! Влюбленный бежал по асфальту. С карнизов со звоном осыпались сосульки. На углу, около автобусной остановки, продавали нарциссы. Он купил два букета.
Без четверти одиннадцать! Осколки сосулек хрустели под ногами. Около автобусной остановки Влюбленный купил два букета белых нарциссов и спрятал под пальто. Солнце светило прямо в глаза.
Без четверти! Осталось всего пятнадцать минут! Нет, уже четырнадцать. Если бегом, можно еще подождать ее и увидеть, как она покажется в конце улицы в своем светлом пальто и голубой вязаной шапочке. Можно смотреть издали и знать, что она идет ко мне.
— Два букета, пожалуйста! Благодарю!
…Какое солнце сегодня!
Без четверти одиннадцать! Влюбленный перепрыгнул через лужу и побежал по улице, нарочно с хрустом наступая на упавшие сосульки.
— Вы что — отпустили их? Отпустили? — в голосе Жизнелюба звучала угроза. Он вылез из-под стола и стоял теперь на четвереньках. — Им, значит, можно, а мне…
— Да идите! Кто вас держит! Давно пора, у меня через пятнадцать минут обед. — Смерть быстро убирала в стол свои бумаги.
Почему-то боясь подняться, Жизнелюб ползком добрался до середины комнаты и только тут, вскочив, бегом кинулся к двери, толкнул ее и перескочил порог.
— Тут же ничего нет! — завопил он. — Ничего-ничего! Совсем!
Но дверь уже захлопнулась.
Сергей вдруг понял: надо уходить отсюда. И не то чтобы опьянел или голова заболела, просто уж очень душно было, очень накурено, тесно от магнитофона, от лезущих в уши крикливых голосов, от необязательных вопросов, на которые тем не менее требовались ответы, тоже необязательные, любые, какие угодно.
В передней он оборвал вешалку на чьем-то пальто, выдернул из-под серой лохматой шубы свою куртку, кое-как сунул руки в рукава, а шапку надевал уже на лестнице. Эта полутемная лестница, по сравнению с тем, что осталось там, за дверью, уже казалась счастьем — гулкая, прохладная тишина стояла здесь, и он облокотился было на перила и полез в карман за сигаретой, но от только что захлопнувшейся двери исходило ощущение опасности: вдруг да откроется и дымный крик полоснет между лопаток.
Хлопнула дверь ниже этажом, и сразу раздались шаги и голоса.
— Ты же обещал, обещал! — гневно, но как-то беспомощно твердил низкий старческий голос. — Я не понимаю: ведь ты же дал честное слово…
— Что значит «обещал»? — нетерпеливо перебивал молодой, хрипловатый. Я что — расписку тебе давал тащиться туда на ночь глядя? Думал — смогу, а вот — не сложилось.
— Как так — «не сложилось»? Как может не сложиться, если — честное слово?!
— Ну и дела! Дал слово, так что ж теперь — стреляться, что ли? Тоже мне пироги…
— На тебя надеялись, а ты обманул…
— Надеяться следует на себя, а не на дядю. Вот так-то. А дураков надо учить. «Слово»! «Обещал»! Болтология! Тебе не пообещай — горло переешь.
— Это… это бесчестно! — выкрикнул старик, и тотчас глухо ударила дверь парадной.
На улице Сергей закурил. Голова — он так и не решил, болела она или не болела там, — сразу стала легкой, только в ушах чуть звенело.
«Не надо было шампанское, — подумал он, — от него всегда…»
