В кинофильме «Москва-на-Гудзоне» русский беженец падает в обморок, не в силах выбрать в супермаркете сорт кофе из дюжин, расставленных на полке. Слишком обширный выбор оказывает слишком сильное действие на нетренированные мозги.
Подобного же рода головокружение я испытывал, наблюдая теледебаты девяти демократических кандидатов на одно место соискателя одного стула. Девять! И каждый лучше предыдущего, и так по кругу, то есть наоборот! Не слишком ли щедрый выбор?
Благодаря мудрым и дальновидным иммиграционным законам я еще не имею избирательных прав, так что можно не волноваться, однако мне как-то не по себе в этом году, все время спрашиваю себя, что бы я сделал, будь избирателем?
Намерения всех кандидатов в президенты США столь благородны! Как определить высший уровень благородства?
Я поделился своими сомнениями со старым московским другом, по имени Фил Фофанофф, известным в Москве как смесь Чайльд Гарольда и Санчо Пансы, человеком из нынешнего урожая российской интеллигенции, иначе говоря, внутренним эмигрантом. Мы умудряемся сноситься друг с другом посредством почтовых голубей.
Вашингтон — Москва
Дорогой Фил, впервые в жизни я наблюдаю американскую избирательную кампанию с самых ее истоков. Сейчас каж-дый вечер в нашей гостиной шумят отголоски таинственных событий, именуемых «праймериз» и «кокусы» [61]. Эти американские «кокусы» не имеют никакого отношения ни к московским кактусам, на один из которых ты однажды по пьянке сел к полному неудовольствию твоего зада, ни к Кавказу, где мы когда-то с тобой карабкались.
Возможно, ты помнишь, что мы прекратили голосовать еще в 1956 году, когда впервые обнаружили смехотворный обман в советских избирательных бюллетенях. Инструкция па этих листках гласила: «Оставьте одного кандидата, остальных зачеркните». Ты сказал: «Смотри, здесь нет никаких „остальных“, здесь только одно имя. Они нас принимают за имбецилов». С тех пор слово «выборы» у нас не вызывало ничего, кроме тошноты.
Сейчас волей-неволей я чувствую даже и себя вовлеченным в местную гонку, и я не исключение в нашей эмигрантской общине. Собираясь, мы обмениваемся дежурными фразами об Андропове и Черненко, а потом не без пыла начинаем обсуждать все эти «кокусы», толковать такие вздорные предметы, как «каризма» [62], и вслед за всей нацией выкрикивать: «Where is the beef?!» [63]
Спрашиваю себя — что это такое: подсознательная потребность человеческой природы или азарт болельщика?
Птахи нынче летают быстро. Вскоре я получил ответ.
Москва — Вашингтон
Дорогой Василий, вообрази, ваши американские выборы нынче совпадают с нашими советскими выборами!
Как раз когда я читал твое письмо, раздался стук в дверь. Вошла хорошенькая девушка и сказала:
— Привет, я ваш агитатор. Мне нужно зарегистрировать ваше имя, возраст и пол для приближающихся выборов в Верховный Совет.
— Вы появились вовремя, — сказал я. — Не могли бы вы разъяснить мне разницу между советскими и американскими выборами?
Она заглянула в «Спутник агитатора» и разъяснила:
— В американских выборах все кандидаты являются ставленниками военно-промышленного комплекса.
— То есть вы хотите сказать, что и американские избиратели не имеют никакого выбора?
Хорошенькая агитаторша пожала плечами и вздохнула:
— Что вы задаете такие странные вопросы, товарищ? Лучше скажите, что записывать в графе «пол». Мужчина?
Вашингтон — Москва
Дорогой Фил, третьего дня один из этих «ставленников военно-промышленного комплекса» яростно атаковал проект бомбардировщика Б-1. Выступая перед студентами университета, он заверял их, что отнимет жирные куски у ненасытной военной машины и отдаст их им, худощавым молодым людям. Он явно рассчитывал на взрыв аплодисментов и восторга, подобных тем, что когда-то тут получал тот, с которым его сейчас сравнивали, однако студенты по совершенно непонятным причинам хранили ироническое молчание.
К счастью, все это пока ко мне не имеет отношения. У меня нет прав оценивать кандидатов по их философской мощи или интеллектуальным возможностям.
Единственное, что я в самом деле могу оценить, это их внешность. Посмотрев на них с этого угла, я нахожу их всех довольно привлекательными — высокие, подтянутые, костюмчики неплохо пошиты, аккуратные прически. Лысины не просматриваются. У лысого человека, похоже, мало шансов на избрание.
Конечно, кандидаты — не самые красивые люди в этой стране, но они и не должны быть «самыми», иначе от них можно было бы потребовать и комбинации других «самых-самых» качеств. Они просто должны быть fit [64] для президентства, вот в чем дело.
Кроме каризмы, дорогой Фил, у них еще должны быть рекорды. Нужно иметь лучшие рекорды, чему других, чтобы стать президентом или хотя бы кандидатом в президенты. У меня довольно смутное понятие о том, что это означает, поэтому я продолжаю концентрироваться на их наружности. Например, когда один из кандидатов гордо заявил, что у него лучший рекорд по вопросу гомосексуализма, я заметил, что костюм у него в то утро был безукоризненный, но из левого уха торчал пучочек седых волос.
Как выбирать, кому отдавать предпочтение? Возьмем, к примеру, трех парней из девяти, сидящих на сцене. Все они за nuclear freeze [65], но у одного физиономия самодовольного кота, другой напоминает лося, в то время как третий отличается скользящими, как у морского льва, телодвижениями…
Москва — Вашингтон
Дорогой Василий, твой новый «физический» подход к соискателям в американских выборах заставил меня подумать о наших проблемах. Не кроется ли в этом решение наших неразрешимых однопартийных самовыборов? Отягощенный этими мыслями, я направился за советом к могущественному товарищу XYN, секретарю Союза писателей и депутату Верховного Совета.
— Товарищ XYN, почему бы нам не иметь двух кандидатов на одно место? Пусть оба будут членами нашей единственной и единственно возможной партии, но один будет, скажем, кудрявым, а другой — хромым. У людей появится шанс сделать выбор, и таким образом мы заткнем рот буржуазным клеветникам, говорящим, что у нас выборы без выборов.
— Не пойдет, — сказал мрачный товарищ XYN после продолжительного молчания. — Люди не смогут решить сами, что лучше — кучерявость или ущербная нога. Кроме того, физические данные кандидатов могут затмить неоспоримое совершенство марксистской теории. Наша партия решила раз и навсегда: один — это лучше, чем два. Удовлетворены моим объяснением, гражданин Фофанофф?Не советую вам поперед батьки в пекло лезть. Всего доброго.
Вашингтон — Москва
Дорогой Фил, хотя мы и потеряли по пути несколько седовласых парней, американская избирательная кампания грохочет все сильнее. Вроде бы меньше стало кандидатов, а количество черт, из которых надо делать выбор, все увеличивается. Тут у нас и возрастные морщины, и неточная нумерация прожитых лет, оттенки кожи и произвольные движения языка… схожесть с прототипами и несхожесть ни с кем, усы, пробор в волосах, неожиданный набор «новых идей»… Становится все более очевидным, что идеальная композиция невозможна, а как избрать лучшую? У меня нет навыка к демократии, Фил. Предпочтение одного другому — не кроется ли в этом какое-то аристократическое высокомерие? Все время спрашиваю себя, как примирить все эти противоречия?
Москва — Вашингтон
Дорогой Василий, вслед за Пушкиным, «откупори шампанского бутылку иль перечти „Женитьбу Фигаро“.
Штрихи к роману «Грустный бэби»
1982
Бернадетта Люкс, взяв старт от Центра долголетия, мощно катила на роликах вдоль океана. Волосы за ее спиной развевались наподобие хвоста знаменитого коня Буцефала, мемуары которого вот уже неделю лежали у нее на ночном столике. Трудно было узнать в этом очередном подобии Джейн Фонды некогда ленивую домоуправляющую. Аэробика превратила ее в вечную девушку, агента по недвижимости.
Рядом с ней скользил другой агент по недвижимости, а именно Рэндольф Голенцо, давно уже сменивший пивную рыхлость на мускулы молодого мужчины. Гордые и независимые male и female, имея на головах усовершенствованную туковую систему, общались друг с другом на фоне Героической симфонии мистера Бетховена.
