Веранда забита взрослыми, среди них Гарри — в руках у него высокий бокал с холодным чаем, из которого торчит зонтик для коктейлей. Все покатываются со смеху.
— Вон он! — кричит кто-то. — Лови его!
Преследователи все вдесятером начинают охоту на Гарри, а он ставит стакан на поднос и несется к нам как угорелый, чтобы всех освободить. Это будет стремительный проход — один против десяти — по улице Святого Патрика. А теперь перейдем к прямому репортажу с места событий.
Карран обегает Иоанна Крестителя и перепрыгивает через табличку «Мондейл-Ферраро». Проносится мимо Франциска Ассизского — ого, он даже успевает потрепать птичку, сидящую у того на плече. Перемахивает через другую табличку «Мондейл-Ферраро», заключает в объятья святую Деву Гваделупскую и преодолевает еще одну табличку «Мондейл-Ферраро». Карран на пути к мировому рекорду по прыжкам через щиты с лозунгами безнадежно провальной партии демократов с дополнительным препятствием в виде мертвых лысых каменных святых в длинных одеждах. Карран рвется к бреши, образовавшейся в рядах его преследователей. Но что это? Он замечает старенькую миссис Шэппел, которая с трудом поднимается по ступенькам к веранде своего дома с корзинкой, набитой покупками. Карран переходит с бега на быстрый шаг. О нет. Он собирается помочь миссис Шэппел затащить кошачью еду вверх по ступенькам, в гробу он видал мировой рекорд, не говоря уже о своем закадычном друге Генри Тухи, который только того и ждет, чтобы можно было опять пососаться с Грейс. Карран вырывает продукты из рук у миссис Шэппел. Она глядит на него, как черепаха после дюжины рюмок. Карран бежит вверх по ступенькам, но спотыкается. Корзинка вылетает у него из рук. Банки с кошачьей едой летят во все стороны. Он пытается их собрать. Оглядывается. Преследователи закрывают брешь. Ого, Карран опять бросается бежать. Пробегая мимо миссис Шэппел, он на ходу обещает ей, что сам потом все соберет. Но та все равно ничего не понимает. Ее ограбили? Ударило молнией? Мимо проносятся еще десять человек, и ей с трудом удается устоять на ногах. Святой Петр, помоги мне, знать, пробил мой час?
Двадцать пять футов до тюрьмы, пятнадцать футов. Томми Макрей идет на перехват — нет, не успел. Десять футов. Давай, Гарри, жми. Мне нужно еще попрактиковаться с поцелуями. Пять футов. Уже совсем близко. Ну, чуть-чуть! Бам! Свобода! Йиихаа! Я срываюсь с места и бегу прямо к мусорке, но не слышу, чтобы кто-то побежал вслед за мной, и останавливаюсь. Где Грейс? Что за херня?
Все по-прежнему стоят у почтового ящика. Раздраженный, я возвращаюсь на место и вижу Билли Бурка и Кристиана Крампа, двух стриженных под ежик придурков из футбольной команды старшеклассников, и с ними Ральфа Куни и Джеральда Уилсона. Бурк в толстовке «Сиксерз», Крамп — в футболке «Темпл Аулз» без рукавов. Похоже, все четверо под мухой, и действительно, подойдя к ним, я чувствую, как от них разит скотчем и шнапсом.
— Притормози, Тухи, — говорит Бурк, а на лице улыбочка как у ковбоя Мальборо. — А ничего так бегаешь. Прям хоть в следующем году в футбольную команду записывайся.
— Что, не хватает мальчика на побегушках?
Они смеются, а мы, те, что помладше, только стоим и помалкиваем.
— Грейс Макклейн, — говорит Бурк, — твое место не здесь, а в Тэк-парке, вместе с остальными. Тебе что, разве еще нет пятнадцати? — спрашивает он, оглядывая ее с ног до головы.
— Мне четырнадцать. Просто выгляжу на пятнадцать, — улыбается Грейс ему в ответ. У нее слабость ко всяким придуркам постарше, и это меня в ней бесит. — А что, там сегодня что-нибудь намечается? Что-нибудь стоящее? — интересуется она и знай себе надувает и лопает пузырь за пузырем из жвачки, которую я сам пробовал на вкус всего каких-нибудь пять минут назад. И каждый хлопок отдается во мне пощечиной.
— Да, может пригрести пара придурков из Фиштауна, — говорит Бурк. — Мы пришли узнать, собирается ли Генри со своими нам помочь. У нас там четверть кега пива. Ну, что скажешь, Генри-малыш?
— Не могу, — отвечаю я. — Сначала должен кое-какую хрень доделать. Потом домой.
Старшие смеются. Ральф чуть слышно обзывает меня ссыкуном.
— Генри. — Грейс раздраженно поворачивается ко мне. Она не может поверить, что я спасовал, не выдержал проверки. — Говорят же тебе, ты там нужен. Пойдешь ведь, верно?
— Нет, не пойду, — спокойно, но со злостью отвечаю ей я.
— Я понимаю тебя, Генри, — говорит Бурк, лыбясь до ушей. — Будь я в твоем возрасте, я бы тоже, глядишь, испугался. Оставайтесь, детишки, не ходите с нами. Пойдем, Грейс. Мы передадим Стивену привет от тебя, Генри.
— Да уж, непременно, Билли, — говорю я ему и добавляю ебучая ебанашка одними губами.
— О чем речь, дорогуша. От вас, от Тухи, нам и одного Стивена за глаза хватит. Может, кого бутылкой по башке огреть сподобится. Все равно уже почти всю вылакал. Пошли отсюда.
И они с пиратским смехом уходят по улице Святого Патрика.
Грейс, вся на нервах, скачет с одной ноги на другую.
— Идешь, Хэнк? Серьезно не пойдешь? А я хочу пойти. А, к черту все, пойду, — говорит она, отшвыривая бычок, и он приземляется мне прямо на сердце. Холи и Хизер кричат ей вслед Подожди нас, Грейс, мы тоже. Джеффри Гарри бормочет Черт и, обреченно качая головой, отправляется следом за ними. Теперь остались только любители поцелуев взасос, любитель поковыряться в носу Козюлька Джонс, любопытная варвара Джимми Джардин, добрый самаритянин Гарри и я. Козюлька вовсю орудует мизинцем у себя в ноздре. Джардин наблюдает за тем, как сосутся. Гарри гордо расхаживает с монетой в руке.
— Видал? Четвертак нашел. Повсюду валяются деньги. Стоит только поискать, — говорит он.
— Да, здорово, — бормочу я ему в ответ.
— Что не так? — спрашивает он. — Я что-то пропустил?
— Те ребята из Фиштауна скоро объявятся в Тэк-парке, — отвечаю я. — Билли Бурк и Кристиан Крамп приходили и звали меня на игру. Грейс ушла с ними.
— А меня играть не звали? — спрашивает он.
— Представь себе, вот так прямо взяла и ушла с ними, — говорю я.
— Почему бы им меня не позвать? Я же лучший игрок во всем городе, «Сиксерз» не в счет.
— Она хочет заставить меня ревновать, — говорю я. — Не иначе.
— Ну, мы как — идем? Нам еще надо зайти к священнику и в похоронное бюро, так ведь?
— Йоу, смотри-ка, — громко радуется Козюлька, у которого на носу висит сопля в добрый фут длиной.
Бобби Джеймс прекращает целоваться с Марджи. Смотрит на Козюлькину соплю долгим взглядом, прямо как на любимую девушку, затем сгибается и начинает блевать. Козюлька смахивает соплю с носа. Та ударяется о почтовый ящик, словно стрела из арбалета о железный поднос. Спортивные комментаторы орут из выставленных на веранды радиоприемников. Длинный пас в центральную зону, мяч за пределами поля. Круговая пробежка в исполнении Майкла Джека Шмидта. Возгласы одобрения из бара и из домов по обеим сторонам улицы.
— Сначала по делам, — говорю я, — потом в парк. Пошли. Бобби Джеймс, тебя тоже касается.
Мы идем по улице Святого Патрика в сторону, где живет священник, где похоронное бюро, где спортплощадка, туда, где будем играть в баскетбол, туда, где будет драка, туда, где Стивен и Грейс. По пути я встречаюсь глазами с Сес, которая сидит у окна и двумя пальцами изображает знак мира. Я отвечаю ей тем же. Святые по обеим сторонам улицы пялятся на нас, пялятся в небо в ожидании знака свыше. Но небо безмолвствует.
— Слушайте, перестаньте вы мне голову морочить, просто заплатите, и все, — говорю я отцу Томасу Альминде, OSFS, этому молодому приходскому священнику, который по отдельности общается со Стивеном и с Сесилией Тухи по поводу полнейшего расхерака, творящегося у нас в семье. Помимо того, что отец Альминде наставляет на путь истинный семейство Тухи, он также готовит церковных служек, лупцует детишек из младших классов, курит сигары, попивает «Уайлд Терки», водит телок к себе в комнату и еще любит разыгрывать из себя дурачка, когда дело доходит до денег, которые он мне должен за то, что я три дня в неделю по вечерам сижу на телефоне у него в доме приходского священника церкви Святого Игнатия. Жмот потому что.
Дом священника стоит рядом с церковью и представляет собой большое белое приземистое здание в колониальном стиле. Из парадной двери сразу попадаешь в длинный темный коридор, где стены сплошь увешаны красными коврами и портретами архиепископов. По обеим сторонам дверь в дверь идут кабинеты. Сразу за коридором — кухня, направо лестница наверх, налево дверь, ведущая в ризницу и дальше в церковь. В данный момент мы с отцом Альминде препираемся во втором справа, считая от входа, кабинете, как раз там, где я всегда сижу на телефоне. Кабинет, кстати, самый засранный из всех — и не кабинет вовсе, а попросту чулан: старый стол, железный стул, черно-белый телевизор, к нему антенна из алюминиевой фольги, три стены заставлены древними картотечными шкафами, на столе телефон на четыре линии, который не замолкает ни на секунду все то время, пока я вытрясаю из святого отца гребаную зарплату. Рядом со мной Гарри: стоит и боится. Бобби Джеймс ждет и боится на улице.
