Вдруг в кармане найдется четвертак? Сунул руку — четвертак нашелся. Бросить монетку — тоже способ уладить дело, ничем не хуже прочих.
— Так, — сказал он. — Кто угадает, орел или решка, тот получит телефон. Договорились?
Показал драчунам монетку — орла, решку. Те вроде поняли. Подбросил в воздух, поймал, прихлопнул ладонью, указал на того, у которого телефон:
— Угадывай.
Тот ничего не сказал. У них такой игры не было. Пока Алан раздумывал, как объяснить, что такое орел и решка, второй драчун схватил телефон, выскочил за дверь и побежал вниз по лестнице. На несколько долгих секунд первый растерялся. Кажется, рассчитывал, что Алан знает, как поступить. Но Алан не знал, и едва это выяснилось, первый помчался за вторым — за дверь и по лестнице.
Рабочие тотчас помрачнели. Обступили Алана, заорали. Тянули его за рукава. Пихали в спину. Гнали прочь. Он попятился, извиняясь, не решаясь повернуться к ним спиной и удрать. Наконец повернулся, удрал вслед за теми двумя, но сообразил, что спускаться на первый этаж не стоит: а вдруг вернется первый, проигравший? Алан ринулся наверх — в лестничном колодце загрохотали шаги. Несколько человек побежали за Аланом.
Он свернул на четвертый этаж. Распахнул дверь, побежал по этажу. Вокруг пустота, одни столбы — ни стен, ни балок, ничего. Дверь за ним не захлопнулась. Он услышал грохот — рабочие вбежали за ним. Все равно преследуют. Побьют, убьют? Он же в белой рубашке и хаки! Он не оглядывался. Пробежал этаж насквозь, до лестницы. Пихнул дверь и ринулся наверх.
Надо найти 501-ю квартиру. Внизу шаги — бегут наверх. Он дышал с трудом, задыхался. На пятом этаже толкнул пожарную дверь, привалился к ней — передохнуть и задержать преследователей. Огляделся — кажется, он перенесся в будущее. Как будто совсем другой дом. Пятый этаж доделали — современная обстановка, ни одной детали не упущено.
Он ждал, что рабочие ломанутся за ним, но на лестнице стояла тишина. Они что, боятся достроенного этажа? Их власть сюда не распространяется? В этом брезжил некий смысл.
Алан потрусил по длинному коридору, освещенному чередой люстр. Потолок густо-синий, как летняя гроза, обои — полосатая кукурузно-охряная симфония. Мягчайший ковер — кремовый, рябящий, точно под вздохами ветерка. Дверные ручки, электрические розетки, полированные тиковые столики, огнетушители — все до одного признаки цивилизованного бытия.
Не веря глазам и себя не помня, Алан отыскал квартиру 501 и постучал. Открыли сразу, будто человек в костюме и, кажется, эскотском галстуке весь день простоял, держась за дверную ручку.
— Мистер Клей, я полагаю. — Ровесник Алана, чисто выбрит, в очках, лукаво улыбается.
— Хасан?
— Очень приятно.
Они пожали друг другу руки.
— Я боялся, вы потерялись.
— Я, по-моему, и потерялся.
— Заходите.
Квартира была огромна, просторна, омыта янтарным светом. Занимала всю стену дома, панорамное окно за панорамным окном. Декор изыскан: блестящие полы твердой древесины, вручную сотканные ковры, низкие диваны и столики середины столетия, редкие мазки антиквариата — огромное зеркало с сусальной рамой, по центру трещина, точно молния. Над камином четыре рисунка — то ли Дега, то ли его копиист, такой же любитель танцовщиц. Из всех углов источается классическая музыка.
— Вы себя хорошо чувствуете? — спросил Хасан. — Вы что, марафон бежали?
Алан не улавливал из коридора ни звука — преследователи ни за что сюда не сунутся. Он сбежал, он спасся. Здесь совсем другой мир.
— Нормально, — сказал он. — По лестнице поднимался. Я не в форме.
Придвинулся ближе к окну — и застыл, глядя на море. Внизу увидел шатер, совсем маленький, — как так, это же всего пятый этаж? За шатром берег — Алан отыскал то место, где сидел у воды.
— Чаю?
Алан обернулся, открыл было рот.
— Или чего поинтереснее?
Алан улыбнулся, решил, что это шутка, но Хасан стоял перед барной тележкой, сплошь стекло и золото, и рука его лежала на хрустальном графине.
— Да, если можно.
Алан ничего не понимал про эту страну. Ни одно правило здесь не соблюдали последовательно. Только что он столкнулся с армией нищих малайских работяг, заселившихся в недостроенный дом; поднялся на два этажа — и очутился в жилище неописуемой изысканности. Где пьет с человеком, который, надо полагать, мусульманин, и к тому же влиятельный.
Хасан вручил ему что-то похожее на скотч и указал на кожаный диван. Они устроились друг против друга на белоснежном сиденье буквой П.
— Ита-а-ак, — сказал Хасан, растягивая слово, пока оно не вместило много разного, исключительно неприглядного. Закинул левую ногу на правую — еще чуть-чуть, и вышло бы элегантно. Хасан слегка настораживал, и Алан разглядел почему: лицевой тик, точнее, два, парные. Левый глаз прижмуривался, затем кривился рот, словно раздражался, что его отвлекает глазной тик. И опять: моргнул, скривился.
— Успели дом посмотреть?
Алан рассказал, как наткнулся на рабочих на третьем этаже. О драке не обмолвился — мало ли, вдруг этих людей, которые тут все равно что одноразовая посуда, массово уволят и быстренько заменят новыми.
— Я очень сожалею. Как вы оказались в том крыле?
— Да вот забрел.
— И что рабочие?
— Рабочие как рабочие. Слоняются там.
— Вас это потрясло? Что вы их там увидели?
— Не очень. Меня тут ничего не удивляет.
Хасан усмехнулся:
— Хороню. Это прекрасно. Остальные не живут на стройке. Может, вы замечали трейлеры. Еще?
И подлил Алану скотча. Первая доза исчезла быстрее, чем полагалось.
— Как продвигаются дела? — спросил Алан. Думал, что вопрос риторический. Этот человек втюхивает здесь квартиры. Ответ ожидался краснобайский.
— Честно? Тяжко.
Никто, объяснил Хасан, ничего не обещает твердо, а те немногие франшизы, что купили недвижимость первыми, когда только объявили о строительстве и началось освоение территории, за прошедшие годы передумали. Сомневаются в жизнеспособности застройщика «Эмара». Беспокоятся, что к делу причастна компания, принадлежащая семье бен Ладена. А главное, тревожатся, что город умрет вместе с королем Абдаллой. Что без его реформаторства, без его терпимости к прогрессу по мелочи все откатится назад, а все свободы, обещанные в ЭГКА, будут втоптаны в песок.
— Но у вас на первом этаже вот-вот ресторан откроется, — заметил Алан.
— Блеф, как ни прискорбно. Мы эти помещения пока не продали. Еще выпьете?
Алан уже прикончил второй стакан.
Хасан отошел к бару, позвякал бутылками.
— Алан, это серьезный бизнес. Если купите квартиру сейчас, заплатите крохи ее стоимости через год-два. Продадите — получите вдесятеро больше.
Юзефовы прогнозы вернулись рикошетом. Город разоряется, «Эмар» разоряется, никакого города не будет. Замысел скончается вместе с Абдаллой.
Хасан принес Алану стакан.
— Спасибо, мой друг, — сказал Алан.
Хасан улыбнулся:
— Приятно с кем-то выпить.
Алан спросил про короля — почему тот не тратит денег на город, не доведет строительство до конца или хотя бы до функционального состояния, пока жив?
— Есть такая арабская пословица: одной рукой в ладоши не хлопнешь. Мы не можем построить город одни. Нам нужны партнеры.
— Да ладно, — сказал Алан. — Абдалла выстроил бы его лет за пять, если б захотел. Зачем двадцать лет тянуть?
Хасан продолжительно поразмыслил.
— Я понятия не имею, — сказал он.
И вместе они посетовали на факторы без счета, которые имеют над ними власть, но им неподвластны. Хасан прожил в ЭГКА год, задумал стать городским пионером, принимал десятки таких, как Алан, вместе с ними пытался провидеть их роли в этом городе.
— Может, когда-нибудь здесь будет славная жизнь, — сказал Хасан. — Но боюсь, нам недостает сил закончить.
И, не находя в себе сил уйти или сделать хоть что-нибудь, Алан остался у Хасана — еще много часов они играли в шахматы и пили скотч. Уходя, Алан был близок к опьянению и чувствовал себя превосходно. Шагнул на лестницу, хотел спуститься, но пошел наверх. Миновал закрытую дверь, но лестница вела выше, и в конце концов он распахнул дверь на крышу. Открылся такой вид, что сердце зашлось, — пляж, дома, каналы, пустыня, и все окутано шепотом золотого сияния. Пора уходить, но никак не шевельнешься.
Спал хорошо, сам не понял, отчего так, а когда проснулся, телефон опять красно мигал. Алан послушал сообщение от Юзефа. Тот уезжал и хотел заехать попрощаться. С утра приедет, если Алан не позвонит. Алан вздохнул — какое облегчение. К утру в нем поселилась тревога: вдруг с его другом что-то случилось? Характерная проблема стабильной всемирной связности: пауза дольше двух-трех часов провоцирует апокалиптические прогнозы.
