Ознакомительная версия.
В общем, пока звучала первая песня, заторможенный народ ещё расчухивал что почём, на второй и третьей — а это были, насколько помню, «Девочка-гроза» и «Моего папу звали Адольфом» — уже начал, пока робко, пританцовывать и колбаситься, а уж с четвёртой вещи весь зал заходил ходуном: студенты принялись залезать на спинки кресел, махать флагами, куртками и трусами, дёргать «козу» и вообще всячески выражать своё добродушное к нам отношение.
Это был успех! Стопроцентный безоговорочный успех! Когда мы откатали всю программу и направились за кулисы, зал не захотел нас отпускать — парни и девчонки били в ладони, одобрительно свистели и вразнобой кричали:
— Круто! Круто!
С этого момента всем нам стало ясно, что мы не зря занялись этим делом, что мы можем кое-чего добиться на стезе музицирования и что провидение нам благоволит.
Кстати говоря, по итогам этого рок-фестиваля жюри, в которое входили местные деятели контркультуры, распределяло, как это было принято на подобных мероприятиях, призовые места. То есть кого-то признавали победителем, кого-то серебряным призёром и так далее. Глупо, конечно, но многие всерьёз воспринимали эти места как материальное отображение успеха. Так вот, вопреки тому, что выступление наше оказалось вне конкуренции по забойности, энергоёмкости и отклику у публики, недоразвитые контркультурщики присудили нам лишь третье место. Нам, конечно, на это насрать, но всё же они козлы.
Казань
Отыграв ещё пару раз на каких-то молодёжных дискотеках, мы выступили на фестивале Казанского рок-клуба, куда за пару дней до этого были приняты в качестве постоянных членов.
Приём в ряды рок-клуба выглядел так: мы завалились в каморку одного бородато-волосатого казанского деятеля контркультуры, который вроде бы работал журналистом в каком-то комсомольском издании, а заодно был одним из руководителей (а возможно, и самым главным руководителем) Казанского рок-клуба. Звали его вроде бы Рафаэлем. Оказался он в тот момент слегонца пьяненьким и никак не желал вспоминать о существовании нашей рок-группы, хотя за несколько дней до этого Эдик лично передавал ему кассету с нашими записями.
— Надо соответствовать уровню, — бормотал он. — У вас есть уровень? Вы ему соответствуете?
В конце концов, убеждать его нам надоело, и мы выставили заранее припасённую бутылку коньяка. Против такого довода Рафаэль возразить не посмел.
— Ладно, — махнул он рукой, — принимаю вас в нашу банду.
Фестиваль рок-клуба событием был несравнимо более значимым, чем студенческий междусобойчик, он активно освещался прессой и телевидением, причём не только республиканскими. Выступали на нём и всесоюзно известные рок-команды: таковых были две — ленинградская группа «Игры» и свердловчанка Настя Полева со своими музыкантами. Нам выпала честь выступать прямо за Настей.
За кулисами перед концертом мы бегло познакомились с ней и её музыкантами. Настя оказалась маленькой такой чувихой с красными пятнами, как от диатеза, на лице, но в общении простой и приятной.
— Ребята, — заверила она нас, вообще не представляя, что за музыку мы играем, — вы сегодня будете лучшими!
Настя как в воду глядела: мы действительно отожгли на славу! Слухи о нас после студенческого дебюта уже блуждали по Казани, и многие пришли посмотреть специально на нас. Разумеется, мы не подвели чуваков: зал метался в едином порыве и неистовствовал от наших душераздирающих композиций.
— Я разрушитель мира! — вещал я со сцены в перерывах между песнями. — Скоро, братья, скоро я отправлю этот мир в тартарары. Но первым туда полетит долбаный Советский Союз!
Я физически ощущал, как моя разрушительная энергия, подпитываемая энергией толпы, многократно усиливается, как она сгущается надо мной, как твердеет. Я чувствовал, что этой силы вполне достаточно для того, чтобы разрушить всё, что угодно, включая ненавистный Советский Союз, наяву, а не в фантазиях.
По итогам фестиваля вновь распределялись призовые места. Мы не оказались даже в тройке — хотя, гадом буду, лучше нас здесь не было никого, даже Настя Полева не зажгла так (да её вообще-то всегда вживую тяжело воспринимали), как мы — но нас отметили дипломом лауреата. Что это означало и для чего это вообще было нужно, я до сих пор не понимаю.
Набережные Челны
Первый наш выезд за пределы Казани. Какой-то рок-сейшн. Помню его достаточно плохо, потому что вся поездка туда и обратно сопровождалась обильными возлияниями. Ехали в Челны мы на рейсовом автобусе — это что-то около четырёх часов — гитары везли с собой. Устроители концерта нас заверили, что барабаны, усилок и акустика, а также микрофоны будут на месте. Усилок с колонками вроде бы действительно оказались, а вот с барабанами вышел некомплект, и микрофон отыскался в самую последнюю минуту — впрочем, эти проблемы касались не только нас, но и всех, выступивших на сейшне в тот вечер групп. Вроде бы как-то выкрутились.
Помню, как по дороге в Челны наша преданная группи Вероника исполнила в автобусном проходе зажигательный танец, плавно перешедший в стриптиз. По крайней мере, сиськами она точно сверкнула, чем значительно подняла настроение как нам, так и многочисленным мужичкам среднего и пожилого возраста, восседавшим согласно купленным билетам на своих местах в салоне.
Несколько раз мы просили водилу остановиться, чтобы отлить и проблеваться. Тот наши вежливые просьбы беспрекословно исполнял.
Сам концерт помню плохо. Трудно сказать, как мы сыграли, видимо, достаточно лажово, хотя энергетику, запущенную в зал и возвратившуюся обратно усиленной, я почувствовал. Вроде бы я матерился со сцены, проклиная все традиционные и нетрадиционные религии, кричал, что я, архиепископ Церкви Рыгающего Иисуса (и зачем я только о ней вспомнил?!), — единственный, кто может говорить с людьми от имени Бога, и потому все должны внимать Слову Божьему, слетавшему с моих уст. Вроде бы публика восприняла всё это чрезвычайно позитивно и аплодировала мне.
Челны лишь год с небольшим как снова назывались Челнами после переименования из Брежнева. Имя генерального секретаря ЦК КПСС они носили на протяжении шести лет. Сила привычки в произнесении фамилии покойного генсека у всех жителей города, да и приезжих тоже, была в то время ещё сильна, и потому Челны чаще называли Брежневым. Я-то уж, будучи большим поклонником Леонида Ильича, Челны Челнами вообще не называл. Так со сцены и кричал:
— Привет, Брежнев!
Видимо, представляя, что кто-то густобровый за моей спиной ответит мне шаркающим старческим голосом:
— Здравствуй, Вова Ложкин!
Ночь мы провели у местного чувака, для чего целый час ловили мотор на остановке, чтобы добраться от дома культуры до квартиры этого доброго самаритянина, которая располагалась на другом конце города. Квартира оказалась как бы и не квартирой вовсе, а малосемейкой, куда нас забилось человек пятнадцать (вместе с нами прогрессивный брежневец принял ещё одну или две приезжие рок-команды), так что спали вповалку и друг на дружке.
На автобусные билеты до Казани денег почему-то не хватило. Мы стояли на обочине дороги и ловили попутный транспорт. Достаточно быстро моторы попались, хотя пришлось уезжать на трёх, так как в один автомобиль все не помещались.
Горький
Сюда нас никто не звал, но Эдик знал какого-то местного парня, который знал другого местного парня, который в свою очередь был шапочно знаком с ещё одним парнем, который был одним из устроителей местного рок-фестиваля. Поэтому мы просто прикатили в Горький и завалились к тому самому третьему по счёту парню — тот, разумеется, перед нашим напором и обаянием устоять не смог и включил нас в программу фестиваля.
На концерте мы неожиданно обнаружили, что собрались здесь большей частью какие-то мутные, замороченные и вообще типа авангардные коллективы, вроде местных групп «Хроноп» и «Холден Колфилд» (которые на поверку как бы оказались одной и той же командой), да и публика тусовалась соответствующая — мутная, мечтательная, хиппово-интеллигентная, короче, «аквариумная», поэтому приняли нас в Горьком прохладно. Можно даже сказать, совсем холодно приняли. Так, жиденькие аплодисменты и даже подозрительно громкий свист, будто мы «Ласковый май» какой-то.
В общем, мы даже пожалели, что сорвались сюда, по глупости своей рассчитывая на завоевание новых территорий, а столкнулись с неприятием и непониманием. Первый раз я почувствовал, что моя музыкальная энергия не безгранична и завести абсолютно любой зал мне не по силам. Мысль эта впоследствии себя ещё проявит, пустит во мне корни, вырастит дерево, построит дом и воспитает нескольких недоразвитых сыновей-ублюдков, отчего мне снова придётся корректировать взгляды на окружающую реальность. Вероятнее всего, мы вышли на концерт невыспавшимися и раздражёнными после горемычно-бессоной дороги, вот и всё объяснение нашей локальной неудачи, но такие объяснения имеют место лишь на поверхностном уровне, а как вы наверняка знаете, у любого явления, если захотеть, можно открыть невиданные и неопознанные глубины, в которых всё предстаёт в ином свете, и глубины эти каждым из нас, и в первую очередь мной, были тотчас же обнаружены и исследованы.
Ознакомительная версия.
