Рут держала его за руку. Сжимала и отпускала. Будто дышала вместе с ним.
Он не хотел открывать рот. Их швыряло из стороны в сторону. Тогда он все же сказал:
— Сбрось скорость.
Таксист засмеялся. Его глаза с поднятыми бровями показались в зеркале. Еще? Быстрее? Едва вписался в поворот. Внизу был океан. Далеко внизу. Проклятье.
Крепче сжав его руку, Рут сказала:
— Чудесно, не правда ли? — и стиснула зубы.
Они не разбились. Они не погибли. Это можно было отпраздновать. Какие там каникулы? Они выжили! После поездки в такси. Они почти развеселились. От счастья нервно хватали друг друга за руки, за плечи. Они остались в живых! Он взял все вещи. Как супермен.
Рут расплатилась с таксистом не глядя. Сунула ему всю мелочь, что была в кошельке.
— Может быть, они это нарочно делают, — заметила она, кладя кошелек в сумку, когда они шли к гостинице.
— Что?
— Пугают до смерти, чтобы ты радовался, что выжил.
Слева был виден океан. Он пронес чемоданы в вертящуюся дверь. Гостиница была точь-в-точь ему по вкусу. Недорогая мебель. Потертые ковры. Люди приезжают и уезжают. Много людей. Со всех концов света.
Молодой человек за стойкой регистратора, одетый в темно-зеленую форму, был очень занят. Он не излучал дружелюбие. Даже не пытался. Делал свое дело. Этого было достаточно. В общем, вид он имел довольно равнодушный. Он работал. Покончив с оформлением, он хлопнул в ладоши. Почти улыбнулся. Кивнул. И довольно. Больше он им ничем не был обязан.
Большой гостиничный комплекс из бурого кирпича. Дверь номера открывалась ключом. Ему это понравилось. Ключ на квадратике оранжевого пластика. Такой, что вставляют в замок. Никаких мигающих огней. В номере было две узких кровати. Балкон. Телефонный аппарат двадцатилетней давности. Без кнопок. Без диска. Телевизора не было. Он вышел на балкон. Внизу был розовый теннисный корт. Слева — океан. Маленькие лодки. Большие травяные зонтики. Длинные деревянные шезлонги. Где люди могли загорать. Но было уже поздно. Вдоль пляжа тянулась вереница других зданий. Одинаковые белые домики. Крыши из розовой черепицы. Лепились друг к другу. Ему захотелось здесь затеряться. Ничто бы здесь его не тревожило.
Рут тоже вышла на балкон. Солнце начинало садиться, окрашивая все в бледно-оранжевый цвет. Теплый. Приятный. Тихий. Ему тут нравилось.
— Хорошо? — спросил он.
— А ты как думаешь?
— Ты знаешь.
— Да. — У нее изменился голос. Стал мягче. Походка стала более плавной. Движения округлились. Может быть, сказывалось влияние этого места. Страны. Может быть, она просто устала.
— И мне хорошо.
— Что ж, тогда все в порядке. — Она коснулась его плеча. Поцеловала в щеку.
Он знал, что за этим стоит гораздо большее. Он понимал. Счастье.
В десять часов вечера было еще совсем тепло. Он вышел в одной рубашке. В воздухе разлилась свежесть. Легко дышалось. Жара спала. Они шли по улицам между белых домиков. Общие стены, но дома симпатичные. Раскрашенные двери. Всех цветов. Над некоторыми — вывески. Ресторан. Бар. За решетками — открытые деревянные ставни. Можно заглянуть внутрь. Люди сидят на табуретах. Пьют. Веселятся. За углом улица расширялась. На улице стояли столы и стулья. Кафе. Семьи с детьми. Всякий раз, когда он видел ребенка, на него что-то находило.
— Где ты хочешь ужинать? — Рут, идя рядом, всем интересовалась. Ее глаза примечали каждую мелочь.
Он пожал плечами. Глупый вопрос.
— Я тут ничего не знаю.
— Я тоже. Пойдем куда-нибудь.
Ему нравилось, что и она здесь впервые.
— Где кормят.
— Везде, я думаю, кормят. — Она взглянула ему в лицо. — Ты голоден.
— Ага.
— Нетрудно догадаться.
— Я плохо выгляжу?
— Не хуже, чем обычно. — Она взяла его за руку. — Просто немного осунулся.
Они выбрали место на открытом воздухе. За соседним столиком сидела пара. Краснолицый блондин. Пухлые щеки. Шорты. Рубашка с коротким рукавом. Он ел и ко всем присматривался. Чего-то ждал.
Он слышал, что они говорят по-английски. С акцентом.
Когда Рут сделала заказ, официант быстро забрал меню.
— Спасибо, — поблагодарила Рут.
Официант ушел. Краснолицый человек наклонился к ним через проход:
— Вы говорите по-английски.
— Да, — сказала Рут.
Он ничего не сказал. Он не знал, что им нужно, этим чужакам.
Она прикоснулась ступней к его ноге. Под столом. Чтобы он обратил внимание. Может быть. Или чтобы помог ей. Что именно она имела в виду? Он поглядел ей в лицо. Она смотрела на соседа. Тот ел. И говорил.
— А вы только что приехали, — заметил человек. — Это видно по отсутствию пигмента. — Он показал на них пальцем. По очереди. Сначала на Рут. Потом на него. — Загар. У вас его нет.
Пришлось кивнуть, слегка улыбнувшись. Забавный тип. Вроде дурачка. Его жена молчала. Она ела суп. Беззвучно. Проворно работая ложкой. Вверх-вниз. Будто боялась, что суп у нее отнимут. Что кто-нибудь догадается.
— Вы откуда?
Рут сказала ему.
— Ах, Канада, — сказал человек, смешно растягивая слоги: Кан-на-да. — А мы из Англии. — Это прозвучало так, будто он не надеялся, что они поймут. Словно собрался произнести по буквам. — Из Ланкашира мы. Я занимаюсь текстилем. — Человек перевел взгляд с Рут на него. Снова на Рут. Ждал. Что они расскажут о себе.
Ему захотелось сказать: а я убийца. Но он продолжал молча рассматривать скатерть. Положил ровно ложку. Принесли корзинку с хлебом. Два бокала красного вина.
Человек снова принялся за еду. Он странно держал вилку и нож. Вилку — другой стороной. Ковырял ею в зубах и гонял еду от щеки к щеке. То и дело поглядывая на них.
Он ел хлеб и пил вино. Хлеб хорошо шел под вино.
— Мы должны выпить вместе, — предложил мужчина с набитым ртом. — Где вы остановились?
— В «Лас-Палмерас».
Он удивился, услышав, что она ответила. Но также тому, как она ответила. Будто на своем родном языке. Будто эти слова жили в ней всегда. Может быть, она говорит по-испански. Он никогда ее не спрашивал.
— Хорошо. — Человек поднял бокал.
Его жена, косясь на них, доедала суп. Ее ложка двигалась вверх-вниз. Вверх-вниз. И ни звука. Она больше смотрела на него, чем на Рут.
Англичанина звали Лоренс. Ларри. Ларри. «Нет, зовите меня Ларри, ради всего святого». Боже! Он порядком набрался. Он сказал, что он писатель. Текстильный бизнес принадлежал его отцу. Не его истинное призвание. Хотя он жил за счет денег, приносимых бизнесом. Он засмеялся. Моя любимая каторга. Писательство. Он писал путеводители. Во время своего рассказа он сложил два пальца, изображая человечка, и водил ими по стойке. Туда и обратно кругами.
— Путешественник, — объяснил Ларри. — Ма-а-а-аленький.
Его жена задирала нос. Строила из себя незнамо что. Откинула назад волосы. Или взбила их. Она сидела с краю стойки и пила бренди. Откинув голову. С длинными черными волосами. Наблюдала за ними и тянула из своего бокала. Беззвучно. Она следила за всем. Все примечала. Делала выводы. То и дело что-то привлекало ее внимание, и она впивалась туда глазами. Чтобы вытянуть все до последнего. И потом снова таращилась на него. Слегка откинув голову. В темных тонах. Длинная юбка. Темная блузка с бусинами на запястьях.
Рут было весело. Болтать с Ларри. Они все уже опьянели. Барменшей тут работала молодая блондинка. Натуральные волосы. Натуральный цвет. Смесь оттенков. Такие волосы он всегда себе представлял, когда думал о любви. Она сказала, что приехала из Австралии. Судя по ее акценту, так оно и было. Она ему нравилась. Чем дальше, тем больше. Это было неожиданно. Так много приезжих из Англии. Из Ирландии. Из Австралии. В Испании. Пабы повсюду.
— Здесь чертовски дешевая выпивка, — сказал Ларри. Будто выдал секрет. Огляделся, не слышит ли кто. Наклонился ближе: — Это чертовски приятно.
Он тянул пиво. Неплохое. «Сан-Мигель». Он подумал, не отклеить ли ярлык с бутылки, чтобы взять домой и показать Рэнди. Он привезет Рэнди целый ящик. «Сан-Мигель». Рэнди это оценит. И какой-нибудь испанский сувенир. Он покажет Рэнди фотографии, которые сделает Рут. И Кэролин. И Джеки. Джеки бы понравилось съездить куда-нибудь отдохнуть. Это он сделает в следующую очередь. Она все же приняла дом. В конце концов. Он заехал за ними на такси. Сказал, что хочет купить Кэролин новый наряд. Подарок за то, что она такая хорошая девочка. Такси поехало в другую сторону. Не в молл, а в Ист-Энд. «Где это?» — удивилась Джеки. Когда такси остановилось, она не хотела выходить. Будто ее заманивали в ловушку. Кэролин вышла. Наклонившись, он прошептал ей на ухо: «Это твое». Она вскрикнула. Запрыгала, заскакала. Дом? Да. Дом. Кэролин взбежала по ступенькам. Снаружи два пролета бетонной лестницы. Хватаясь за перила. Они вошли в дом. Сначала Кэролин. Он дал ей ключ, чтобы она открыла дверь. Джеки мешкала на ступенях. Такси уехало. Кэролин была в доме. Он думал, что лопнет от радости. Кэролин пробежала по коридору. Остановилась в дверях. Своей комнаты. Она еще не знала. Смотрела, открыв рот. То на него, то на все это добро. Она вошла. «Это твое». — «Мое?» — «Да, твое. Все». Она вцепилась в него и застыла. Обняла, прижалась к нему. И заплакала. Не так, как плачут от счастья. Будто от боли. Всхлипы. И тут вошла Джеки. «Что случилось?» — «Это все мое». Нет, все-таки от счастья. Сначала он не понял. Понял потом. Она обходила комнату, трогая мягкие игрушки. Коробки с играми. Все еще в упаковках. Коробки с игрушками. Постеры на стенах. Лошади. Щенки. Котята. Джеки смотрела на него, словно не узнавая. Не зная, кто он такой. Вышла из комнаты. Она злилась на него. Она пошла не на кухню, как он ожидал. Он заглянул, но ее там не было. Электроприборы на разделочном столе. Еще в коробках. Кухонный комбайн. Ручной миксер. Электрический чайник. Тостер. На четыре ломтика хлеба. «Папа», — сказала она. Таким тоном, что его чуть не расшиб паралич. Будто он ударил ее. Он пошел к ней. В гостиную. Она глядела на картины. Картины, которые он купил в галерее. В даунтауне. Выбрал те, что должны были ей понравиться. Как он думал. Джеки рассматривала их. Потом обернулась к нему. Вытирая слезу со щеки. «О, папа». Она вовсе не рассердилась. Джеки. Его малышка.
