— Как я хочу, чтобы с вами что-нибудь произошло, дорогой друг, — произнесла она с грустью, — так хочу.
— Зачем? — улыбнулся он. — Докажите мне, что я не гожусь такой, какой я есть.
Она тоже улыбнулась серьезной улыбкой. Она не могла доказать этого, не могла найти таких аргументов. Их разговор, как ни был он чудесен, окончился ничем; они вышли из церкви, оставшись каждый при своем мнении, собираясь проводить каждый свою линию.
За ленчем Генриетта вела себя грубо, в лицо назвала мисс Эббот перебежчицей и трусихой. Мисс Эббот не обиделась ни на то, ни на другое прозвище: она сознавала, что первое заслужено, да и второе имеет основания. Она постаралась, чтобы в ее ответных репликах не прозвучало ни намека на язвительность. Но Генриетта не сомневалась, что за ее спокойствием именно и кроется издевка. Она распалялась все больше, и Филип в какой-то момент испугался, как бы она не дала волю рукам.
— Постойте-ка! — воскликнул он, возвращаясь к своей обычной манере. — Довольно препираться, чересчур жарко. Мы все утро провели во встречах и спорах, и днем мне предстоит еще одно свидание. Я требую тишины. Каждая дама удаляется к себе в спальню и садится за книжку.
— Я удаляюсь укладываться, — отрезала Генриетта. — Пожалуйста, Филип, внуши синьору Карелле, что ребенок должен быть здесь сегодня в половине девятого вечера.
— Ну, разумеется, Генриетта. Непременно внушу.
— И закажи для нас экипаж к вечернему поезду.
— Будьте добры, закажите экипаж и для меня, — проговорила мисс Эббот.
— Как? Вы едете? — воскликнул он.
— Конечно, — ответила она, вспыхнув. — Что тут удивительного?
— Да, разумеется, я забыл. Значит, два экипажа. К вечернему поезду. — Филип безнадежно поглядел на сестру. — Генриетта, что ты задумала? Нам ведь до вечера не успеть.
— Закажи нам экипаж к вечернему поезду, — повторила Генриетта, выходя из комнаты.
— Ну что ж, придется. И еще придется идти на свидание с синьором Кареллой.
Мисс Эббот слегка вздохнула.
— Почему вы против? — спросил Филип. — Неужели вы предполагаете, что я могу хоть немного на него повлиять?
— Нет, не думаю. Но… не буду повторять всего, что говорила в церкви. Вам бы не следовало с ним больше встречаться. Следовало бы запихать Генриетту в экипаж, и не вечером, а прямо сейчас, и немедленно увезти ее.
— Возможно, что и так. Но какое это имеет значение? Что бы мы с Генриеттой ни делали, результат будет один. Я так и представляю себе эту картину со стороны, она великолепна… и даже комична: Джино сидит на вершине горы со своим малышом. Мы приходим и просим отдать ребенка. Джино — сама любезность. Мы опять просим. Джино сохраняет любезный тон. Я готов хоть целую неделю торговаться с ним, но в конце концов не сомневаюсь, что спущусь с горы с пустыми руками. Конечно, было бы куда внушительнее, если бы я принял окончательное решение. Но я отнюдь не внушительная личность. Да от меня ничего и не зависит.
— Быть может, я слишком требовательна, — проговорила она робко. — Я пыталась управлять вами, как делает ваша мать. Но я чувствую, что вы должны были довести борьбу с Генриеттой до конца. Сегодня каждый пустяк кажется мне необъяснимо важным, и когда вы говорите «от меня ничего не зависит», ваши слова звучат кощунственно. Невозможно знать — как бы это выразить?.. Невозможно знать, от какого из наших действий или какого из бездействий будет зависеть все дальнейшее.
Он согласился, хотя воспринял ее высказывание только слухом. Он не был готов воспринять его сердцем.
Всю середину дня он отдыхал, слегка озабоченный, но не подавленный предстоящим свиданием. Все как-нибудь уладится. Возможно, мисс Эббот и права: младенцу лучше оставаться там, где его любят. И вполне возможно, что так и предначертано судьбой. Филип оставался безучастным к исходу предприятия и сохранял уверенность в своем бессилии.
Неудивительно поэтому, что встреча в кафе «Гарибальди» ничего не дала. Ни тот, ни другой не принимали этой войны всерьез. Джино очень скоро уловил слабость позиции собеседника и принялся немилосердно дразнить его. Филип сперва делал вид, что обижен, но потом не выдержал и рассмеялся.
— Вы правы! — сказал он. — Всем действительно заправляют женщины.
— Ах эти женщины! — вскричал тот и повелительно, точно миллионер, велел подать две чашечки черного кофе, настояв на том, чтобы угостить друга в знак окончания тяжбы.
— Ну, я сделал что мог, — произнес Филип, обмакивая в кофе длинный кусочек сахара и наблюдая, как он пропитывается коричневой жидкостью. — Я предстану перед матерью с чистой совестью. Будете свидетелем, что я сделал все от меня зависящее?
— Конечно, дружище! — Джино сочувственно положил руку Филипу на колено.
— И что я… — Сахар весь потемнел, и Филип нагнулся, чтобы взять его в рот. При этом взгляд его упал на противоположную сторону площади, и он увидел там Генриетту. Она стояла и наблюдала за ними. — Mia sorella![16]— воскликнул он.
Джино, которого это известие очень позабавило, шутливо забарабанил кулаками по мраморному столику. Генриетта отвернулась и принялась мрачно созерцать Палаццо Публико.
— Бедняжка Генриетта! — Филип проглотил сахар. — Еще одно горькое разочарование — и все для нее будет кончено. Вечером мы уезжаем.
Джино огорчился.
— А ведь вы обещали вечером быть здесь. Вы уезжаете все трое?
— Все трое, — ответил Филип, утаивший факт их раскола, — вечерним поездом. Таково намерение моей сестры. Так что, боюсь, мне не придется быть с вами вечером.
Они посмотрели вслед удаляющейся Генриетте и приступили к прощальному обмену любезностями. Горячо попрощались за обе руки. Джино взял с Филипа обещание приехать на следующий год и предупредить о приезде заранее. Он представит Филипа своей жене (Филип уже знал о женитьбе), Филип будет крестным отцом следующего ребенка. Джино не забудет, что Филип любит вермут. Он попросил Филипа передать поклон Ирме. А миссис Герритон… может быть, ей тоже следует передать нижайшее почтение? Нет, пожалуй, это ни к чему.
Итак, молодые люди расстались в наилучших отношениях, притом вполне искренних. Языковой барьер подчас приходится как нельзя более кстати, ибо пропускает лишь хорошее. Если же выразить это по-иному, менее цинично, — мы бываем лучше, когда говорим на свежем, новом для нас языке, чьи слова не загрязнены нашей мелочностью или пороками. Филип по крайней мере, говоря по-итальянски, жил добрее и лучше, так как итальянский язык располагает к доброте и ощущению счастья. Филип с ужасом думал об английском языке Генриетты, у которой каждое слово было жестким, отчетливым и шершавым, как кусок угля.
Генриетта, однако, говорила мало. Она уже своими глазами убедилась, что брат опять потерпел неудачу, и с необычным для нее достоинством восприняла создавшееся положение. Она упаковала вещи, внесла записи в дневник, завернула в оберточную бумагу новый бедекер. Филип, видя ее такой покладистой, попытался было обсудить дальнейшие планы. Но она ответила только, что ночевать они будут во Флоренции, и велела заказать телеграммой номера. Ужинали они вдвоем. Мисс Эббот не вышла в столовую. Хозяйка сообщила, что заходил синьор Карелла, хотел попрощаться с мисс Эббот, но она, хотя и была у себя, не смогла принять его. Хозяйка известила их также, что начинается дождь. Генриетта вздохнула, но дала понять брату, что это не его вина.
Экипажи подали приблизительно в четверть девятого. Дождь пока шел небольшой, но вокруг было на редкость темно, и один из возниц хотел выехать сразу, чтобы не спешить. Мисс Эббот сошла вниз и сказала, что готова и может ехать первая.
— Да, прошу вас, — отозвался Филип, стоявший в вестибюле. — А то теперь, когда мы в разладе, нелепо спускаться с горы процессией. Итак, до свиданья. Все кончено, произошла еще одна перемена декораций в моем спектакле.
— До свиданья, встреча с вами доставила мне большое удовольствие. В этом отношении декорации не переменятся. — Она сжала его руку.
— Я слышу уныние в вашем голосе, — заметил со смехом Филип. — Не забывайте, что вы возвращаетесь победительницей.
— Да, как будто, — ответила она еще более уныло и села в экипаж. Филип заключил, что она боится, как-то ее примут в Состоне. Молва, несомненно, опередит ее. Как поведет себя миссис Герритон? Она может наделать массу неприятностей, если найдет нужным. Она может счесть нужным смолчать, но как быть с Генриеттой? Кто обуздает Генриеттин язычок? Мисс Эббот придется нелегко между двумя такими противниками. Ее репутация в смысле постоянства и высокой нравственности погибнет навеки.
«Не повезло ей, — подумал он. — Она очень славная. Постараюсь ей помочь чем могу».
Дружба между ними возникла недавно, но он тоже надеялся, что тут не произойдет перемены. Он полагал, что знает ее теперь хорошо, а она успела повидать его в наихудшем свете. Что, если со временем… в конце концов… Филип покраснел, как мальчик, глядя вслед ее кебу.
