Сестра поманила Беннетта.
— Е-1 вызывает, доктор. У них ребенок с подозрением на острый приступ аппендицита, и они просят кого-нибудь посмотреть.
— Не раньше, чем управимся здесь, — сказал Беннетт. Но тут же, насупившись, взмахнул рукой. — Нет, конечно, подождите. — В нем явно победило желание произвести впечатление на профессора. За линзами очков, в которых отражался электрический свет, не видно было глаз. — Билл, не посмотрите ли вы его? — И не дожидаясь согласия: — Тогда мне понадобится здесь еще пара рук. Сестра, кто у нас там на подмене?
Снаймен дипломатично кашлянул.
— Одну минуту, сестра.
Женщина замерла, уже взявшись за ручку двери, — вся готовность и исполнительность.
— Я помогу вам здесь, Тим, — сказал Снаймен Беннетту. — Операция ведь может потребовать времени.
— Вы так добры, сэр. — Теперь решил поломаться Беннетт. — Но право же, вам не стоит беспокоиться. Мы бы и сами справились. Но если вы так любезны… Это была бы такая честь для меня…
— Ладно, — бросил Снаймен.
Условности были соблюдены: пора кончать с реверансами. Теперь ему хотелось, не теряя времени, приступить к делу. Он отослал сестру движением руки и повернулся к анестезиологу.
— Как там у вас, Солли?
Моррис что-то подкрутил, посмотрел на стрелки приборов. Кивнул.
— Порядок. Я готов.
Снаймен кинулся к дверям.
— Только переоденусь, — бросил он Беннетту через плечо. — Можете начинать. Значит, разрез по средней линии.
— Понятно, — сказал Беннетт; ему уже не терпелось приступить к делу. И тут же, как из пулемета, стал сыпать приказаниями, по большей части ненужными — их просто пропускали мимо ушей.
Деон помог Солли Моррису передвинуть аппараты и капельницы, пока санитары везли каталку по коридору и через двойные двери операционной В. За услуги Солли наградил его кивком и подмигнул. Он всегда старался обходиться минимумом слов.
Сестры уже склонились над больным, и, пока они делали последние приготовления, Деон решил оглядеться. Он все это видел много раз еще студентом и достаточно часто за последние четыре месяца сам принимал участие в операциях, и тем не менее всегда волновался, пульс у него начинал биться учащенно, дыхание перехватывало. Ему казалось, что все делается черт знает как медленно, что люди без толку бродят, как тени. Но дело шло своим чередом — люди работали быстро и четко. Санитары перенесли больного на стол и убрали каталку. Вокруг него с помощью зеленой ткани была обозначена стерильная зона. Операционная сестра расставила подносы с инструментами, другая — уже что-то записывала, остальные сновали туда-сюда.
Открылась дверь из умывальной, и вошла коридорная сестра, бросив на Деона укоризненный взгляд. Позади нее Беннетт мыл руки. Пора было пошевеливаться, не то он снова начнет иронизировать.
Они молча мыли руки у соседних умывальников. Беннетт старательно смыл пену и локтем закрыл кран. Сестра стояла рядом, ждала, когда можно будет полить ему руки спиртом.
Деон тщательно тер ногти щеткой, тянул время — скорей бы уж Беннетт уходил. Умывальная была тесная, и втроем тут просто не повернуться, а Деону не хотелось больше нарываться на колкости. Беннетту надели перчатки.
— Будьте любезны сообщить, когда можно начинать, — сказал он Деону с иронической ухмылкой и прошел в операционную.
— Шел бы ты к черту, дерьмо этакое, — проворчал Деон.
Сестра, подававшая ему халат, расслышала и захихикала. Он хотел показать ей, что ему плевать на этого типа, и нарочно не стал спешить: встряхнул халат, расправил его, неторопливо продел руки. Сестра во все глаза наблюдала за этой его бесстрашной неторопливостью, и он подмигнул ей. Она, не поняв, покачала головой и стала завязывать ему тесемки сзади, а Деон посыпал тальком себе на руки.
Перчатки щекотали пальцы нежным прикосновением. Первое прикосновение, подумал он, первая ласка, как в любви, первый робкий, неуверенный поцелуй. Первое — оно всегда будит одинаковые чувства: радость, опьянение без вина, трепетное ожидание неизвестного.
Он пошел в операционную, на ходу заправляя рукава халата в перчатки, стараясь пройти так, чтобы не коснуться чего-нибудь нестерильного. Еще подумал: точно престарелая леди на грязной улице. Беннетт и сестра уже обнажали смазанный йодом участок для разреза. Деон занял место у стола, и сестра только чуть заметно подняла бровь, тем самым выразив ему порицание. Он ответил ей свирепым взглядом, и она от удивления даже заморгала.
У него на душе сразу стало легче, потому что не часто и не всякому удается одним взглядом поставить на место операционную сестру. Это была Рита. Всезнающая, незаменимая, любившая поспорить с младшими хирургами. Зато мастер она была и вправду на все руки, не то что эта Маргарет, вторая ночная сестра — вот уж ее, так только за смертью посылать.
— Внимание, Солли, — предупредил Беннетт. — Как там у вас?
Анестезиолог проверил кровяное давление.
— О'кей. Давление неустойчивое, но поднимается. Пульс немного частит. Свыше ста. Можете начинать, если где туго пойдет, говорите.
Беннетт протянул руку, и сестра подала ему скальпель. Надо было видеть, каким театральным жестом он взял его.
— Начали, — произнес он. Еще секунду помедлил, точно ждал аплодисментов. И наконец сделал разрез.
Деон и сестра обменялись быстрым взглядом. Похоже, девушка улыбнулась, но под повязкой он не разглядел — видел только, что кожа у краешков глаз собралась лучиками. Он улыбнулся ей в ответ, затем подался вперед, склонился над столом — его обязанностью было идти вслед за Беннеттом и устранять тампонами кровь, пока тот взрезал кожу и жир под ней. Ну вот и оболочка прямой мышцы.
— Ну и рад же был старик, когда ему предложили присоединиться, — заметил Беннетт. Он чуть не ткнул в сестру, возвращая ей инструмент. — Я хочу, чтоб это резало, мы ведь не овец здесь стрижем.
Она подала ему другие ножницы, размером меньше, и он вскрыл брюшину, оттолкнув руку Деона с ретрактором-крючком.
— Ради господа бога, доктор, я ничего не вижу за вашими руками. — И тут же перешел на свой обычный насмешливый тон: — Он должен был утром делать лапаротомию, однако пациент постарался набить температуру — как тут не заскучать. А ему день не в радость, если не подержит нож в руках.
Он окинул взглядом присутствующих, но никакой реакции не последовало. Сестра, повернувшись спиной, пересчитывала тампоны. А Солли Моррис тщательно юстировал ручками уровень подачи закиси азота и кислорода и что-то чуть слышно насвистывал. Деон работал отсосом в открытой брюшной полости, чтобы кровь не хлестали на полотенца, которыми была обложена рана. Он сделал вид, что вообще ничего не слышал.
Беннетт насупился и вырвал у него отсос.
— Да не тыкайте, не тыкайте, не тыкайте вы сюда! Если вас поставили чистить, так чистите как следует или вообще уходите.
Он раздраженно ткнул конец отсоса в полость, и равномерный хлюпающий звук исчез. У Беннетта от испуга округлились глаза, и, чтобы скрыть замешательство от совершенной оплошности, он перешел в наступление.
— Сестра! Что вы суете негодные отсосы? — Он резко повернулся к ней, исполненный досады и справедливого негодования. — Вечно одно и то же! И они еще чего-то ждут от нас, когда подсовывают такой хлам! — Теперь у него судорожно дернулась голова. — Да не стойте же сложа руки! Делайте что-нибудь!
Сестра внимательно осматривала резиновую трубку.
— Аспиратор в порядке, сэр. Просто забило с вашего конца.
Солли Моррис поднял на них глаза.
— Вы бы лучше остановили кровотечение. Эдак он теряет больше, чем я могу ему дать.
— А что я могу поделать! — заорал на него Беннетт. — Столько людей не могут справиться с одним паршивым отсосом!
Алая кровь уже намочила полотенца.
— Кто-нибудь мне поможет? — резким, отрывистым голосом бросил Беннетт. И схватил конец аспиратора дрожащими от бешенства пальцами.
Деон потянул наконечник из полости, теперь уже полной крови, и вместе с ним вытащил большой сальник, который подсосало и тем самым забило трубку. Он убрал сальник тампоном и снова установил отсос — и сразу возник хлюпающий звук.
Беннетт ничего не заметил, но слегка успокоился, а на лице его появилось выражение недоверия.
— Вот! — сказал он сестре. — Говорил вам, что с этой штукой что-то не в порядке.
Деон подмигнул ей, никто не произнес ни слова.
Медленно, придерживаемая пружиной, открылась дверь, и вошел профессор Снаймен, сверкая глазами поверх марлевой повязки, любезно кивая налево и направо. Он гордился своим умением обращаться с персоналом в операционной, так что о его вежливости ходили легенды, которые он охотно поддерживал. Раздражителен и своенравен — да, но только не у операционного стола; здесь он настоящий джентльмен. Пусть другие ведут себя подобно капризным примадоннам, профессор Снаймен редко позволял себе повысить голос, он разговаривал, как в гостиной за чашкой чая. Недовольство он выражал едва заметным движением бровей иди взглядом, в котором читалось огорчение или недоумение. Нерасторопные сестры и медлительные ассистенты боялись этого движения бровей больше всякой брани, которую выслушивали от других хирургов, ибо учтивость профессора не могла обмануть его жертву. Старик ничего никому не забывал и не прощал. Кара настигала виновных, когда они совсем не ждали ее.
