Ознакомительная версия.
Мать отложила деньги на свои похороны, но для ее детей ничего припасено не было. Вполне естественно, какой родитель допустит саму возможность подобной траты?
— Его ждут бедняцкие похороны в церкви Святой Бригитты, — сказала миссис Суинделл позже тем же днем.
Она облизала ложку с супом и ткнула ею в Элизу, которая сидела на полу.
— Яму выроют в среду. До тех пор, похоже, придется держать его здесь. — Она прикусила щеку и выпятила нижнюю губу. — Наверху, разумеется, чтобы вонь не распугала покупателей.
Элиза слышала о бедняцких похоронах в церкви Святой Бригитты. Большая яма каждую неделю, гора тел, священник, поспешно бормочущий короткую службу, чтобы поскорее сбежать от кошмарного запаха.
— Нет, — сказала девочка, — только не церковь Святой Бригитты!
Крошка Кэтти перестала жевать хлеб. С набитым ртом переводила широко распахнутые глаза с Матери на Элизу.
— Нет?
Тонкие пальцы миссис Суинделл крепче сжали ложку.
— Прошу вас, миссис Суинделл, — взмолилась Элиза. — Позвольте похоронить его как положено. Как маму. — Она прикусила язык, чтобы не расплакаться. — Я хочу, чтобы он был с мамой.
— Хочешь, вот как? Может, катафалк с лошадьми? Двух профессиональных плакальщиц? И конечно, ты считаешь, что мы с мистером Суинделлом заплатим за такие роскошные похороны. — Она жадно фыркнула, наслаждаясь своей мрачной тирадой. — Тут тебе не благотворительное общество, юная мисс, хоть все и считают иначе, так что, если у тебя нет денег, парня скормят червям у Святой Бригитты. Совсем неплохо для таких, как он.
— Не надо катафалка, миссис Суинделл, не надо плакальщиц. Только нормальные похороны и собственная могила.
— И кто, по-твоему, все это устроит?
Элиза сглотнула.
— Брат миссис Баркер работает в похоронном бюро, может, он? Конечно, если вы попросите, миссис Суинделл.
— И быть у него в долгу из-за тебя и твоего идиота братца?
— Он не идиот.
— Ему хватило дури попасть под лошадь.
— Он не виноват, это все туман.
Миссис Суинделл отхлебнула еще немного супа, вывернув нижнюю губу.
— Он даже не хотел выходить, — сказала Элиза.
— Конечно не хотел, — согласилась миссис Суинделл. — Проказы не в его духе, в твоем.
— Прошу вас, миссис Суинделл, я могу заплатить.
Сросшиеся брови взметнулись к небу.
— Можешь, вот как? Обещаниями и лунным светом?
Элиза подумала о кожаном мешочке, о пятнадцати пенсах в нем.
— У меня… у меня есть немного денег.
У миссис Суинделл отвисла челюсть, из которой вытекла струйка супа.
— Немного денег?
— Совсем чуть-чуть.
— Гадкая маленькая дрянь. — Губы захлопнулись, точно застежка кошелька. — Сколько?
— Пятнадцать пенсов.
Миссис Суинделл разразилась скрежещущим хохотом. Это был такой кошмарный, чуждый и грубый звук, что ее дочурка заревела.
— Пятнадцать пенсов? — выплюнула она. — Да на пятнадцать пенсов ты и гвоздей не купишь, чтоб крышку гроба забить!
Мамина брошь, она может продать брошь. Конечно, мать заставила Элизу пообещать, что она не расстанется с брошью, если не появится плохой человек, но, разумеется, в подобной ситуации…
Миссис Суинделл кашляла и задыхалась от столь неожиданного веселья. Она хлопнула себя по костлявой груди и отшвырнула маленькую Хэтти.
— А ну прекрати свой кошачий концерт, а то я сама себя не слышу.
Она мгновение помолчала, затем глянула на Элизу сузившимися глазами, кивнув пару раз, пока план обретал форму.
— Ты так ныла, что я все решила. Лично прослежу, чтобы мальчишка не получил ничего сверх того, что заслуживает. Его ждут бедняцкие похороны.
— Прошу вас…
— А пятнадцать пенсов положены мне за хлопоты.
— Но, миссис Суинделл…
— Что миссис Суинделл? Это научит тебя, как ловчить и прятать деньги. Вот погоди, придет мистер Суинделл домой и обо всем узнает, тогда тебе влетит по первое число. — Она протянула Элизе свою миску. — А теперь подай мне добавки и можешь отвести Хэтти наверх, в кровать.
Хуже всего было по ночам. Уличные шумы разрастались до грохота, тени беспричинно колебались, и впервые в жизни Элиза осталась одна в крохотной комнатке. Девочка пала жертвой ночных кошмаров, куда более страшных, чем те, что она воображала в своих историях.
Днем мир словно был вывернут наизнанку, подобно одежде на веревке. Все той же формы, размера и цвета и все же донельзя неправильно. И хотя тело Элизы двигалось, как и прежде, ее разум скитался по миру страхов. Вновь и вновь она воображала Сэмми на дне ямы у церкви Святой Бригитты: лежит, руки раскинуты, брошен среди тел безымянных мертвецов, пойман в капкан под землей, глаза открыты, рот пытается крикнуть, что это ошибка, что он вовсе не умер.
Миссис Суинделл настояла на своем, и Сэмми похоронили с бедняками. Элиза достала брошь из тайника и даже отнесла ее к дому Джона Пикника, но так и не смогла продать. Она добрых полчаса стояла перед домом, пытаясь решиться. Девочка знала, что если продаст брошь, то денег хватит на достойные похороны Сэмми. А еще она знала, что мистер и миссис Суинделл захотят узнать, откуда взялись деньги, и безжалостно накажут за то, что хранила такой подарок судьбы в секрете.
Но убедил ее не страх перед Суинделлами и даже не голос матери, звучащий в воспоминаниях и молящий не продавать брошь, пока не явился с угрозами призрачный человек, а ее собственный страх, что будущее может оказаться хуже прошлого. Что настанет день, ныне таящийся в туманной дали, когда брошь окажется единственным ключом к спасению.
Элиза развернулась, так и не ступив в дом мистера Пикника, и поспешила обратно в тряпичную лавку. Брошь прожигала дыру в кармане. Девочка сказала себе, что Сэмми понял бы, так как он не хуже ее знал цену жизни на изгибе реки.
Затем она как можно аккуратнее сложила воспоминания о нем, обернула слоями чувств — радости, любви, долга, — в которых больше не нуждалась, и заперла глубоко внутри. Отчего-то ей казалось правильным избавиться от подобных воспоминаний и чувств. Ведь со смертью Сэмми Элиза стала получеловеком. Точно комната, лишенная света, ее душа была холодной, темной и бездонной.
Когда эта мысль впервые посетила ее? Элиза не помнила. В тот день не случилось ничего важного. Она проснулась как обычно, открыла глаза в полумраке комнатки и осталась лежать, возвращаясь в тело после мучительной и долгой ночи.
Девочка отбросила угол одеяла и села, поставив босые ноги на пол. Длинная коса упала через плечо. Было холодно, осень уступила место зиме, и утром было темно, как ночью. Элиза чиркнула спичкой и поднесла огонек к фитилю свечи, затем посмотрела наверх, на дверь, где висел передник.
Что заставило ее так поступить? Что заставило пренебречь передником и взять рубашку и бриджи, которые висели за ним? Что заставило влезть в одежду Сэмми вместо своей?
Она чувствовала лишь, что это правильно, словно ничего иного ей не оставалось. Рубашка пахла так знакомо, похоже на ее собственную одежду, и все же иначе. Когда девочка натянула бриджи, то насладилась любопытным ощущением голых лодыжек, прохладного воздуха на коже, привыкшей к чулкам. Она села на пол и зашнуровала потертые ботинки Сэмми, которые пришлись как раз по ноге.
Затем Элиза встала перед маленьким зеркальцем и пострела в него, внимательно приглядываясь в свете мерцающей свечи. На нее глядело бледное лицо, длинные волосы, огненно-рыжие, голубые глаза с бесцветными бровями. Не отводя глаз, Элиза взяла ножницы для шитья, которые лежали в корзине со стиркой, и отвела косу в сторону. Коса была толстой, пришлось потрудиться. Наконец она упала в подставленную ладонь. Более не скрепленные волосы разметались, растрепались вокруг лица. Девочка продолжала резать, пока волосы не стали той же длины, что были у Сэмми, затем нахлобучила его матерчатую кепку.
Брат и сестра были близнецами, вполне естественно, что они очень похожи, и все же Элиза затаила дыхание. Она улыбнулась, совсем чуть-чуть, и Сэмми улыбнулся в ответ. Она протянула руку, коснулась холодного зеркального стекла и поняла, что больше не одинока.
Тук… тук…
Ручка метлы миссис Суинделл стучала в потолок снизу: ежедневный призыв начинать стирку.
Элиза подобрала с пола длинную рыжую косу, расплетшуюся сверху, где прошлись ножницы, и обвязала конец куском бечевки. Позже она спрячет ее вместе с маминой брошью. Коса больше не нужна ей, она принадлежит прошлому.
Лондон, Англия, 2005 год
Кассандра, разумеется, знала, что автобусы будут красными и двухэтажными, но видеть, как они катятся мимо с табличками вроде «Кенсингтон-Хай-стрит» или «Площадь Пикадилли» на ветровых стеклах, было тем не менее удивительно. Словно ее забросили в книгу рассказов из детства или в один из множества фильмов, в которых черные носатые такси, похожие на жуков, неслись по булыжным мостовым, фасады эпохи короля Эдуарда стояли вдоль широких улиц, а северный ветер гнал прореженные облака по низкому небу.
Ознакомительная версия.
