Что-то в этом математически выверенном предвидении по-прежнему казалось Игорю подозрительным.
– Но как же люди, которым еще только предстоит сыграть роль в моей судьбе? Разве формула позволит предсказать их имена? Их внешность?
– Легко! – по-мальчишески радостно воскликнул Сценарист, точно ждал именно этого возражения. – Они уже записаны в вашем сценарии – между прочим, на самом базовом, генетическом уровне. Известно ли вам, что разлученные в детстве и никогда не знавшие друг друга однояйцевые близнецы выбирают себе в жены женщин с одинаковыми именами, похожих, как сестры? Что эти самые разлученные близнецы одинаково одеваются, выбирают одни и те же профессии, любят одни и те же блюда, болеют одними и теми же болезнями в одно и то же время? Хотя, подчеркиваю, никакой мистики тут нет. Генетики подтвердят: чистая биология.
– А как же научно-технический прогресс? – Игорь продолжал упорно докапываться, где же тут подвох. – Лет через сорок, как предсказывают футурологи, в наш быт войдет новый транспорт, новое градостроительство, компьютеры и телефоны заменят микроскопические устройства, позволяющие пользоваться принципиально иными способами связи… Что, все это тоже будет отражено в фильме?
– Что касается технических нововведений, многое из того, о чем вы говорите, уже изобретено. И не внедряется только по той причине, что невыгодно представителям крупного капитала, потому что они сначала намерены выжать все доходы из продаж автомобилей, мобильников и компьютеров, основанных на старых, хорошо разработанных принципах. У меня много знакомых в мире крупнейших производителей техники – нет-нет, не клиентов! Просто друзей. Мы иногда беседуем с ними на эти темы. Однако на вашем месте я бы не слишком беспокоился о том, как будет выглядеть мир через сорок лет. Сеанс психоанализа мы с вами пока не проводили, но что-то – вероятно, опыт – мне подсказывает, что еще сорока лет жизни вам не отмерено. Полагаю, гораздо меньше… но пока не могу сказать, насколько меньше.
На этот раз Игорь промолчал, прижав руки к вискам, точно пытаясь унять в них биение крови.
– Ну вот, думаю, я вас достаточно подготовил. Можем приступать к сеансу. Пройдемте в соседнюю комнату.
Соседняя комната оказалась небольшой, очень уютной, приятно освещенной солнцем. По части мебели отмечался тот же, свойственный, видимо, всему стилю особняка на Грабенштрассе, минимализм: письменный стол, пара глубоких кресел и удобная кушетка вроде тех, что стоят в кабинетах психоаналитиков. Что-то в освещении и цвете стен напоминало солярий дорогого санатория и предрасполагало к отдыху… или даже ко сну… Игорь вдруг вспомнил, что рано встал, с утра на ногах, плюс еще утомительные передвижения транспортом… Было бы очень недурственно прилечь на эту кушеточку и придавить часика два-три… Наверное, это крайне глупо – вот так лечь и заснуть в чужом доме; но почему-то сейчас этот поступок представлялся Игорю в высшей степени естественным.
Сценарист обвел рукой это на редкость спокойное помещение:
– Как видите, никаких приборов для сканирования мозга. Так же нет ни свеч, ни хрустальных шаров, ни благовоний. Нет даже, – многозначительно скривил он губы, – черного ворона. Или хотя бы его чучела. Я не сторонник дешевых эффектов.
Что это – о воронах, ему не послышалось? Может, он уже заснул, и Сценарист проник в хранилище его снов? Вороны… каркающая стая над кладбищем… кишение черных птиц, долбящих клювом лицо покойника… Пораненные пальцы Володи… Ведь у него действительно оказалась поранена рука, в том самом месте! Сомнения пронеслись галдящим потоком через голову Игоря, не оставив ничего, кроме досады: что это он такой подозрительный стал? Черный ворон, как и черная кошка, традиционно ассоциируется с нечистой силой. Поэтому Генрих Иванович его и назвал.
– Ну и что я должен делать? – грубовато спросил Игорь.
– Ничего особенного. Просто ложитесь на кушетку и закройте глаза.
После того, как Игорь последовал его указаниям, Сценарист сел в изголовье кушетки. Там Игорь не мог его видеть, не мог за ним следить, но это его ничуть не беспокоило. Пару секунд перед глазами не было ничего, кроме освещенного летним солнцем потолка. Затем веки опустились, и наступила горячая темнота, пронизанная красными сполохами. Из темноты глухо, тяжело и как-то вязко, точно застревая в вате, доносился голос Сценариста.
– Ваши руки теплые и тяжелые. Вы не можете пошевелить ни рукой, ни ногой. Все ваше тело расслаблено. Вам хорошо и спокойно… – услышал Игорь, прежде чем полететь в бездну.
* * *
– Игорь, а как ты думаешь, шампанское будут разносить?
– Обязательно, – заверил Игорь. – Любишь шампанское?
– Обожаю, а ты?
– Я вообще-то стараюсь не пить. Но сегодня, думаю, придется изменить своим правилам…
Соседкой по креслу оказалась грудастая блондинка в чисто символическом розовом платье. Стопроцентно в его вкусе – у Игоря вечно текли слюнки на такие вот выпирающие из куцых платьишек телеса. Инна, должно быть, до сих пор уверена, что он западает на чернявых и худеньких.
Она тоже на него запала. Он ей понравился… Очень, очень понравился – судя по крайне настойчивому поведению. Сперва она развязно представилась Ксюшей и вытянула из него имя («О, Игорь? Как здоровско, супер! О-бо-жаю это имя! Игорь, а давай на «ты!»). Затем принялась одолевать его всевозможными вопросами – от «Когда будем в Москве?» и «Не боишься ли летать?» до пресловутого шампанского. При этом она как бы невзначай касалась то его колена, то дотрагивалась до руки, то, перегнувшись через него, задевала пышной грудью. При других обстоятельствах Игорь, не раздумывая, воспринял бы это как прелюдию к сексу – необременительному, кратковременному, дешевому и сладкому, точно мороженое на улице в летний день. Возможно, прямо в самолете, в туалете. Сам он никогда не развлекался подобным образом, но знал, что такое иногда случается. Но сейчас он вел себя сдержанно, поскольку все еще не мог отойти от недавней встречи со Сценаристом.
Мысли Игоря то и дело возвращались к психоаналитическому сеансу. Он пытался вспомнить подробности, но в памяти всплывали лишь отдельные разрозненные сцены. Сцены его воспоминаний – причем таких, которых вроде и не было в памяти, словно они возникли в его голове лишь сейчас и в то же время обладали несомненной подлинностью, точно его запачканный манной кашей слюнявчик или дневник за третий класс, найденные в завалах старых вещей. Вот он зимой возле печки в старом доме, откуда они с мамой переехали, когда ему исполнилось шесть; жарко пылают дрова, на нем байковые штаны и валенки, в руках бедная советская игрушка – деревянный клоун на резиночках, весь обмусоленный, с полуоблупившимся лаком… Вот его первая встреча с Сашкой в первом классе. Какой же тогда Сашка был смешной, с этой его залихватской кудрявой челочкой и синим ранцем, на котором изображен гриб… Яркий зимний день, мороз хватает за щеки, они с друзьями катаются с горы на кусках картона… Лямки лифчика, которые проступают под коричневым платьем, когда Галка Алтухова на передней парте поворачивается в сторону учителя – и жаркая волна, проникающая от нижних отделов позвоночника туда, где шевелится неприлично называемый орган… Первое впечатление от Москвы – вокзальная башня, подернутая голубоватой дымкой раннего утра… Шпаргалка, приготовленная к выпускному экзамену и так и не пригодившаяся, – оказывается, он запомнил эту ненужную научную дребедень до последнего слова… Другое московское утро – он уже дворник, шарканье прутьев метлы по асфальту возле подъезда, окурки, просыпавшаяся мелочь, бумажки от ирисок «Кис-кис»… Сентиментальная заплатка в виде бархатного сердечка на Инниных джинсах, которые комком валяются на паркете, рядом с его брюками… Волосатая дольчатая бородавка на подбородке важного лица, к которому Игорь почтительно явился на прием, оформляя бесконечные бумаги на создание собственной фирмы… Крошечный, торчащий над кромкой одеяльца кулачок дочери, только что привезенной из роддома – и такая удушающая волна нежности к этому насквозь родному и в то же время бесконечно отдельному от него комочку плоти, что вдруг насквозь тебя пронизывает: ребенок – это счастье и мучение на всю жизнь… на всю жизнь…
Это было так беспорядочно, так… избыточно… так живо… Будто все, что умерло, воскресло перед ним синхронно в один растянутый до бесконечности миг.
Когда Игорь пришел в себя, он почти не поверил, что находится где-то далеко от печки, валенок и деревянного клоуна. Да, да, правильно, он – в Швейцарии… Та же комната, та же кушетка. Рядом – Сценарист. Держит его за руку, точно пульс щупает. Белого халата только не хватает, а так – вылитый заботливый врач. Доктор Айболит, блин!
– Ну как, получилось? – Игорь даже не помнил, рассказывал он обо всем этом Генриху Ивановичу, или тот при помощи каких-то волшебных очков смотрел вместе с ним этот авангардный бессюжетный фильм. Наверное, рассказывал – как же иначе? Но в таком случае, что мог извлечь Сценарист из того, что даже для носителя воспоминаний, Игоря, представлялось гигантской кучей хлама?
