Бабуля стала пытаться встать в ванне на ноги. Маринка сумела забраться на стиральную машину и там мотала головенкой туда-сюда, чтобы освободиться от кляпа. Бабуля наконец поднялась в полный рост в ванной, но перешагнуть через борт уже не могла.
Ванна медленно наполнялась ледяной водичкой, ноги у бабули окоченели и ничего не чувствовали, особенно там, где накручено было полотенце.
Послышались шаги, кого-то, видно, дедулю, волокли под руки из большой комнаты в маленькую, где у них в шифоньере хранились облигации и сберкнижки, а также четыре золотых кольца впрок на Маринкину жизнь. Остальное, что скопили, дедуля держал в особом месте, в пустой ножке никелированной кровати, под отвинчивающимся шаром: бросал все вниз в ножку, как в трубу, и дело с концом. Внизу у ножки было колесико, и при надобности оно тоже отвинчивалось, но с трудом. Дед придумал это, чтобы спрятать от невестки, когда отношения стали очень плохие и после того, как он заплатил два раза за ремонт нижним соседям за невесткины потопы. Только бы нижние не законопатили все швы! Нижние даже присылали малярку к ним в ванную после своего ремонта, чтобы зашпаклевать трещину в полу и за ванной. И пришли и предупредили, ихний дед, что на следующий случай протечки, они, если им сразу не откроют, будут вызывать не просто слесаря, а с милицией, и оформлять дело на выселение из жилого фонда.
Бабуля сумела пока что сесть на край ванны и, опираясь спиной о стенку, стала поднимать свои чугунные ноги, чтобы перенести их на пол. Маришка то ли потеряла сознание — лежит крючком на машине, как безрукий червячок. Не задохнулась она? — лихорадочно подумала бабуля. Если у нижних все законопачено, вода будет подниматься долго, часть ведь заливается в ванну.
Бабуля изо всех сил подняла ноги, но не смогла перенести их. Тут раздался приглушенный крик, бабуля рванулась и опрокинулась из ванны на пол, завалилась головой вниз, но как-то опрокинулась на Маринку. Получив неожиданный удар, Маринка глухо закричала и, видно, пришла в себя. Бабуля смогла перенести ноги на пол и встала. Воды было на полу уже порядочно, но Вероника все так же лихо барабанила по клавишам, и все так же издалека слышался раздраженный счет и крики ее матери.
Марина крутила головой, отчаянно пытаясь освободиться, дергала подбородком, и вдруг бабуля увидела, что полотенце у Маринки сползло и она открывает рот, чтобы завизжать.
— М-а, м-а, — запрещающе замычала бабуля в знак того, что не велит Маринке плакать. — М-а.
Девочка только громко, судорожно вздохнула.
Бабуля, в свою очередь, начала дергать подбородком и крутить головой. Намокшее полотенце, отяжелев, стало сползать. Неожиданно освободившись, бабуля в первый раз полной грудью вздохнула и стала шептать внучке первое, что нужно было сделать:
— Ты зубкими-то… зубкими… или сначала давай-ка я… Повернись спинкой… ай, зубы плохи у меня…
И бабка, у которой своих зубов осталось во рту всего пять штук (на улицу она надевала протез), стала выкусывать, мотая головой, тяжелый узел полотенца на Маринкиных связанных за спиной ручках… Уж ручки-то как былиночки… Сама Марийка тощая как глистиночка…
Руки были такие худенькие, что странно, как на них держалось толстое полотенце.
Первое, что пошептала бабушка внучке, это закрыть дверь на задвижку. Тихо-тихо. Освобожденными руками Маринка действовала плохо и щелкнула задвижкой очень громко, но в этот момент что-то грохнуло, и раздался слабый старческий вопль: «А! А! О!»
Это кричал дед, и его звериный вой был заглушён ударом. Все стихло.
— Мы с тобой вот в воскресенье поедем на участок, — шептала бабуля девочке, стараясь заслонить этими словами то, что произошло. — Снег посгребем от калитки… Снегу уже мало осталось… Приберемся в домике…
— Подох, — сказал голос.
— Давай этих… Бабка тоже знает, — отвечал другой. — Вскроем лохматый сейф-то…
Они загоготали. Из кухни послышался крик:
— Коньяк тут!
Это был не коньяк, а дедова настойка на грецком орехе, па перегородках, от давления. Шаги прогремели на кухню, наступила тишина.
Внизу смолкли звуки пианино, и очень отчетливо женский голос сказал:
— Ты, мразь, будешь сидеть здесь со мной безо всяких спокойных ночей до девяти вечера, поняла?
Ответом был тоскливый приглушенный плач и какие-то слова.
— Хорошо, учи Баха без меня, я уже не могу с тобой, гадина!
Пианино снова загудело.
«Значит, мыться они не будут», — подумала бабуля и зашептала:
— Мариночка, попробуй развяжи мне ручки-те, а? — Она повернулась к Маринке спиной, и слабые детские ноготки вцепились в тяжелый мокрый узел.
— Ты чо, — заорали в кухне, — ты чо, мне оставь, блин!
Грубо, раскатисто засмеялись.
— Да у них еще полно, хромой говорил, дед много приносил… бабка должна знать заначку… Мы внучкой займемся, бабка сразу пасть откроет. Надо было сразу.
Мариночка царапала, тянула ноготками и зубами изо всех сил. Бабуля почувствовала, как слабеет узел, стала дергать, возить за спиной затекшими, больными руками.
— Та-ак, — с оттяжкой сказал голос, и в ответ захрипел, глухо застонал дед. — Та-ак, ну показывай, падло, будем ща твоих баб (он грязно, длинно выругался).
— А-а, — закричал дед. — А-а! Не на-до!
Он, видимо, пытался что-то сказать, но не мог. И вдруг снизу, из нижней квартиры, из ванной, раздался очень ясный визг:
— Затопили! Опять, сволочи! Да что же это такое!
— Нина! — в ответ полным голосом закричала бабуля. — Звони в милицию! У нас мафия! Трое грабят! Звони! Милиция! Милиция! Нина! Сюда не ходи! Ноль два звони, срочно! Слышишь?
— Милиция! Будет тебе милиция! Вот сейчас будет! — доносился снизу панический голос. — Мало вам двести рублей, я из Москвы вас вышлю!
— Нина! Нина! Срочно милицию! У нас мафия! Воры! Мы тут связанные лежим в ванной!
— Я вам покажу! — кричала, не слыша, в полной истерике соседка. — Миша! Миша! Все! Вызывай милицию, пусть их отсюда… на хер…
К дверям ванной подскочили, открыли, дернули раз, другой, стали выламывать дверь.
Тогда бабуля громко сказала:
— Мы затопили водой нижний этаж, сюда сейчас придут соседи с милицией, у нее муж с оружием. Нина! Вы вызвали уже милицию?
И ответом был дикий крик:
— Вызвали, уже вызвали, не волнуйтесь! Сейчас будет вам все, будет милиция! Миша! Миша!
— Миша! — завопила бабушка. — Берите пистолет! Тут трое, у них ножи! Караул! Граа-бют!
И завизжала Маринка, как сирена.
Три пары ног сорвались и прогромыхали к дверям.
Наступила тишина.
Бабушка прикрутила кран. Прислушалась. Там, за дверьми, была тишина, но раздавался какой-то звук, как будто кто-то тяжело полз.
— Дед! — закричала неуверенно бабуля.
— Ай, — хрипло откликнулся дед. — Ай-ей. Ой. Иди. Иди. Ушли.
Маринка с бабушкой, открывши дверь, стояли со связанными ногами в воде и смотрели, как ползет окровавленный дедуля, ползет по мокрому полу на четвереньках к двери.
— Закрой дверь, — обычным голосом сказала бабуля, как она всегда говорила дедуле, когда он собирался что-нибудь сделать, и его это всегда раздражало.
Но он ответил слабым голосом:
— Не видишь, иду.
И только тут бабуля зарыдала.
Некто, повинуясь зову судьбы, покупает дом в деревне, вернее, хочет купить, но незадача, ничего нет.
Этот некто, обремененный семьей бородатый молодой человек, простодушный, но влекомый страшной мыслью о детях, молоке, грибах и свежем воздухе, начинает буквально рыть землю и едет просто на поезде в места, которые ему случайно назвали как благодатные: это дремучая Россия, пять часов ночным поездом в выходные по морозу, тихий, теплый провинциальный вокзальный зал ожидания со спящими шеренгами в теплых же платках, шапках и ушанках и с двумя осторожно бродящими по рядам худыми собаками без дома и пищи, как и наш соискатель теплой избы, избы где-то там, за десятки километров пути на местном автобусе, который пойдет только через два часа, отсюда и зал ожидания, тут хотя бы тепло в пять утра.
Автобус-то затем приползает на место поиска, но ничего нашему слишком простому искателю не обломилось, а зато он познакомился в сельпо, ища пропитания, с местным молодым мужичком городского вида, который и привел его купить молока к теще, а затем и к себе в почти городскую квартиру обождать автобуса.
Он знакомится с мирной семьей, молодые ребята, она красавица, он синеглазый, бородатый и длинноволосым, как мученик с иконы.
Молодые говорят, что изба есть, полуброшенная изба, ибо хозяйка старуха Онька взята дочерью на воспитание вон из деревни (40 км отсюда).
Взята так взята, как добраться до хозяев?
Но адреса этой тоже уже пенсионерки-дочери пока нет.
Обещают найти.
