Из ее речи с легким провинциальным произношением все время не исчезала льстивая, ластящаяся интонация, похожая на отчаянную мольбу. Наверное, так она говорила с мужчинами, которые… А потом появился Сэнди, и, конечно, она не подошла ему и даже не надеялась, что он женится на ней…
— Мисс Уайтхаус, мне нужно идти, я чувствую себя здесь незваным гостем.
— Пожалуйста, не уходите!
Ее пальцы нервно метались у груди, пытаясь застегнуть расстегнувшуюся пуговичку.
— Нет-нет, это ваша квартира, ваша собственность. И надеюсь, вы позволите оказать вам какую-то финансовую помощь. В конце концов…
— Пожалуйста, не уходите! Я рада, что вы появились. Мне было так тревожно, я думала, что, возможно, получу письмо от адвоката. Убрала все свои вещи на случай, если кто придет. Я чувствовала, что мне не следует здесь находиться, но мне некуда было идти. У нас не было друзей, понимаете? О случившемся узнала из газет, и поговорить было не с кем. Я жила здесь, как в тюрьме, правда, Сэнди не любил… Он был такой ревнивый, постоянно звонил, чтобы проверить, дома ли я…
Сэнди ревновал. И несомненно, мучился сознанием вины. В глубине души Генри было жаль их обоих.
— Не беспокойтесь, мисс Уайтхаус, не беспокойтесь ни о чем, я не хочу, чтобы вас что-то тревожило…
— Но вы придете еще? Скажите: что мне делать?..
Большие покрасневшие темно-синие глаза несмело взглянули на него, покорно, тихий льстивый голос умолял. С этой женщиной, подумал Генри, Сэнди казался себе раджой.
— Ну разумеется, приду.
— Я так его любила!
— Пожалуйста, не надо снова плакать…
— Я не буду вам обузой, найду работу, не такую, конечно…
— Да, не такую. А что… что еще вы умеете?
— Вообще говоря, ничего, но…
— Не беспокойтесь… и, мисс Уайтхаус, не сбегайте, хорошо?.. Я не шутил, когда говорил, что позабочусь о вас. Я хочу, чтобы вы оставались здесь.
— Спасибо, большое спасибо…
— А теперь я должен идти.
— Вы сказали… мне неловко напоминать… но я сижу без гроша…
— Ах да, конечно, извините… Слушайте, я выпишу чек. Вот, возьмите, этого будет достаточно?
— Даже чересчур! Я имела в виду только…
— Чепуха, держите. Я… я позвоню вам. Сейчас запишу номер. Значит, вы никуда не уходите отсюда, обещаете?
— Обещаю, да! Я так благодарна вам, вы внушили мне новую надежду! Придете еще, пожалуйста?
— Приду… очень скоро… предварительно позвоню… Я помогу вам всем, чем могу… даю слово… Я так рад, что встретил вас… то есть…
Генри рванулся к двери, мисс Уайтхаус заторопилась за ним. В маленькой прихожей они на секунду остановились. Генри было протянул, прощаясь, руку, потом порывисто и неуклюже взял ее руку, наклонился, словно собираясь поцеловать, но не поцеловал. Головой он задел тугую грудь блузки, волосами зацепился за пуговичку. Мельком заметил ногги, розовый лак на которых потрескался и отслаивался. Ее рука была маленькой, пухлой и пахла косметикой.
Он выскочил из квартиры и, не задерживаясь возле лифта, проворно сбежал по лестнице. Он бежал всю дорогу до «Хэрродза», там взлетел по ступенькам в отдел мужской одежды. Пружинисто зашагал по толстому ковру, косясь на себя в зеркалах. Чувства распирали его: острая жалость, желание, торжество, бешеная радость. Королевское самодовольство. Немного успокоясь, он купил себе четыре очень дорогие рубашки.
Люций собирал чемодан и думал: они все молодые, их беспокоит их молодое будущее. Один он стар, и у него стариковское будущее с болезнями, болями, отчуждением и смертью. Даже Герда не жалуется на здоровье, полна энергии, планов и решимости их осуществить. И вот, как раз когда он было подумал, что, вероятно, она нуждается в нем, она отсылает его прочь, и Генри может не позволить ему вернуться. Вставная челюсть мучила. Болела грудь. Слезы навернулись ему на глаза, и он промокнул их волосатой тыльной стороной ладони.
Одри неохотно согласилась с его предполагаемым приездом. Рекс, муж Одри, считал Люция занудливым старикашкой и так и будет к нему относиться. Тимми и Робби были дома, а потому придется терпеть их несмолкаемый гам. Люций не умел обращаться с детьми. Работать ему не удастся, так что нет смысла брать с собой рукопись. К тому же можно потерять ее. Его спальня будет без обогрева, и он вынужден будет сидеть со всем семейством и смотреть по телевизору то, что они выберут. Пойти погулять — некуда. Остается уходить в публичную библиотеку и писать там хайку. По крайней мере, единственное утешение в старости — искусство — всегда при нем. Он продолжал экспериментировать с рифмой.
Безжалостные нарциссы —
Что ни весна, то убийство.
Конец мой будет печален.
Ах, молодой хозяин!
Герда, посмотрев с террасы, нет ли Генри в саду, неожиданно увидела, как зеленый «дженсен» Сэнди выехал из гаража и умчался. Несколько минут спустя лендровер вывез на буксире подпрыгивающую «эру» и медленно потащил куда-то. Герда узнала лендровер, принадлежавший автомеханику и продавцу машин из Лэкслиндена. Генри явно решил продать машины Сэнди. Ей он ничего об этом не сказал. Не посоветовался и относительно того, как поступить с бумагами Сэнди. Герда видела, как Рода, поджав губы, носила коробки с бумагами в костер.
Генри стал чуть общительней, чуть менее мрачным. Отвезя Колетту домой вечером того дня, когда они барахтались в озере, он живо описал сцену в лодке, отчаянный заплыв Колетты и собственное негероическое поведение. Все смеялись. С момента возвращения Генри не был так весел и так по-человечески добродушен, и в сердце Герды зашевелилась робкая надежда. А после недавней поездки в Лондон он, казалось, еще больше повеселел. Однако все еще оставался скрытным и отчужденным. Дважды встречался с Меррименом для долгого разговора, и оба раза адвокат ушел, не повидавшись с Гердой. А еще повторно съездил в Диммерстоун, чтобы, как он сказал, взглянуть на состояние домов. (Маршалсоны владели Диммерстоуном.) Герде было интересно, заходил ли он на церковное кладбище.
На почте в Лэкслиндене Генри, зашедший купить марки для очень важных писем, обернулся и увидел позади себя Колетту Форбс.
— Привет, русалка!
— Привет, герой!
— Как пережила купание в озере?
— А что мне сделается!
— Купить тебе марку?
— Какая щедрость. Уже купила.
— Могу я проводить тебя?
— А как насчет того, чтобы отвезти на желтом «вольво»?
— Откуда ты знаешь о желтом «вольво»?
— Ты отвозил меня на нем прошлой ночью.
— Ах да, совсем забыл.
— Неважно, ты все равно знаменитость в здешних местах. Все только и говорят о тебе и твоих делах. Ты не знал?
— О таких вещах лучше не знать. Собственно говоря, день был такой замечательный, что я бы прогулялся, как голубь.
— Какой еще голубь?
— Да любой.
— А тебе известно, что ты говоришь с американским акцентом?
— Известно. Кто тот молодой человек, мимо которого мы прошли?
— Джайлс Гослинг, архитектор. Он делает…
— Что он делает?
— Извини. Папа говорил, что он делает надгробный памятник Сэнди. В свободное время он резчик по камню.
— Как твой папа?
— Злится.
— На тебя?
— Да. Считает, что я недостаточно ценю освобождение женщин.
— Женщины еще не свободны, слава богу!
— Он считает, мне нужно найти себе занятие.
— Оно у тебя уже есть. Быть женщиной.
— А быть мужчиной — это занятие?
— Нет.
— Думаю, я устроюсь на работу.
— И что ты умеешь?
— Ничего.
— Великолепно!
— Ты сам-то чем собираешься заняться?
— Что ты имеешь в виду?
— Если быть мужчиной не занятие, тогда чем ты собираешься заняться?
— Живописью.
— Правда? Как замечательно! Не знала, что ты…
— Нет, не умею. Я занимаюсь ею по доверенности. Пишу книгу о художнике. Ты о нем не слыхала. Макс Бекман. Ему нравились богини и проститутки. Школьницы — нет.
— Я не школьница!
— Тогда почему заплетаешь косичку? Ты похожа на десятилетнюю.
— А ты на столетнего. У тебя седые волосы.
— Нет у меня седых волос!
— Один, по крайней мере, вижу.
— Значит, я не лучше Люция Лэма.
— Мне нравится Люций Лэм.
— Почему ты такая агрессивная?
— А ты почему? Вот и поворот на Пеннвуд. Зайдешь, повидаешься с папой?
— Нет. Он презирает меня.
— Не выдумывай.
— Презирает. До свидания!
— Почему ты идешь этой дорогой? Ворота ведь на замке.
— Знаю, глупышка. Я перелезу.
— Тогда пойду с тобой, полюбуюсь, как ты будешь перелезать.
— Кто живет в тех перестроенных домиках возле паба?
— Джайлс.
— Джайлс?
— Да, архитектор.
— Слыхал, твой отец купил «Луговой дуб».
— Купил. Надеюсь, ты не против?
— С какой, к черту, стати я был бы против?
