– Как будто кто-то меня преследует.
Какая неприятная мысль.
Мы нашли вьетнамский ресторан, который понравился Беатрис, и заказали пиво. Я выпил свою порцию почти мгновенно и попросил еще. Беатрис молчала, не прикасалась к пиву и гоняла еду по тарелке.
– У вас какое-то странное настроение, – сказал я.
– Просто устала. Кот разбудил рано утром. Встал на грудь и лизнул в нос. Я поднялась и покормила его, но уснуть потом больше не смогла.
– Мой кот тоже так делает.
– У вас есть кот?
– Да. Правда, он пристает не потому, что хочет есть. Он докучает мне, заставляя совершать поступки, для которых я слишком ленив или труслив.
– Необычное поведение для кота. Обычно у них мозг не так устроен, чтобы служить человеку персональным мотиватором.
– Он не похож на обычных котов. В общем, законам науки он не подчиняется.
– Ваш кот не подчиняется законам науки?
– Да, потому что он воображаемый, – ответил я, и Беатрис кашлянула. – Но о нем мало кто знает. Обычно я не рассказываю людям про своего кота.
– У вас есть воображаемый кот?
– Да. Вообще-то он не совсем мой кот, он просто иногда приходит в гости.
– О-о-о, – протянула Беатрис с таким видом, словно пыталась успокоить опасного сумасшедшего.
– Давайте поговорим о другом, – предложил я.
– Давайте.
– Вы знаете какие-нибудь католические женские школы в Уэст-Мидтаун?
– А зачем вам? – подозрительно спросила она.
– Бабочка велела мне сходить туда, чтобы найти следующую записную книжку. Она сказала, что училась в женской католической школе в Уэст-Мидтаун.
– Записную книжку?
– Думаю, очередное убийство.
Беатрис долго смотрела на меня без всякого выражения и явно что-то обдумывала.
– Она называется Академия Святого Михаила.
– А вы и правда много знаете.
Беатрис промолчала.
– В чем дело, Беатрис?
Она продолжала смотреть.
– Не знаю… настроение как-то упало.
– Из-за меня?
– Наверное, я просто устала.
– Хотите, чтобы я проводил вас домой?
– Очень мило, но – нет, спасибо.
Сказать было больше нечего. Мы перестали разглядывать друг друга, и воцарилась тишина.
– Послушайте, Бен, – заговорила Беатрис, – ваша охота за сокровищами меня смущает. Я не знаю, кто вы. Вы милый и, кажется, честный человек, но все эти совпадения, которые вчера казались довольно невинными… знаете, сегодня мне как-то тревожно.
– Почему?
– Я знаю Академию Святого Михаила потому, что сама там училась. Это моя школа. Мое прошлое.
– О.
У меня отвисла челюсть.
– Мне иногда кажется, что вы шутите.
– О, – повторил я, потому что больше ничего в голову не приходило. – Это не я, правда. Но… вы учились в одной школе с Бабочкой?
– Мы не ровесницы. Иначе я бы ее знала.
– Ей сейчас было бы тридцать четыре.
– На четыре года старше меня. Я поступила в школу в четырнадцать. Значит, она училась в выпускном классе или уже закончила. Но она наверняка знала тех же людей, что и я. Я могу поспрашивать.
– Нет-нет, не надо. – Я запаниковал. – Это секрет. Я не хочу, чтобы вы о ней узнавали. Тогда у нас не получится.
– Что нельзя?
– Не получится получше познакомиться. Мне нравится с вами общаться. Будет совсем другое ощущение, если окажется, что вы знали Бабочку.
– Не ходите искать следующую запись.
– Почему?
– Такое ощущение, что она как-то связана со мной. Слишком много совпадений.
– Ну вот, теперь вы поддались паранойе. Здесь все – сплошное совпадение. Никто не заставлял вас просить зажигалку, вы первая подошли, а я был просто случайным человеком, сидевшим на ступеньках.
– Я не хочу, чтобы вы ходили в мою старую школу.
– Почему?
– Я уже сказала. Потому что мне страшно. Меня эта история пугает.
– Но я должен пойти! – возразил я.
– Ничего вы не должны, – отрезала Беатрис.
– Лично мне интересно, а не страшно. Разворачивается какая-то история, и я не знаю, какая. Это охота за сокровищами. Вот зачем я приехал в Америку.
Беатрис отвела взгляд.
– Идемте. Вы поможете найти книжку, – сказал я. И шутливо добавил: – Я вас защищу.
– Я ухожу, – заявила Беатрис и встала.
– Подождите. Дойдем вместе до метро.
Я полез за бумажником.
– Нет, я сама заплачу, – запротестовала она. – Оставьте на чай.
Когда мы вышли из кафе, Беатрис уже успокоилась.
– Вам туда, – сказала она, указав рукой. – Западная Тридцать третья улица, номер 425, неподалеку от «Пенн-стейшн». На вашем месте я бы взяла такси.
– Может, подвезти вас?
– Мне в другую сторону.
– Ладно. Мы еще увидимся? – спросил я.
– Не знаю, – ответила она.
– Как скажете.
– Позвоните, – произнесла Беатрис. – Только не завтра. В какой-нибудь другой день.
– Ладно.
Она поцеловала меня в обе щеки, и я остался стоять на улице и смотреть ей вслед. Было бы приятно, если бы Беатрис обернулась, давая понять, что все в порядке. Но она не обернулась.
Я старался не прокручивать в голове разговор с Беатрис, не менять сказанное, не делать свои слова динамичнее и убедительнее, не думать о том, что, возможно, я проявил бесчувственность. Я сердился на нее – ведь она попросила меня не искать записную книжку. А я хотел, чтобы Беатрис тоже испытала радостное волнение. Чтобы стала такой, как накануне.
Улица была хорошо освещена и открыта обзору, но я не видел ни души. Только проезжавшие мимо автомобили. Школу от улицы отгораживала черная решетка с остриями. Я мог бы перелезть, но не было необходимости. По обе стороны входа стояли огромные керамические горшки, в которых росли какие-то кусты. Просунув руку между прутьев, я с легкостью дотянулся до горшка. Я достал ручку Томоми Ишикава и присел на корточки. Уличный фонарь отбрасывал мою тень на ограду. Возможно, точно так же он светил, когда Бабочка прятала свое сокровище. Я принялся тыкать ручкой в землю, надеясь, что книжка закопана не слишком глубоко. Почва в горшках оказалась твердая, ее явно не трогали в последнее время. Но Бабочка некогда была здесь и делала то же, что и я. Нас разделяло только время. Я подумал о ней, маленькой и хрупкой, – как она копала в одиночку, среди ночи, прикасаясь к той самой земле, к которой теперь прикасался я; она вдыхала запах асфальта и пыли и вторгалась в мое личное пространство, словно ее воспоминания, наподобие клаустрофобии, атаковали мой мозг.
Я наклонил горшок и осторожно вытащил растение целиком, с корнями и землей. На дне лежал небольшой пакетик, завернутый в несколько слоев полиэтилена и заклеенный скотчем. Я сунул растение обратно и постарался придать ему такой вид, словно его никто не трогал. Я взял сверток, зашагал к метро и поехал долгим путем к отелю, гораздо более сложным маршрутом, чем было необходимо. В номере я развернул пыльный полиэтилен. Записная книжка явно лежала в тайнике давно, она успела намокнуть, но с тех пор уже высохла.
Трейси Уайатт (1966–1997)
У каждой истории есть начало. Если повезет, эта книжка просто сгниет, ну или ее спустя много времени после моей смерти найдут археологи. Возможно, найдут и выбросят, потому что она не вызовет интереса. Но я все-таки поменяю имена тех, кто в ней упомянут, не ради того, чтобы защитить невинных, но чтобы спасти свою шкуру, если вдруг кто-нибудь заинтересуется.
Когда мне было семнадцать, я безнадежно влюбилась в одного из учителей. Он недавно пришел работать в школу – молодой, серьезный, в очках, с видом человека, живущего куда более возвышенными вещами, нежели тривиальные мелочи, которые занимали нас. Изъяснялся он вежливо и деликатно. Если вы думаете, что он стал мишенью для насмешек, то нет. Его спокойное превосходство и отчужденность распалили наше воображение, и мы полюбили нашего учителя за эти качества (хотя я, наверное, сильнее остальных).
Кстати говоря, учителя звали мистер Уайатт, хотя мы обращались к нему просто Трейси, и он не возражал. Он преподавал английский язык со страстью, которую, в общем, расходовал впустую, но его уроки составляли смысл моей жизни, а в остальное время я рассеянно их дожидалась. Я нередко засиживалась после занятия, чтобы задать какие-нибудь вопросы, и выполняла домашние задания с невиданной прежде энергией.
Жизнь за стенами школы начинала бурлить. Мои родители жили в собственных мирах. Подростковые сомнения и одиночество еще усиливались моим договором с Комори, который послужил причиной ее смерти. С друзьями я сохраняла невозмутимый вид. Я считалась чуть более озорной, чем допустимо, но в меру; я была чужачкой – и в своем уединении погрузилась в новые глубины, бродя во мраке и размышляя о любви и потере, которые смешивала друг с другом. Эта тема издавна преобладала в моих мыслях. Остается лишь надеяться, что однажды меня унесут чистые воды.
