После службы святой отец вышел поговорить с нами, я не видел до этого святых отцов на улице, вне службы, он выглядел немного по-земному в своей рясе. Но священники тоже люди, они тоже все видят, видел и он нас. Его звали отец Монтень, он говорил с акцентом, он поздоровался со всеми, пожал мне сердечно руку и затем они с мисс Лолой мисс Дрю начали говорить по-французски. Он был француз из Канады, на голове немного жестковатых, тщательно причесанных, вьющихся волос – из-за этого лысым он не выглядел. Слушая их перепевы, я ощутил себя немым, безъязыким идиотом, толстым от булочек, потребляемых мной ежеутренне, и огромных кусков мяса, потребляемых мной в остальное время, очки мои, с простыми стеклами, запотели, я вспомнил, что я еще хожу в воскресную школу, причесываюсь и ношу вещи, которые мне заказывает мисс Дрю из Бостона (она перешла ко мне в заботах), я каждый день моюсь, живу за некий счет, который оплачивает босс, мисс Дрю сделала из меня своего действительного протеже, она заботится обо мне, будто отвечает за меня, все так странно. Потом она обернулась ко мне и внимательно взглянула на меня. Но в ее глазах я не уловил той ощутимой внимательности, она, казалось, могла позволить себе не ставить задачу отличать реальность от мечтательности и могла думать и о том и о другом одновременно, а может она была настолько богатой, что могла позволить себе думать всегда только о том, что она считает действительным в данный момент, т.е. обо мне… Я уже ничего не понимал, выжатый мысленно как лимон, я чувствовал себя не ответственным за себя, я слишком часто улыбался, говорил как сосунок и меня оттеснило течение жизни к практике быть лживым и неестественным, я стал делать вещи, о которых и помыслить не мог, разгуливая в куртке с надписью «Шадоуз» по Бронксу, я стал подслушивать чужие разговоры, как полицейский, пытаясь выяснить, что же все-таки вокруг происходит?
Однажды ночью я почувствовал запах сигары и услышал голоса. Я встал и пошел в коридор, откуда через полу-прикрытую дверь номера мистера Бермана, из той комнаты, где у него установился офис, доносился разговор. Мистер Шульц был в халате и шлепанцах, было поздно и они говорили не очень громко, и поймав бы меня на подслушивании было ясно, что они сделают. Но мне было по большому счету уже наплевать, я был членом банды, я веду их образ жизни, да и какого черта жить на одном этаже с мистером Шульцем и не попробовать узнать, о чем он иногда говорит. Мои способности слышать не улетучились по сравнению с прежней жизнью и я встал рядом и послушал.
– Артур, – говорил мистер Берман, – ты знаешь – ребята за тебя на смерть пойдут.
– Им не надо идти за меня на смерть. Им сейчас надо ничего не делать. Только держать глаза открытыми, шаркать ножками перед леди и не щипать горничных за задницы. Это так невыполнимо? Я платил и плачу им, так? У нас у всех оплаченный отпуск. Какого дьявола им еще нужно?
– Никто не проронил и слова. Но я тебе скажу то, что они не скажут. Это трудно объяснить. Все эти манеры и прочая мишура – это удар по их самоуважению. В двадцати милях по дороге есть стрельбище. Может отпустишь их выпустить пар, пусть постреляют в свое удовольствие?
– Ты что спятил? А если они устроят потасовку там, из-за какой-нибудь шлюшки перестреляют всю деревенщину? Нам только этого не хватает – начать выяснять отношения с фермерами!
– Ирвинг этого не допустит.
– Извини, Отто, мы говорим о моем будущем.
– Правильно.
Они помолчали с минуту. Затем мистер Шульц продолжил:
– Понятно. Мисс Дрю?
– Я до сих пор так и не услышал ее полное имя.
– Знаешь, давай позвони Куни, пусть привезет проектор, холостяцкие фильмы и пусть ребята оторвутся!
– Артур, выслушай меня теперь. Она – серьезные взрослые мужчины, они не такие мыслители, но думать они могут и они могут так же беспокоиться о своих судьбах, как и ты – о своей.
Я услышал как мистер Шульц начал ходить. Затем он остановился.
– Господи! – вскрикнул он.
– И тем не менее! – ответил мистер Берман.
– Отто, да у нее даже денег больше, чем у меня, о чем мы говорим? Она – просто другая. Да, она – сучка испорченная, они все такие, но я тебе обещаю, придет время, я ей сожму кое-что кое-где и все встанет на свои места!
– Они помнят Бо.
– Ну и что ты имеешь в виду? Я тоже помню, я тоже расстроен, я больше их расстроен. Я просто помалкиваю об этом.
– Не влюбляйся, Артур. – сказал мистер Берман.
Я быстро вернулся в свою комнату и лег в кровать. Дрю Престон – красива, стройна и двигается с неуловимым изяществом женщины. Когда она не думает о себе, так было, когда мы пошли с ней на природу, она становится волшебницей из старой-старой сказки потрепанных книжек приюта, наверно, еще прошлого века, она становится доброй, плоть от плоти доброй хозяйкой всех зверюшек леса, ее лицо меняется, она не знает, кто она и откуда пришла и с кем сейчас, и этот изогнутый овал рта и зеленые, с чарующей глубиной, глаза, которые могут быть злыми и прятать решимость под длинными ресницами – такой она волнует всех. Все мы в той или иной степени подпали под ее влияние, даже философски настроенный мистер Берман, самый старший среди всех, и может даже с явным мужским дисбалансом, с существованием которого он давно смирился, и которое напомнило о себе лишь в присутствие этой тонконогой особы. Но все это делало ее очень опасной, она не уравновешивала команду, она оцветила наше существование на какой-то момент, сумев влезть в роль, предложенную нашим окружением, но одновременно ослабила наши имена. Как, к примеру, тогда, когда пастор спросил при приеме в воскресную школу мое имя, я ответил
– Билли Батгейт, и наблюдая, как он записывает это имя в книгу, я понял, что я крестился в банду, потому что отныне у меня есть такое имя, которым я могу пользоваться, когда чувствую, что оно мне подходит. Так Артур Флегенхаймер мог изменить себя на Голландца Шульца, а Отто Берман – в некоторых кругах на Аббадаббу. Так наши имена будто номерные знаки на машине, существуют с машиной, но освещаются только при определенных обстоятельствах, на опознавание. А мисс Лола на борту лодки и мисс Дрю в отеле «Савой», в Онондаге стала мисс Престон – она тоже, как и мы, стала меняющейся в зависимости от жизни. Хотя я должен признать, что возможно в отеле «Савой» у меня сложилось о ней неправильное впечатление, ведь клерк приветствовал ее как мисс Дрю, но, наверно, не потому что это ее девичья фамилия, а просто может он так давно ее знал, еще с детства, что предпочитал не называть ее по-новому. Наверно, не надо мне было так все жестко расставлять по полочкам, даже по кличкам, может это была моя собственная проблема, что мне надо было знать вещи четко – ведь я ожидал, что они не будут меняться. Но сам-то я менялся, кто я был, где я сейчас? Каждое утро – надеваю очки с ничего не увеличивающим стеклом, каждый вечер – снимаю их, будто только без них могу спать. Я поступил в ученики на гангстера, а обучался святой Библии. Я был уличный пацан из Бронкса, а жил в провинции как Лорд Фонтлерой. Сравнивая то и это – получалась бессмыслица, но я везде оказывался на своем месте. А если ситуация изменится, изменюсь ли я? Да, ответ был – да. Подобные размышления привели меня к мысли, что может вся идентификация людей и имен тоже явление временное, потому что ты идешь по жизни временных ситуаций. Такая мысль очень успокоила меня. Я назвал ее про себя «теорией номерных знаков». Как чистую теорию ее можно применить к кому угодно, сумасшедшему или нормальному, не только ко мне. Я почему-то перестал волноваться за мисс Лолу мисс Дрю мисс Престон так, как за нее волновался мистер Отто Аббадабба Берман. Надену новый халат, дождусь, пока мистер Артур Флегенхаймер Шульц уйдет спать, постучусь в дверь к Аббадаббе и скажу ему, что значит Х. А помнить мне надо обо всем этом, о том, что привело меня к таким выводам, по совсем другим причинам – и вот этого никому не открывать. Помнить надо о своей исключительности. И это не изменится.
Я спал допоздна, что на меня не было похоже. Проснувшись, увидел, что свет солнца играет на белых занавесках, как луч проектора на экране перед показом фильма. Горничная шумела в коридоре пылесосом, грузовик на улице гремел цепной передачей. Я вылез из постели, чувствуя затекшие мышцы и сделал утреннее омовение. Затем оделся и пошел завтракать.
Перед отелем меня ждал у распахнутой двери «Бьюика» Аббадабба Берман.
– Эй, малыш! – сказал он, – Садись, проедемся!
Внутри мне место было только на заднем сиденье, между Ирвингом и Лулу. Когда мистер Берман сел вперед, а Микки завел машину, Лулу склонился и сказал грубым голосом: «А сопляк тоже с нами?»
Мистер Берман не удосужил того ответом и Лулу обиженно замолк, взглянув на меня многозначительно враждебно. Затем добавил: «Сыт по горло всем этим дерьмом!»
