– Да пошел ты!
– Второе, – не смущаясь, продолжал он, – научиться пить чай в пять часов вечера. Это время классического английского чаепития.
– Это будет нетрудно.
– Третье – ты должна любить только меня. Я подумала немножко, а потом спросила:
– Слушай, а компромисс возможен?
– Какого рода?
– Я даже согласна на регби, но вот третье условие мне не по силам.
Он сделал вид, что собирается меня задушить, и мы оба рассмеялись.
– Я такая, какая есть. Меня не переделать.
– Знаю. И не надо тебе меняться.
И он подарил мне один из тех взглядов, которые проникают в самое сердце.
Следующий вечер был прощальным. Мы сидели в элегантном кафе, и Тони смотрел на меня с грустью, как на птицу, которая еще сидит на ветвях, но уже расправила крылья для полета и зорко смотрит вдаль. Для меня он утратил всякую реальность; я еще могла коснуться его, но между нами легли материки, страны, города. Перед расставанием всегда бывает минута, когда любимый человек уже не с нами.
– Что ты будешь делать сегодня вечером, когда я уеду? – спросил он.
– Я пойду в свою комнату, лягу на кровать и буду плакать в подушку, – ответила я, пустив в ход свои самые бархатные интонации.
– Ты лжешь. Как только меня здесь не будет, ты наденешь вечернее платье и пойдешь в бар "Шампанское".
– Я не лгу. Я просто говорю то, что тебе больше всего на свете хочется услышать.
На прощание я оставила на его губах тонкий слой помады.
Он улетел, и мне стало скучно. Я сидела в пьяном тумане среди блеска и одиночества ночного заведения и думала о том, что после тридцати лет жизни, разгромленной тысячью случайностей, нужны только подлинные, длительные привязанности. Но моих благочестивых мыслей хватило ненадолго. Мне захотелось кого-нибудь поцеловать, все равно кого. Привычно рыская глазами по лицам мужчин, я вдруг увидела Уродца, богатого англичанина-плейбоя, любителя водки с тоником.
Как кстати! Я помахала ему рукой, и он поспешил ко мне.
Мы очень весело выпили, а после направились в битком набитый ночной клуб, где творилось нечто невообразимое. Был субботний вечер, и народ отрывался вовсю.
Совершенно незнакомые люди говорили друг другу "Хай", танцевали, обнимались и целовались. К стойке бара невозможно было пробиться, но меня увидел бармен китаец, который не раз ставил мне бесплатный стаканчик виски со словами: "Самой красивой женщине в Гонконге".
– Это ваша девушка? – заорал он Уродцу, пытаясь перекричать сумасшедший гам.
– Моя! – проорал польщенный Уродец.
– Быстрей заказывайте, пока вас не смели! – завопил бармен, игнорируя десятки протянутых Рук.
Мы получили свое виски, и Уродец удивленно спросил меня:
– Тебя здесь знают?
– Еще бы! – ответила я со счастливой улыбкой. Потом Уродца перехватили трое друзей-британев, и я потеряла его из виду. Я пыталась танцевать На маленькой сцене, но поскользнулась на блестящем паркете и упала, увлекая за собой маленького официанта с подносом, уставленным бокалами. Звон стекла, сверкание осколков, выплеснувшееся виски на моем ядовито-розовом платье, маленькая паника на сцене. Все как в плохом кино. Я чудом не порезалась. Меня с превеликой осторожностью извлекли из останков стекла, и, полагаю, я надолго потеряла в этом баре репутацию благовоспитанной леди.
Вскоре меня обнаружил Уродец, мы добавили горючего в нашу жизнь, и, танцуя у стойки бара, я почувствовала, как он прижимается ко мне сзади. Мне пришло в голову, что он имеет совершенно извращенное представление о нашей программе на сегодняшний вечер. И вот почему. Я была потрясена гигантским размером того, что упиралось в мои ягодицы. Он не поддавался никакому описанию. Я всякие повидала в жизни, но такой! "Перо бессильно описать", – как говорили с легким вздохом писатели XX века.
Я почувствовала бесконечную и подлую слабость в руках и ногах. Меня не переделать! Я всегда пытаюсь то здесь, то там урвать немножко любви.
– Я живу в соседнем отеле, – сказал Уродец. – Поехали ко мне.
– Не могу. Я сегодня храню верность другому мужчине.
– Где этот мужчина сейчас?
– Летит в самолете.
– Верность хранят только на земле, а он в воздухе. Вот когда он приземлится…
– И все же нет.
– Позволь хотя бы проводить тебя до твоего номера.
Мы поднялись на двадцать шестой этаж, и он прижал меня у двери моей комнаты. – Я тебя хочу.
– Это не причина. И потом здесь негде…
– Сейчас я что-нибудь придумаю.
И придумал, сукин сын! Он нашел дверь, ведущую к черной лестнице для прислуги.
"Что, прямо здесь?!" – в ужасе воскликнула я, очутившись на холодной каменной площадке, залитой беспощадным электрическим светом.
Он не ответил. Потом был короткий рывок друг к другу, внезапное и яростное сплетение тел, стремительное и беспорядочное утоление страсти. Кто-то не спеша поднимался по лестнице, и этот страх чужих шагов подтолкнул нас к финишу. Во время оргазма я вцепилась зубами в рубашку Уродца, чтоб не заорать.
Когда схлынула помрачающая волна бесстыдного наслаждения, я очнулась и увидела себя, лежащей голой спиной на твердом, как лед, каменном полу. Шаги приближались, мы подпрыгнули, как напроказившие школьники, которых вот-вот застанет учитель с указкой в руках, схватили одежду и выскочили в коридор в чем мать родила. На наше счастье, там никого не оказалось.
Я одевалась, приплясывая от нервного возбуждения, как вдруг вспомнила, что мы оставили на лестнице использованный презерватив.
– Глупости! – небрежно заметил Уродец. – Найдут и уберут. Лучше скажи мне, мы увидимся завтра?
Я кивнула и крепко поцеловала его в губы. Потом сказала:
– А теперь иди. Мне надо побыть одной.
Спать мне совершенно не хотелось. На земле вообще нет времени, чтобы спать, раз ты женщина. Я тихо вошла в свою комнату, налила виски и со стаканом в руках и с сигаретой заперлась в ванной, чтобы не разбудить Соньку.
Там, сидя на унитазе, я пила виски и рассматривала свое умноженное зеркалами разгоряченное лицо. Не лицо, а маска похоти, сука в охоте. Нравственность моя, дочь московских общежитий, ничуть не была задета недавней сценой на лестнице.
Бедный Тони! Если мы с ним сойдемся, я украшу его голову целыми зарослями рогов.
Я поставила пустой стакан на пол, встала и подошла к зеркалу. Какая порочная красота! Глаза, сожженные бессонницей и обведенные темными кругами. Искусанные губы с запекшейся кровью. Следы мужских зубов на шее. Сколько ночей я уже не сплю? Боже мой! Я исхудала и почернела, как заблудшая кошка, и прислуга в отеле при встречах со мной, стыдясь, отводит глаза. Но что же делать, если как женщина я поистине ненасытна!
Часы показывали пять утра, когда я рухнула в постель. А в девять меня разбудил звонок Уродца:
– Привет, сумасшедшая русская женщина! Мой самолет в полночь. Как насчет встречи в девять вечера?
– Не могу. Ребенок в это время ложится спать.
– А в половине десятого?
– Идет. Я приеду к тебе в отель.
Как только я положила трубку, раздался следующий звонок. От Тони, прилетевшего в Лондон.
– Что ты делала этой ночью?
– Тони, это что? Самый популярный вопрос сезона?
– Ты не ответила.
– Я пила в ночном клубе.
– Одна?
– За кого ты меня принимаешь? Конечно, с мужчиной.
Он помолчал. У него явно не хватило духу узнать подробности. И слава богу! Врать с похмелья я не умею.
– Я люблю тебя.
– Я тоже, милый, но у меня страшно болит голова. Я мечтаю о пиве.
– Ладно, я позвоню тебе днем.
В полдень я, как всегда, лежала у бассейна и размышляла о социальной и моральной ценности блуда. В сущности, я очень простая женщина. И моя беда лишь в том, что я ужасно люблю любовь. Мне нравится доставлять мужчинам удовольствие, и я не вижу в этом ничего дурного. Для меня это так же естественно, как поесть или поспать. Приписывать мне какую-то роковую власть над мужчинами попросту смешно.
В душе я остаюсь бесхитростной и неиспорченной. В мой ручей может окунуться любой мужчина – и богач, и бедняк, и умный, и глупый, и молодой, и старый, – лишь бы он мне приглянулся в данный момент. Я искательница счастья на коротких дистанциях. И удовольствие от секса в полной мере я начала получать только сейчас, в тридцать лет. По-видимому, женщина созревает для любви, только пройдя через всю интимность и через все отрицательные стороны брака.
Мои размышления на эту тему прервал подошедший управляющий отелем Алекс, с которым мы всегда мило раскланивались. Его внимательные глаза не упустили ни одного моего проступка. Как часто он ловил меня под утро, когда я крадучись возвращалась в свой номер с видом лисы, шкодившей всю ночь.
Алекс – ярко выраженный мужчина с безупречными манерами. У него счастливая наружность, неотразимая для женщин и неприятная для мужчин. Высокий и элегантный, он был бы хорош в костюме матадора. Глядя на его густые черные волосы и глаза, будто сделанные из голубого агата, я каждый раз мучилась вопросом, кого же он мне напоминает. Но если хочется что-то узнать, проще всего спросить, не так ли? Что я и сделала на этот раз.
