А Гудрун, Рика и Ар залезают в другую и, сверившись по карте, лесными и проселочными дорогами добираются до своего убежища.
Здесь их ждет Франжье. Он весь радушие.
— Ну что, голубки, все в порядке, если верить радио?
Ему никто не отвечает, все расходятся по комнатам, моются, переодеваются.
Потом снова собираются в гостиной, где Франжье смотрит телевизор.
На экране возникают кадры, показывающие стену тюрьмы, двор, сторожевую вышку, брошенную ремонтную машину. Репортер берет интервью у начальника тюрьмы, у начальника полиции, у часового, у надзирателей, даже у заключенных. Далее на экране возникает седая женщина со впалыми щеками, с заплаканными глазами. Это вдова одного из убитых надзирателей, ее поддерживает дочь — девушка лет восемнадцати, она не может сдержать рыданий. Вдова что-то бормочет в микрофон. Неожиданно девушка начинает кричать, захлебываясь слезами:
— Будьте вы прокляты! Вы не люди! Вы чудовища! Ну убивайте, жгите, взрывайте! Но не говорите, что это ради свободы людей! Вы звери, лживые звери…
Ар резким движением выключает телевизор и до боли закусывает губы. Он наливает полный стакан пива.
— Выпьем, — кричит неестественно громким голосом, — выпьем за зверей! А? За славных хищных зверей, которые убивают во имя свободы! За львов, за тигров, за шакалов!
— Не ори, — обрывает его Гудрун, — истерик. Лес рубят — щепки летят. Еще ни одно большое дело не обходилось без жертв. Но это необходимые жертвы. Да, мы убьем тысячи, но свободными станут миллионы!
— Тихо, — говорит Франжье, в его голосе звучит металл, — разболтались! Вы делаете важное, нужное дело. Вы боретесь за революционные идеалы. И хватит болтать. Послезавтра будем эвакуироваться — здесь начинает дурно пахнуть. Полицейские не любят, когда ликвидируют их товарищей. А тут два надзирателя, да еще этот следователь, уж не знаю, кто его кокнул. Это перебор. Пора уезжать. Так что готовьтесь. Послезавтра.
После того как мы вытащили этого типа из тюрьмы, в городе, по выражению нашего шефа, стало дурно пахнуть. Полиция просто взбесилась — прочесывают квартал за кварталом, взялись за окрестные деревни. Того и гляди заглянут к нам. Так что самое время сматывать удочки. Жаль, я уже привык к нашему тихому домику, к этому глухому лесному уголку.
Между прочим, именно в те дни я обнаружил в себе новую черту — склонность к сентиментальности. Теперь-то, когда обдумываю эти строки, я эту черту утерял. И уже давно. А может, не утерял? Пожалуй, нет. А если быть точным — сентиментальность во мне таилась всегда, но просыпалась лишь иногда и непонятно по какому поводу. Впрочем, это я сейчас анализирую, когда располагаю временем, а тогда мне было не до вздохов и закатывания глаз. Так что погулял я в последний раз по лесным тропинкам, попрощался с белками и птичками, подышал лесным воздухом и пошел собирать вещи.
Замечу, что вещей у меня немного. Костюм, что на мне, плащ, шляпа, фальшивая борода и другие камуфляжные аксессуары, например, ватные тампоны за щеки, чтобы изменился овал лица… Еще пара пистолетов. Ничего более серьезного шеф брать не разрешил. «Тяжелая артиллерия будет следовать за вами малой скоростью», — сказал.
Вечером он приехал за нами на машине — ночью предстояло пересечь границу, до которой три часа езды.
Посидели, выслушали последние нотации шефа и загрузились в машину, черный быстроходный «рено». Я сажусь за руль. Франжье с нами не поехал. Да и к чему? Он так подробно и долго втолковывал нам все адреса, пароли, детали маршрута, каналы связи, что я могу их повторить, хоть разбуди меня среди ночи.
На прощанье Франжье сказал:
Помотайтесь, запутайте следы, пусть вас немного подзабудут. Да и кое-чему не мешает вам подучиться. Когда придет время, я вас найду, не беспокойтесь. И тогда займетесь настоящим делом.
— А это, значит, все ненастоящее было? — спрашиваю.
— Это так, разминка, — отвечает без улыбки. — Ну все, до встречи.
Всю дорогу мы молчали. Каждый думал о своем. Не знаю, о чем Гудрун и Рика, но сомневаюсь, чтобы о новых фасонах платьев. Лично я подводил кое-какие итоги.
Как же получилось, что образцовый студент, жизнерадостный спортсмен, профессиональный донжуан Арндт вдруг превратился в опасного террориста-боевика, убийцу, врага общества, в солдата «Армии справедливости», чья цель разрушение этого самого неправедного общества? Как?
Я не такой уж простак, чтобы не понимать, какую роль здесь сыграли такие люди, как Франжье, этот «дорогой друг» Рони, да и моя нежная подруга Гудрун, у которой на счету больше убитых, чем любовников (а этих трудно сосчитать).
И все же, если бы не существовало этих моих учителей, стал бы я тем, кем стал? Наверное, все-таки да.
Как ни крути, а виновато общество, в котором мы живем, его законы, его нравы, его властители, эти «сильные мира сего». Я не теоретик, я практик и не очень-то разбираюсь в теориях, в которых такой мастак Рика. Но я согласен с ней — всех этих жирных свиней, погрязших в своем богатстве, надо давить как клопов. Сокрушить это гнусное общество потребления — задача благородная, но нужно подготовить почву. Нужно безостановочно и неустанно жалить. «Кусай и исчезай» — вот в чем сейчас наша задача. Сейчас, а дальше?
Когда-то у меня были какие-то мечты, цели, идеалы, что ли. А что теперь? Что осталось?.. Как что? Осталась борьба. Мой долг бойца «Армии справедливости». Ладно, сейчас, когда мы мчимся по ночному шоссе, думать обо всем этом не хочется. Впереди ночь, которую раздвигают могучие фары нашей машины, по обе стороны тянется неподвижная стена леса. Изредка навстречу проносятся гигантские грузовики с прицепами, они везут в наш город овощи, фрукты, цветы…
Гудрун трогает меня за плечо, я сбрасываю скорость, вглядываюсь в километровые указатели. Еще пять минут езды, и мы сворачиваем на боковую дорогу, проезжаем десяток километров, снова сворачиваем теперь уже на узкую разрытую лесную дорогу и едем совсем медленно.
Неожиданно впереди мигает красной точкой карман-ый фонарь. Красная точка становится зеленой, зеленая елой и снова красной. Мы вынимаем пистолеты, я ос-анавливаю машину.
К нам выходят двое парней. Они молча пожимают ам руки и уводят в лес…..Итак, мы за границей. Как мы ее перешли? Ну какая вам разница! Вы же не будете ее переходить темной ночью глухим лесом, а? Вы, сидящие в стеганом халате и ночных туфлях в мягком кресле у камина, уставившись в экран телевизора, где крутят какой-нибудь идиотский фильм про шпионов и бандитов. Такой же далекий от действительности, как ваша ватная благополучная жизнь далека от моей. Ну так не спрашивайте! Вы ведь пересекаете границы в спальном вагоне или воздушном лайнере. И для вас главная опасность, чтоб таможенники не обнаружили в вашем чемодане бутылку виски или сигаретный блок сверх нормы. Жуткий риск!
Вот с того дня и начались мои, вернее, наши скитания. И где только мы не побывали! И в Германии, и в Италии, и во Франции, и в Испании, и в Австрии, и в Швейцарии, и в Турции, и в Греции, даже в Марокко и в Алжире, даже за океаном.
Только до Восточной Европы не добрались. Но там таким, как мы, делать нечего. Там с такими, как мы, не церемонятся. Они у себя революции уже сделали и наши методы не понимают. А террористов, да еще таких, кто размахивает красным флагом и называет себя марксистом, особенно не жалуют. Ну и плевать! И других стран хватает, где можно порезвиться. Но особенно резвиться не приходится.
Оказывается, закон о выдаче преступников действует не только в отношении уголовников, но и в отношении опасных террористов, каковыми нас считают. О том, что мы идейные борцы, нечего и заикаться (тем более когда на нашем счету убитые полицейские).
Выясняется к тому же, что Интерпол разыскивает нам подобных по всем странам с такой энергией, словно мы фальшивомонетчики или злостные банкроты.
Так что куда бы мы ни попадали, почти везде приходится прятаться, все время менять квартиры, пользоваться фальшивыми документами, переодеваниями. Постепенно это стало привычкой. У шефа неплохие, наверное, связи — во всяком случае, всюду мы находим покровителей, машины, документы, квартиры, оружие. А вот насчет денег…
Насчет денег дело обстоит хуже. Постепенно мы начинаем ощущать их отсутствие. Видимо, Франжье, снабдив нас кое-какими капиталами, не учел наши аппетиты, а главное, образ жизни. Когда люди не работают, не учатся, не имеют семьи, постоянного места жительства, они тратят очень много денег. От безделья, наверное.
И вот однажды, дело было в большом немецком городе, уж забыл, где (столько их миновало, что не грех забыть), не то в Гамбурге, не то в Мюнхене, а может, во Франкфурте. Словом, сидим мы втроем на террасе кафе, пьем пиво (в Германии оно отличное) и грустим. Наши ресурсы подходят к концу.
