Блядские приступы паники. Тяжкое наследие алкоголизма. Чертов алкогольный психоз, он до сих пор никуда не делся. И не денется. Единожды алкоголик — алкоголик на всю жизнь, но есть лекарства:
Диазепам, 2–5 мг, кратковременный курс. Депрессант, типа. Или бетаблокираторы — от пальпитаций и симптомов типа одышки, учащенного сердцебиения, дрожи в конечностях, страха, головокружения. Или долговременный курс: трициклические антидепрессанты типа имипрамина.
Или: как объяснял в клинике один престарелый хиппи, приступы паники вызываются расстройством деятельности «читта» (ета орган восприятия и познания) и называются в аюрведической медицине «читта-удвега». Ето расстройство вызывает дисбаланс энергии «вата», отчего происходит дрожь, страх, головокружение и т. п. В таких случаях помогает массаж марма-точек головы джиотишматическим маслом и абхьянгой, с использованием вата-балансирующего ашвагандха-брамического масла. Или вино на травах, «Сарасватариштха», облегчающее боль. Слишком уж ты подсел на западную химию, чувак, говорил етот старый дряхлый хиппи. Освободи свою душу… уж кто бы говорил, у самого руки как сухие ветки, меньше надо было героином колоться.
Или: да забей, все ето дерьмо — страх и боль — ето просто жизнь, таков уж этот говенный мир, эта ебаная жизнь, если б мы не боялись, то давно уже погибли бы. Ети приступы паники — очередное, что нам надо преодолеть, очередной ужас, который надо побороть, и я его поборю, бля. Нам с воробьями и воронами етот ужас победить как нечего делать. Мы с ним разделаемся как повар с картошкой.
Так, теперь я проголодался. Голоден как волк, если точнее. А дома у меня куча дел: разложить покупки, проверить, как там Чарли, выдать ему сельдерея и ласки, выбрать какой-нибудь овощ к ужину, приготовить ужин, съесть ужин. Потом принять ванну и посмотреть телик. Может, звякнуть Перри, пускай придет, перекинемся в карты или еще что. И все ето придется делать одной рукой, бля. Все получается вдвое дольше.
Попробуйте одной рукой раздать карты для «рамми», увидите, сколько времени вам потребуется. Попробуйте держать карты. Попробуйте тасовать, бля.
А вот я научился, бля. Я все еще жив. Меня ничем не победить, ничем не побороть.
Оставляю на столике деньги за кофе, говорю «пока» официантке, беру сумку с продуктами и ухожу. Небо все чернеет, но дождь никак не начинается. Хорошо. Если удастся добраться домой до начала дождя, все будет хорошо; тогда я до конца жизни буду жить как нельзя лучше.
Шаг 9: Мы постарались, где можно, загладить нашу вину перед другими людьми, кроме тех случаев, когда это повредило бы им или кому-то еще. Да, мы взяли себя, дрожащих, за шкирку, блеющие мешки тел, кто без зубов кто без глаза кто без руки ноги бля и все без искорки или без блеска или чего у нас там когда-то было, и произнесли таким голосом, как будто пепел сыплется, что хотим попросить прощения. А отражения смеялись или рыдали или то и другое сразу а в пустом небе рокотало и больше ничего и тогда мы поняли что любая попытка загладить вину безнадежно далека от цели, и нам вечно барахтаться в стыде вине и раскаянии. Выброшенные на дальний беззвездный берег подсвеченный красным и быть нам тут навеки одиночками, нам самим и любому, кого мы хоть раз в жизни коснулись, блуждать тут вечно, бесцельно. Вечно эти «вечно». Вечно эти безумные крайности.
Даррен фальшиво напевает из репертуара «Банды гончих»[41]:
— Мы с табою детка два зверя потных, так давай как в передаче «В мире животных», ииищоооораз. Мы с табою детка два зверя потных, так давай как в передаче «В мире животных», ииищоооораз. Мы с табою детка…
Одну и ту же строчку, снова и снова. Алистеру это начинает действовать на нервы. Он показывает на дорожный знак, сообщающий, что им осталось всего семь миль до пункта назначения, и говорит с акцентом наподобие дяди Тома:
— Почитай что прибыли, масса. Хвала Господу.
Даррен перестает петь.
— Какого черта ты так разговариваешь?
— Как?
— Как будто ты из ямайской банды.
— Да не, я… я тока хотел, ну, пошутить, что ли.
— Смари, братан. Я про всякую там ебаную ямайку слышать не хочу, бля.
— А я про них и не говорил.
— Ну вот и не говори, бля. Слыхал ту историю? Про руки, типа?
— Не-а.
— Всего пару недель назад. Знаешь, есть такой чувак, Плоский зовут?
— Это такой, жутко тощий, и голова плоская?
— Он самый, ага. Его…
— Я ему велик толкнул.
— А?
— Этому Плоскому, я ему толкнул велик. За полтинник, горный велик, типа. Это был моего дядьки велик, но дядька решил продать, потому как у него прямая кишка выпала, и вот он отдал велик мне, а я его толкнул.
— За полтинник?
— Угу.
— Неплохо.
— Да я знаю. А мне почти ничё не досталось.
— Короче, у Плоского есть младший брат, лет шестнадцать ему, работает велокурьером. И вот две недели назад его вызвали…
— Небось, на том самом велике. Потому что у него…
— Слушай, заткнись уже и дай рассказать, ага? Ёптыть, Алистер, ты все равно как таракан в ухе. Зудишь и зудишь. Заткнись и дай рассказать чё я хочу, поэл? Вдруг да поймешь чё-нить.
Алистер пожимает плечами, шмыгает носом и затыкается. Даррен глядит на него три долгих секунды, потом опять устремляет взгляд на дорогу и продолжает:
— Младший брат Плоского. Велокурьер, на велосипеде, который, может, был твоего дядьки, пока у того очко не вывалилось, и тогда он отдал велик тебе, а ты его толкнул. Попустило?
Алистер ухмыляется и кивает.
— Угу.
— Отлично. Так вот, его вызвали куда-то на Парли, на границе сомалийского района, знаешь, где это? И вот он туда приехал, постучал в дверь, выходит какой-то ямаец трех метров ростом, дает ему железную коробку, типа, жутко холодную, замороженную, типа она в морозилке лежала, бля, и пачку башлей с кулак величиной. И ни слова не говорит, типа, тока сует ему коробку и бабло и клочок бумажки с адресом, где-то в районе Док-роуд возле Дингла. Ну, братец Плоского бабки в карман, коробку типа себе в сумку и поехал.
Даррен выковыривает что-то из зубов и щелчком сбрасывает на пол.
— Короче, он полдороги к Док-роуд уже проехал, и слышит, чё-то брякает. У него в сумке, типа, стучит, громко так. И вот он остановил велик, слез, смотрит в сумку. Коробка раскрылась. И вот он глядит внутрь. Я че хочу сказать, кто угодно заглянул бы, нет?
— Ну да, да.
— И чё он видит?
— Без понятия.
— Две руки, бля. Отрезанные, типа. И печатки на них и все такое. Он сказал, что на одной руке была татуировка, ласточка, и пять или шесть золотых гаек на обеих, бля.
Даррен снимает одну руку с руля, чтобы продемонстрировать собственные кольца.
— В бога душу мать. Чё, правда?
Даррен твердо кивает.
— Не вру, братан, ей-бо. Пара рук, бля.
— Ёбть. — Алистер мотает головой, глаза у него круглые. — А братан Плоского, он тада чё?
— А ты думаешь, чё, бля? Доставил эту ебаную коробку. Приехал по тому адресу, бля, отдал другому здоровенному ямайцу, а он типа заглянул туда и такой: «Дело сделано». И больше ничё — таким, знаешь, басом, как у них всегда бывает? ДЕЛО СДЕЛАНО. Дал парню еще бабла и захлопнул дверь, бля.
— В бога душу мать.
— Бля буду, братан. Я его сам видел, братишку Плоского, через два или три дня, в «Дротике». Он, похоже, за двое суток так и не оклемался. Белый как мел, как будто привидение увидал.
— Неудивительно, бля. Бедный парень. А слушай, вот чё: они были белые или черные?
— Чё?
— Да руки те. Их отрезали у черного парня или у белого?
— Нинаю. Какая разница?
— Наверно, никакой. Руки есть руки, ага?
— Угу. А я те вот чё скажу: чтоб вести дела, лучше и не придумаешь. Безжалостно, типа, вот как надо. Никаких соплей, бля. Если б Томми, мать его, больше думал о деле, типа, мы б щас не тащились черти куда, чтоб там заниматься черти чем, скажешь, нет?
Алистер глядит на поля, что распростерли свою тусклую зелень по обе стороны в сером свете, до дальних склонов, на которых уже завиднелись пятнышки домов, окраины городских угодий, случайные перелески. Высокая мачта телевещания, словно тонкий шпиль королевского дворца, и на высоком дальнем холме — колонна, видно, памятник какой-нибудь прошедшей войне. Алистер говорит:
— Уж недалеко. Почти приехали. Несколько минут, и мы там.
— Ну и слава коню. Разберемся с этой еботней и домой поедем.
Алистер улыбается.
— Знаешь чё; этот мужик, которому руки отрезали. Вот ему уж точно понадобится литературный негр, а?
— Ага. — Даррен смеется. — Точно.
— Ты как думаешь, он помер?
— Господи, конечно. От потери крови, типа, и шока. Он будет дохлый номер, как вот эта блядская овца!
На обочине стоит одинокая овца, и Даррен внезапно бросает машину на нее, овца спасается в живую изгородь, машина лишь на несколько дюймов разминулась с ее окороками.
