«Тень Афона простирается повсюду», — подумал я.
— Сам святой Афанасий не осудил бы такой экономический динамизм, — сказал я, поскольку мне уже надоело играть роль немого персонажа.
— И я не осуждаю, как ты догадываешься. Монастыри, как и наша Церковь, нуждаются в деньгах, чтобы противостоять пропаганде Запада, который уже тысячу лет строит козни против православия. Видал, как они унизили наших братьев сербов? Европейский союз уже вынудил нас убрать из удостоверений личности то, что лучше всего характеризует греков. Что нам останется, я тебя спрашиваю, если мы отречемся от нашей православной веры? Боевой клич монахов монастыря Эсфигмен, «Православие или смерть!», четко выражает дилемму, с которой мы столкнулись. Минас сказал мне, что ты родом с Тиноса. Ты хотя бы не католик?
На Тиносе немало католиков, как и на других Кикладских островах, Сиросе, Санторине. Я знаю маленькие деревушки, где осталось не так уже много жителей, но при этом православные и католики все еще враждуют друг с другом. Мы вернулись в гостиную.
— Считаешь меня слишком толстым? Могу тебе сказать, что шлюшек вроде Янны мой вес ничуть не смущает!
Он опять расхохотался. То, что он рассказывал, было мне, конечно, интересно, но само его общество стало нестерпимым. Я неохотно сел на тот же стул и отведал ракии Нектариоса. На мой вкус, тиносская лучше. Мне вдруг показалось, что мой вчерашний разговор с Навсикаей уже в далеком прошлом, словно ко времени добавились километры, которые я преодолел, покинув Афины.
— Частная жизнь монахов меня не касается, и мне плевать, когда они заводят любовниц. Наша Церковь лучше, чем католическая, понимает плотское желание, поскольку признает за попами право жениться. Я злюсь только, когда они продают на черном рынке принадлежащие монастырям культурные ценности и произведения искусства. Охотно бы набил морду тому послушнику, который украл крест Никифора Фоки. Я знаю немало случаев, когда в монахи идут только для того, чтобы воровать. Самая известная история, конечно, это когда один реставратор открыл в Карьесе на деньги Брюсселя прекрасную мастерскую, да вдруг испарился со всеми иконами, которые ему доверили. Его искала сперва полиция, отдел по борьбе с подпольным сбытом древностей, потом Интерпол. А этот тип в конце концов объявился в Азербайджане, он там сегодня советник по культуре при правительстве!
Я отпил другой глоток ракии и встал.
— Не пообедаешь с нами?
Вопрос был задан довольно безразличным тоном, словно он и сам считал, что наша беседа затянулась.
— В таком случае я тоже воздержусь. От одного пропущенного обеда меня не убудет, — сказал он, поглаживая живот.
Улицы были еще мокрыми, но на небе — уже ни единого облачка. Я купил по дороге две слойки с сыром и взял с собой в гостиницу. Прилег в номере на часок. В пять позвонил Минас.
Смех Минаса ничуть не похож на смех его отца. Скромный, беззвучный. Предполагаю, что такой же смех у его матери. Когда мы виделись в прошлый раз, у него были длинные волосы, а тут он явился с бритым черепом. Я был очень рад нашей встрече. Подумал, что люблю его, возможно, даже больше, чем думал.
Мы уселись в гостиничном баре, рядом со входом. Обслуживать нас тут некому. Через какое-то время подошел портье — взять у нас заказ. Мы выбрали два узо.
— Что думаешь о моем отце?
— Он мне много всего порассказал, — ответил я осторожно.
— Я его уже не выношу. Ни его манеры, ни идеи. Он мечтает о теократическом режиме во главе с представителем Бога, окруженным попами и монахами. Хочет вернуть нас во времена Византийской империи. Я признаю, что он много читал, знает наизусть послания святого Павла фессалоникийцам. Он тебе сказал, что восхищается Гитлером?
— Потому что тот взял Святую Гору под свое покровительство?
— Скорее, потому, что уничтожил местную еврейскую общину. Сорок пять тысяч евреев из Фессалоник погибли в концлагерях. А заодно разрушил их кладбище, которое существовало с пятнадцатого века. Греческая администрация довершила уничтожение, построив на его месте новый университет. Так что богословский факультет находится посреди старинного еврейского кладбища… Вчера вечером, после нашего очередного спора, я поклялся никогда больше не ночевать в его квартире.
Он был очень возбужден. Я осознал это, видя, как он сворачивает себе сигарету. Ему никак не удавалось удержать на бумаге табак, чуть не половину просыпал себе на брюки. Потом с наслаждением затянулся.
— К счастью, я могу рассчитывать на Антигону. Она скоро подойдет.
Я был разочарован. Я-то надеялся, что мы добрую часть ночи проведем за разговорами, как раньше, до его связи с Ирини.
— Думаю отказаться от отсрочки и пойти в армию. Уеду из Фессалоник. Напишу курсовую во время службы. Хочу поработать над метаморфозами афинского Акрополя, который служил поочередно дворцом, крепостью, храмом, церковью, мечетью, гаремом. Тема непростая, неизвестно, например, в какой момент Парфенон был превращен в церковь, специалисты говорят просто, что где-то между V и VII веками. Надеюсь, ты не спрашивал отца об античных древностях на Афоне, он бы тебя за дверь выставил.
Я сообщил ему, что Везирцис будет читать в Фессалониках лекцию о конце языческой эпохи.
— Везирцис? Как у него дела? — откликнулся он живо. — Мы же с тобой на его лекции познакомились, помнишь?
Я и забыл. Портье принес нам узо, мы чокнулись. Внезапно Минаса разобрал смех. Он зажал себе рот рукой, словно чтобы не расхохотаться.
— Вспомнил его замечание одной студентке, которая вырядилась в огромное черное манто, толстое, как перина. Забыл только, был ли ты при этом.
— Не думаю.
— Он ее спросил: «Скажите, мадемуазель, вы свое манто сами купили?».
Мне это не показалось таким уж смешным. С каких пор монахи и священники одеваются в черное? Христос и его апостолы черного не носили, насколько я знаю. Религии, рожденной в такой жаркой стране, как Палестина, белое подошло бы больше. Узо навело меня на мысль о моей встрече с Катранисом. Упоминал ли он мне имя женщины, в которую был влюблен? Минас опять заговорил о своем отце.
— Он член «Зои». Это организация вроде «Опус Деи», созданная сто лет назад церковниками и мирянами, которые ратуют за более строгое христианское воспитание, нежели то, что дает Церковь.
Моя мать подписана на журнал, который называется так же, как эта организация, но я его никогда не читал. Она хранит старые номера в шкафу.
— Руководители «Зои» с самого начала развернули впечатляющую активность, основывали школы закона Божьего, студенческие клубы, преподавательские объединения и всякие другие комитеты во всех городах. Привлекли тысячи сторонников. Послевоенный экономический кризис оказался им на руку, они еще больше усилили свое влияние, раздавая еду и предоставляя кров молодым неимущим. При поддержке тогдашней королевской четы, короля Павла и королевы Фредерики, они неоднократно вмешивались в политическую жизнь, даже предполагали основать свою собственную партию, чтобы «родилась новая Греция, Греция Христа», как поется в одной из их песен. Среди военных, которые совершили государственный переворот 1967 года, было немало членов этой организации. А вскоре подобный же путч произошел на Афоне, который тогда был в полном упадке. Святую Гору заполонили пришлые монахи, из Метеор или с острова Эвбея, по большей части приверженцы «Зои». Они отстранили стариков, руководивших одними монастырями, вышвырнули вон гомосексуалистов, составлявших большинство в некоторых других, в Ставрониките, например, и быстро захватили власть. Неоспоримо, что им удалось дать новый импульс Святой Горе — начиная с середины 70-х ее население вновь начало расти. Мой отец был студентом в ту пору. Жил в общежитии «Зои». У его родителей не было ни гроша.
В холл вошла молодая женщина с длинными черными волосами, ниспадавшими ей на грудь. Лоб закрывала челка. Она сделала три шага к стойке, но, заметив нас, повернула к нашему столику.
— Как вы тут? — спросила она с широкой улыбкой.
На ней были синие джинсы и кроваво-красная кожаная куртка.
— Что пьете?
Я никогда не слышал такого красивого голоса. Ласковый, как колыбельная, он был создан, чтобы сообщать только добрые вести. Это был голос феи. Появление Антигоны вдруг перестало казаться мне неуместным. Правда, когда выяснилось, что она актриса и работает в Национальном театре Северной Греции, я неизбежно подумал об Ирини. Но Минас, вскинув брови, дал мне понять, чтобы я оставил свои замечания при себе. Так что я всего лишь спросил ее, в какой пьесе она играет. Ответ меня ошеломил:
— Я играю роль горничной императрицы Елизаветы, знаменитой Сисси, в пьесе по одной совершенно неизвестной повести, написанной в конце XIX века неким Константиносом Христоманосом.
