— Драгоценности, дорогой сэр? Ахмед Недин будет несказанно рад услышать это. — Десимус Хардинг побывал в музее древностей в Константинополе и познакомился с Ахмедом Недином. Недин обожал все английское, и провел с преподобным Хардингом вечер за кальяном.
— Драгоценные для меня, сэр, — поспешно добавил Оберманн, испугавшись, что сказал слишком много. — Глиняные статуэтки. Чаши.
— Ничего ценного?
— В Трое ценно все.
— Но мистер Недин уверен, что музею вскоре будет передана масса золотых украшений. — Хардинг смотрел на Оберманна напряженно, можно сказать, жадно. — Я рассказывал вам о мече?
— О мече? О каком мече? — голос Оберманна звучал резко. — Я не знаю ни о каком мече.
— Успокойтесь, дорогой сэр. Я имею в виду меч Константина Двенадцатого.
— Последнего императора Византии. И что?
София заметила неожиданное волнение мужа.
Она подумала, что существуют какие-то запутанные связи между Генрихом Оберманном и Ахмедом Недином, между обещанной "массой украшений" и внезапно обнаруженным в раскопках мечом. Но ей не хотелось вникать в эти связи.
— Он был разбит Мехмедом Вторым? — спросила она у мужа.
— Он известен как Мраморный император, — ответил за него Хардинг. — Но мрамор оказался слабым.
— И дело закончилось падением Византии, — добавил Оберманн.
— Золотая империя рассыпалась в прах. — Хардинг с удовольствием произнес эту фразу. — Турки завоевали славную страну. Но я должен рассказать вам о мече, герр Оберманн.
— Если хотите.
— Один турецкий торговец древностями, известный как Иссед Сака…
— Я с ним знаком, — сказал Оберманн. — Все знают, что он развратник. Содомит.
— Он принес Ахмеду Недину меч и уверял, что это меч Константина Двенадцатого.
— Не верьте ему.
— Музейные специалисты подтвердили византийское происхождение меча.
— Подделка. Нетрудно изготовить.
— Именно такой была и моя реакция, дорогой сэр. Вы бы удивились, узнав, сколько подделок поступает в музей.
— Тренированный взгляд отличит их.
— Так ли? — Хардинг заинтересованно смотрел на Оберманна. — Ловлю вас на слове.
Оберманн выглядел обиженным.
— Вы всегда можете положиться на мое слово.
София заметила, что муж мрачнеет.
— Вот мистер Торнтон, — сказала она. — Познакомьтесь с ним, преподобный мистер Хардинг.
Хардинг какое-то время не слышал ее, продолжая обращаться к Оберманну:
— Ахмеду Недину были подарены несколько других мечей, о каждом из которых говорилось, что он принадлежал Константину Двенадцатому. Недин намеревался устроить небольшую выставку по этому поводу.
— Если он захочет, я приеду в Константинополь и обнаружу среди них подлинный.
— Вы ведь с ним не так давно виделись, правда? Когда мы обедали, он превозносил ваши достоинства.
Оберманн ответил не сразу.
— Я был у него с кратким визитом. У меня не было времени обсуждать с ним что-либо. А, вот и ваш соотечественник. Разрешите представить вам Александра Торнтона из Британского музея.
— Очень рад. Будем приветствовать друг друга на турецкий манер?
Торнтон не знал, что он имеет в виду. Он собирался поцеловать Хардинга в щеку, но тот в смятении отступил на шаг.
— Так не годится, — сказал Оберманн. — Англичане никогда не целуются. Во всяком случае, прилюдно. — Он обнял Софию за талию и захохотал во весь голос.
Вечером, за ужином, Десимус Хардинг вернулся к теме падения Византии.
— Все золото непременно обращается в пыль, — сказал он. — В мире нет такой красоты или такого великолепия, которые не были бы тленны.
— Напротив, — заметил Лино, — золото переживает время.
— О сэр, вы имеете в виду лишь чаши и сосуды.
— Вы неверно меня поняли. Я имею в виду идеалы. Стремления. Идея Трои живет тысячи лет. Слава Византийской империи до сих пор светит миру.
— Чепуха какая, — сказал Оберманн, — сравнивать Трою и Византию. Они не имеют отношения друг к другу.
— Они, возможно, ближе, чем вы думаете, герр Оберманн, — Десимус Хардинг с улыбкой обратился к нему. — После падения Константинополя султан Мехмет Второй, завоеватель города, отправил Папе Римскому письмо. Султан высказывал сожаление, что Его Святейшество испытывает к нему неприкрытую враждебность, в то время как у них, в конце концов, общие предки. Мехмет объяснил, что тевкры, троянцы, от которых произошли итальянцы, того же происхождения, что и турки, — говоря это, Десимус Хардинг продолжал улыбаться.
— Смехотворно, — сказал Оберманн, — и нелепо.
Кадри-бей внимательно прислушивался к обмену репликами.
— Нет, это не чепуха, герр Оберманн, — вмешался Кадри-Бей. Многие турки верят, что захват Константинополя был местью за падение Трои, греки сполна заплатили за свое коварство. Вы как- то спрашивали меня, почему турецкие крестьяне почитают могилы гомеровских героев. Теперь я отвечаю вам. Они поклоняются своим предкам.
— Это глупость. — Оберманн поставил стакан. — Безумие. Поверить не могу, что слышу это от вас. — Софии стало ясно, почему Кадри-бей так пристально следит за раскопками. Он считает, что охраняет древнее имущество своей страны. — Разве я не разъяснил это всему миру? Турки это азиаты с востока. Троянцы были европейцами с се вера.
— А где ваши доказательства, сэр? — В спор вступил Александр Торнтон, все еще не простивший Оберманну откровенного пренебрежения детским скелетом.
— Доказательства? Доказательства здесь. — Оберманн коснулся своей головы. — И здесь. — Он показал на сердце. — Другого руководства мне ненужно.
— Это не то свидетельство, — сказал Десимус Хардинг, — которое можно представить суду.
— Никакой суд не обвинит меня в идеализме. Даже английский. — К Оберманну вернулось хорошее расположение духа. — Кроме того, у меня есть свидетель. Рядом стоит Гомер. Неужели вы действительно верите, что Гектор и троянские воины были предками турок? Я нисколько не хочу оскорбить ваш народ, Кадри-бей, но он не из таких, что порождают героев.
— Это не так, герр Оберманн, — снова возразил Хардинг. — А Мехмет, победитель Мраморного императора? А султан Мурад? А Сулейман Великолепный? Каждый из них достоин того, чтобы быть воспетым Гомером.
— Ну, я не стану спорить со священником.
— Священник, как всегда, говорит правду. — Кадри-бей не хотел оставлять тему. — Турки не менее отважны и решительны. И они претендуют на Трою как на свою собственность.
— Посмотрим, — сказал Оберманн. — Мертвые не лгут. Они расскажут нам свои истории. Наш друг, мистер Торнтон, поможет им.
— Возможно, вам не понравится то, что они нам скажут, — заметил Торнтон.
— Ну, в таком случае я попрошу их замолчать.
В тот же вечер Генрих Оберманн задумал экспедицию для развлечения своих гостей.
— Вы увидите, мистер Торнтон, — сказал Оберманн, — место, где было посеяно семя всех троянских бедствий. Это гора Ида. Ведь вы можете оторваться на день-другой от ученых занятий, чтобы оказаться там, где Афина, Афродита и Гера соперничали друг с другом из-за золотого яблока?
— У меня нет вашего доверия к мифологии сэр. Но если вы смотрите на это таким образом…
— Я действительно смотрю на это таким образом. Древние истории всегда правдивы. Афина предстала перед Парисом в сияющих доспехах и пообещала высочайшую мудрость, если он присудит яблоко ей. Гера показалась Парису во всем царском величии и заверила, что принесет ему богатство и власть. Афродита явилась, прикрытая лишь чудесным поясом, обвитым вокруг талии, и посулила невесту, такую же прекрасную, как она сама. Разве Парис мог сделать иной выбор? Разве вы не пожелали бы красавицу-невесту, мистер Торнтон? Такую же прекрасную, как, скажем, София.
— Не знаю, какой из богинь я отдал бы предпочтение, сэр. Желание высочайшей мудрости могло оказаться весьма сильным.
— Вы меня удивляете. Молодой человек должен мечтать о любви. Разве не так, София?
— Понятия не имею, Генрих. — Она сразу же пожалела о своей резкости и продолжила уже мягче: — В сердечных делах нет правил.
— Вот это речь женщины, — отозвался Оберманн. — А история доказывает, что любовь сильнее всего. Что ей невозможно противиться. Нет на свете силы, которая могла бы сравниться с ней. — Они с Софией обменялись взглядами.
— Но она источник ревности и разлада. В ней начало вражды. — Десимус Хардинг заметил, что они переглянулись. — Древние знали, что любовь и несогласие слиты воедино.
— Что знают о любви священники, дорогой сэр?
— Я вижу ее последствия. — Он окинул взглядом развалины Трои. — Афродита пообещала Парису самую прекрасную женщину в мире, и с помощью богини он похитил Елену и вернулся с ней в Трою. Разумеется, вы знаете эту историю, фрау Оберманн. — Хардинг обращался к Софии. — Ее муж, Менелай, царь Спарты, заручившись поддержкой Агамемнона и других греческих вождей, собрался в поход против Трои. Остальное — Гомер.
