— Ты разве не идешь на гулянье?
Соседка посмотрела на круглые девчачьи глаза с редкими ресничками, на две тоненькие косички, в которые были вплетены красные нити, и шепотом произнесла:
— А он сейчас появится.
Зуэ опустила глаза, посмотрела на свои ладошки и, помолчав, сказала:
— Ну и пусть… Пусть все идет само собою. Я не желаю даже думать об этом.
Она улыбнулась уголками губ и медленно покачала головой, потом взглянула на дверь. Там стоял Хуан, держа в руке свирель. Он поздоровался со всеми и присел на кровать Дао. Потом спросил Зуэ неестественным тоном:
— Ну как, споем сегодня «Песню о провинции Тэйбак»?
Зуэ покачала головой, и косички на ее спине упрямо запрыгали.
— Не выучила слова?
— Нет, даже не начинала.
— Да, они немного трудноваты.
— И вообще я не умею петь.
— Почему же, вчера у тебя очень неплохо получалось, надо еще потренироваться.
Зуэ тяжко вздохнула:
— Никогда я не научусь хорошо петь.
Хуан привычным жестом провел ладонью по волосам и поглядел на девушку. В глазах его уже не было прежней улыбки, на губах застыла суровая усмешка.
— Ты сердишься на меня?
— С чего ты взял! Чего мне на тебя сердиться?
Хуан вздохнул, взглянул на Дао и произнес:
— Вижу, и ты сегодня не идешь на гуляние, будешь в одиночестве грустить.
Дао метнула сердитый взгляд на Зуэ и резким шепотом ответила:
— Когда грустно, то грустно даже в компании веселых, когда весело, то весело и одному в горах.
Когда она повернулась, чтобы поглядеть на Хуана, того уже след простыл.
* * *
Юноша не пошел домой, а поднялся к помосту, где был сложен горный бамбук. Он залез наверх, уселся поудобней и, глядя на покрытую туманом далекую долину, на низкое ночное звездное небо, стал думать о Зуэ: «Почему наша любовь, только что родившаяся, уже угасает? Что случилось? Ведь после первой встречи с этой хрупкой, застенчивой девушкой мне казалось, что судьба нас связала крепкой нитью, навечно…» Стремительный, беспокойный, полный юношеского задора и горячности, Хуан так дополнял бы боязливую робость Зуэ. Он, такой сильный, смог бы стать надежной опорой неопытной девушке, только вступающей в жизнь. Но почему же он тогда молчит, не спрашивает ее о главном?
В душе его крепло чувство ответственности за того человека, которого он любит, — он мечтал взять любимую на руки и нести ее по дороге жизни…
Вдоль зубчатой кромки хребта Фухонг медленно плывет желтоватый диск луны. Светлые, редкие облака несутся по небу, пропуская сквозь себя серебристые нити лунного света. И вокруг тишина. Таинственно-романтическая картина ночного пейзажа была особенно созвучна его душевному настрою. Он поднес свирель к губам и заиграл свою любимую «Песню о Тэйбаке». Он не очень любил петь: слова тех песен, которые знал, не нравились ему. Но «Песню о Тэйбаке», о том крае, где он воевал, где все напоминало ему о днях боевой молодости, о походах и победах в те славные годы Сопротивления, Хуан очень любил. Когда он начинал играть эту мелодию, он словно забывал обо всем на свете. Нежные звуки лились протяжно, поднимаясь к небу, и прошлое вставало перед ним во всей неповторимости, во всей героической своей красоте, — вот какая сила была заключена в этой мелодии.
За горными, лесистыми хребтами совсем недалеко начиналась территория Лаоса. Он глядел в ту сторону и вспоминал, как воевал в отрядах лаосского Сопротивления, вспоминал трудную жизнь в горах, ночные холода, от которых никуда не укрыться, пронизывающий до мозга костей ветер…
Он думал об этой земле, где теперь раскинулись совхозные угодья, о земле Дьенбьенфу, где была вырвана победа над врагами. А ведь совсем еще недавно на этих полях и горных склонах, поросших бурьяном, вились проволочные заграждения, везде тянулись окопы, землянки и ходы сообщений, и всюду минные поля, невзорвавшиеся бомбы, снаряды и мины. То тут, то там люди натыкались на человеческие останки, ржавые каски и лопаты, и везде металл, страшный металл войны, и всюду живая память о героях недавних боев.
Не один месяц крестьянам пришлось расчищать поля от мин и снарядов, засыпать траншеи и воронки. А сколько народу погибло, сколько было покалечено на расчистке бывших полей сражений, сколько людей заболело от жары, от лихорадки, от недоедания…
Но вот пришла вторая послевоенная весна, и щедрая зелень закрыла изуродованный лик земли: весело тянули свои зеленые побеги прорастающие боры кукуруза и арахис, нежно-зеленый цвет рисовой рассады радовал глаз и вселял надежду на обильный урожай. В поселках, на окнах домов весело полоскались белые занавески из парашютного шелка; на бамбуковой изгороди алели цветы вьюнков; мимо террас, важно гогоча, шествовали, переваливаясь, утки и гуси; звонко шагали в деревянных сандалиях вечно спешащие девушки; изредка навстречу им попадались грузно плывущие беременные женщины. К вечеру в комнатах зажигались лампы с зелеными абажурами, и над поселком стелился сизый табачный дым, — значит, семья уже вся в сборе. За домами шелестели своими огромными листьями-опахалами бананы, золотистые купы папайи. И отовсюду раздавался громкий смех, веселая перебранка, глухой, быстрый шепот, истошный детский плач — все это нескончаемым гулом неслось вверх, в небо, чтобы там раствориться в ночной тишине.
Люди жили, работали, любили и ненавидели, приносили друг другу счастье и горе. Люди думали и переживали, надеялись на лучшее и радовались, печалились и огорчались. Но самое главное, в эти края, где совсем недавно гремели бои и гибли люди, вернулась мирная жизнь. Жизнь пока еще трудная, забирающая у людей последние силы, но не способная отнять веру в будущее, непреклонное мужество и жажду счастья.
Возвращаясь по вечерам с работы, Хуан непременно купался в речке Намжон, и прохладная вода освежала разгоряченное после трудового дня мускулистое тело юноши, ласкало его, и ему казалось, что время не властно над ним: он всегда останется таким же могучего сложения богатырем. Но война, лишения, что испытал он в боях, глубокие шрамы от ран, болезненная бледность от постоянного недоедания, от непосильной работы — все это накладывало отпечаток и на облик его, и на красивое юное лицо. И только черные блестящие волосы, весело сверкающие глаза да белоснежные зубы не потеряли своей первозданной красоты. Сидя рядом с Зуэ, Хуан понимал, что многое в нем переменилось. Пропала юношеская беспечность, появилась та самая взрослая ответственность за все, что происходит в этой жизни, ответственность за свои поступки, за жизни людей, что трудятся рядом, жажда самопожертвования во имя счастья твоих товарищей, которые идут с тобою по трудной дороге жизни.
Хуан перестал играть на свирели и прислушался: кто-то подходил к нему; под неуверенными шагами слышалось легкое потрескивание арахисовой кожуры. Теперь он разглядел силуэт женщины небольшого роста, в белой кофточке, полы которой трепетали на ветру. «Кто же это может быть? — не успел подумать Хуан и тут же узнал: — Ну, конечно, это Дао! — От досады он даже соскочил с бамбукового настила. — Только ее еще не хватало! Зачем ищет меня?»
Он сердито глядел на непрошеную гостью, не зная, какими словами ее встретить.
— Это ты играл на свирели? Мне так понравилась твоя песня!
Хуан понял, что звуки свирели указали Дао дорогу. Женщина стояла потупя взор, не зная, о чем говорить дальше. Начав с комплимента, она замолчала в нерешительности, оперевшись на бамбуковую перекладину. Голос ее звучал так искренне, и вместе с тем в нем слышалась горечь сомнения.
— Я хочу с тобой откровенно поговорить, Хуан…
Юноша страшно смутился: «Вот уж глупо получается!..
И зачем этот пустой, никчемный разговор!..» Он стоял, понурив голову, и молчал.
— Ты ведь знаешь Зиу? — спросила Дао.
— Ну этого, который начальник печи по обжигу кирпича? Ты про него? Знаю, а что?
Голос Дао был робкий и просительный, вовсе не похожий на тот, когда она шутит в поле.
— Зиу прислал мне письмо: предлагает выйти за него замуж. А я не знаю, что и подумать. Как ему ответить. Ты о нем как думаешь: хороший он человек?
«Ну это другое дело, — с облегчением вздохнул Хуан. — Ведь Дао пришла ко мне первому, чтобы поделиться своей новостью и попросить совета… Да, но что ей сказать? Ведь это значит, что я должен взять ответственность за судьбу человека, которому искренне симпатизирую. Что же мне ответить?..»
Дао подошла к нему еще ближе.
— Я вижу, что он вроде бы хороший человек, откровенный… Я его уважаю, он меня тоже должен уважать… Никому неохота коротать жизнь в одиночестве… Каждый мечтает о родном угле… Знаешь, я долго раздумывала над этим и, пожалуй, не уйду в долину. Лучше останусь здесь, вместе с вами… Как считаешь, я правильно решила?
