Мика выудил из-под кровати альбом с рисунками.
— Хочешь посмотреть?
Конечно, я хотела, и мы уселись на кровать. Мика переворачивал листок за листком, он стал рисовать гораздо лучше, чем раньше. Было очевидно, что брат у меня не такой, как у всех, брат у меня особенный.
— Это соседские собаки. Пебблз[16] и Отис[17].
— Как смешно их зовут. — Я всегда ценила удачные клички. — Можно с ними поиграть?
— Они переехали. Теперь в их доме живет какая-то бабулька.
Один рисунок, вложенный между страницами, Мика вытащил и, перевернув, положил на покрывало. Я тут же его сцапала. Ужас, кричащий человек, весь в ранах, из которых хлещет кровь.
— Отдай! — Мика выхватил у меня листок, довольно сильно порвав. Лицо его перекосилось от бешенства.
Я спрыгнула с кровати и отскочила. Прочно запертые двери моего сердца с грохотом распахнулись, потом захлопнулись, потом снова распахнулись под напором ворвавшегося ветра. Я снова прижала к глазам ладони.
— Ч-черт! Прости, сестренка. — Он положил руку мне на плечо. — Ну ладно, мир.
Я опустилась на кровать. А Мика достал портрет: женщина в кресле с книжкой. Старательно его разгладил.
— Глянь-ка.
— Это она? — Я ткнула пальцем в сторону кухни.
— Ну да.
— Ругается? Часто?
— Да нет. Мама чаще ругалась.
Я стиснула пальцами колени.
— Мама ругалась не часто.
— Но если была не в настроении, то здорово. Ребекка вообще не такая заводная.
— И тоже любит выпить?
— Не особенно.
К следующей страничке была приклеена фотография изумительной белой птицы.
— Это цапля. Видала? Хочу ее скопировать. — Он погладил птицу пальцем. — Не пойму, как я ей вообще. Нравлюсь, не нравлюсь…
— Кому?
— Ребекке.
— Почему не поймешь?
— Да так. — Он перевернул страницу и ткнул в аллигатора. — Я этого зубастого в озере видел, огромный, жирный, изобразил вот.
Я с ужасом смотрела на крокодильи зубы, такие вмиг разорвут на кусочки.
— А тут во дворе крокодилы тоже ползают?
— Такого не припоминаю. А вот огромную змеюку я видел недели две назад, под крыльцом.
— Огромная змея? Под крыльцом?
Мика рассмеялся:
— Не бойся, тут на них никто не обращает внимания. У друга моего одна в ванную забралась.
— У тебя есть друг?
— Друзья, — уточнил Мика, перевернув очередную страницу, — я увидела портрет Энди. — С той фотки, которую ты мне прислала.
— Классно.
Мы смотрели на Энди, крепко обнимавшего своего Тигра Траляляя.
— Я ведь с ним даже не попрощалась.
— Как это?
— Мама не разрешила.
— Ясно. Струхнула, что расскажешь ему про нее, какая она сволочь.
— Неправда!
— Правда! Ей плевать на меня, а теперь ей и на тебя плевать!
— Врешь ты все!
— Вру? А почему она там, а мы с тобой оказались тут?
Я пожала плечами.
— Знаешь, я скучаю по Энди.
— Я тоже, — вздохнул Мика и, вскочив, прошелся по комнате. Я испугалась, что он уйдет, наверняка у него есть дела поважнее, чем торчать с малявкой сестрой. Не глядя мне в глаза, он вдруг добавил:
— Мама и Энди сюда отпустит, это было бы здорово.
— Она сказала, что ни за что.
— Точно отпустит, и снова будем все вместе.
— И сможем потом все вместе вернуться.
Как же я мечтала вернуться к своему клену, к прохладному ветру…
Мика лишь помотал головой. Я была еще глупышкой, что он мог мне сказать?
Обсуждать маму надоело, и я сменила тему:
— Можно мне иногда играть с твоими друзьями?
— Девчонок мы не принимаем. — Он похрустел пальцами и стал подбирать с пола рисунки.
— А почему?
— Слушай, у тебя тоже появятся друзья.
— Ты думаешь?
— А то. Конечно появятся.
Рисунки он снова запихал в альбом, и тот надорванный тоже.
Нас позвала Ребекка.
— Пора подзаправиться! — воскликнул Мика.
Я не стала спрашивать, почему он думает, что Ребекка его не любит. Решила сама понаблюдать, как они друг с другом общаются, все они.
На столе стояли большие блюда и тарелочки. Ребекка пожарила цыплят, круглые картофелины блестели от тающего масла, еще была зеленая фасоль, и кукурузный хлеб, и салат из фруктов. Он очень красиво смотрелся в прозрачной вазе, которая так и сияла на свету. Ваза была гладкой и простенькой, не то что наша любимая резная. Все тарелочки одинаковые, рядом с каждой наглаженная салфетка. Мама любила, когда вся посуда на столе вразнобой, считала, что так нарядней и веселее.
Папы не было. Ребекка сосредоточенно жевала и на нас почти не смотрела. Я подумала, может, Мика и прав, очень мы ей тут нужны. Вспомнила слова мамы, что ни одной женщине не хочется возиться с чужими детьми. Левую руку Ребекка держала на коленях, которые сначала накрыла салфеткой. Я тайком посмотрела на Мику, подражает ли он мачехе. И не думает. Локти разложил на столе, салфетку сунул за воротник. Громко отрыгнув, расхохотался.
— Что я тебе говорила? — встрепенулась Ребекка. — Нельзя так вести себя за столом.
— Я забыл, простите, — сказал Мика с набитым ртом, в который исхитрился затолкать огромный ломоть хлеба, густо намазанный маслом.
Взяв в руки вазу с фруктовым салатом, Ребекка спросила меня:
— Хочешь? Из свежих фруктов.
Я протянула свою тарелку, досадуя, что не подобрала хлебом масло, и теперь оно смешается с соком от фруктов.
— Нет-нет, лапуля, возьми вон тот маленький салатник, а ложка лежит перед твоей тарелкой.
Теперь я поняла, зачем рядом с тарелкой еще прозрачная мисочка и ложка. Я протянула ей салатник, и Ребекка большущей черпалкой стала накладывать туда клубнику, чернику, кусочки дыни, арбуза, ломтики бананов, виноградины. Потом положила салат в мисочку Мики и в свою, а усевшись, снова расстелила на коленях салфетку.
Я тоже положила салфетку на колени и лягнула братца ногой. Он скорчил рожу, но подчинился.
Я собралась воткнуть в салат ложку, но тут Ребекка спросила:
— Эй, а почему бы нам не добавить в него взбитых сливок? Дети, сливок хотите?
— Я хочу! — крикнул Мика и во весь рот ей улыбнулся.
— А ты, Вирджиния Кейт?
Я тоже улыбнулась, но сдержанно, только чтобы она не смотрела на меня так настороженно.
Ребекка пошла на кухню, пока ее не было, Мика нервно дергал ноздрями. Вернулась она с большой тарелкой воздушного крема.
— Сама делала, — сказала она, добавляя в наши салаты пышную, густую пену.
— Классно у тебя получилось! — оценил Мика и, повернувшись ко мне, распахнул рот, демонстрируя, сколько там поместилось фруктов. Пока мы с Ребеккой смаковали каждую ягодку, он быстро умял свою порцию и наложил еще. Не знаю, куда все это девалось, он всегда был очень худым. Наверное, в мозги, потому что мой брат был очень сообразительным, даже слишком.
Папа появился, когда мы слизывали с ложек остатки крема. И смеялись в этот момент над Микой, у него на носу белела сливочная клякса. Папа тоже рассмеялся, даже не зная, в чем дело, просто чтобы поучаствовать в общем веселье. Он раскинул руки, как бы разом обнимая нас всех:
— Какая отрадная картина.
Он сел за стол, я уловила запах сладкого ликера и соленого пота.
— Припозднился, извините. Заскочил к профессору Россо, и мы заспорились из-за Троянской войны, была ли она вообще… впрочем, это не так уж важно.
Он положил себе на тарелку всего понемногу.
— Ну и жара сегодня, сущий Аид.
Еда остыла, но папа, кажется, даже этого не заметил.
— Я рада, что ты все-таки успел на наш пир. — Привстав, она чмокнула его в щеку. Странно было видеть, как папу целует чужая тетка. — Я бы с удовольствием послушала вас с профессором. Я люблю античную историю. — Она села напротив папы.
— Да это учебная программа, занудство.
— Ну что ты, Фредерик! Я раньше здорово увлекалась историей, это очень даже интересно! — Она наклонилась к нему, просияв глазами.
— Я теперь уже и не вспомню все аргументы. Дискуссию надо слушать вживую…
Глаза Ребекки потухли.
— Но меня же там не было.
— Та-а-ак, вроде наелся, — сказал Мика, вылезая из-за стола. И потопал к двери.
Напрасно я сверлила взглядом его спину, он не обернулся.
Папа заговорил о соседях, живущих на той же улице, о каких-то Макгрендерах.
— Надо будет позвать их в гости, симпатичные люди.
— А миссис Макгрендер к тому же весьма недурна собой.
— В самом деле? Я как-то не замечал.
Ребекка потыкала ложечкой клубничину.
— Это трудно не заметить.
Их голоса словно бы куда-то ухнули, потому что я вдруг вспомнила маму и Энди. Как они там? Энди, наверное, спрашивает, где сестренка. А мама говорит, что я уехала в Луизиану. Они сидят вдвоем на диване и плачут не переставая. Мама говорит: «Ах, Энди! Зачем же, зачем я отправила туда мою Вирджинию Кейт?» А Энди ей в ответ: «Ах, мама, ты очень злая». Я подумала, что сейчас, возможно, раздастся телефонный звонок, ведь они там уже почти два дня обливаются слезами.
