– Он вместе с моим братом погиб во время кораблекрушения. Но когда был жив, всегда привозил мне занятные подарки.
– Немного странный подарок для девушки, рука мумии.
– Возможно, я и сама странная девушка. – Она рассмеялась, заметив удивление на его лице. – Вообще-то поначалу это была целая мумия. Но команда понимала ценность такого приобретения, вот ее и растащили по частям.
– Но что бы вы делали с цельной мумией?
– Не знаю. Может, поставила бы куда-нибудь в уголок отпугивать воров. И вообще, интересно было бы изучить ее строение, – задумчиво добавила она.
– Я так понял, все эти рисунки ваши?
– Да. Но они не предназначены для посторонних глаз.
Алессандра наклонила голову, ей не хотелось, чтобы он видел, как она покраснела. Эта комната была ее тайным убежищем, сюда не допускался ни один из гостей. Ей как-то сразу и в голову не пришло, что Антонио – тоже гость. Впрочем, когда человек теряет сознание и падает на пол прямо у тебя на глазах…
– По-моему, прекрасные рисунки, – заметил Антонио.
Он слегка покачивался из стороны в сторону, и Алессандра спохватилась, что он из вежливости стоит в ее присутствии.
– Ложитесь в постель, и немедленно, – строго сказала она, и на сей раз он повиновался.
Пока Антонио залезал под одеяла, она забрала поднос с пустыми тарелками.
– А где вещи, которые при мне были? – осведомился Антонио.
– Вы имеете в виду письмо? Вот здесь, в верхнем ящике тумбочки.
– Спасибо, что сохранили. И за то, что спасли меня. Уверен, ваше благородство будет вознаграждено.
– Награды мне не нужны. А выслушать объяснение была бы рада. Почему вам велели прийти ко мне, а не прямо к Бедмару?
– Этого я не могу вам сказать.
– Но я имею право знать.
– Не могу сказать, потому что и сам не знаю. Я не знаком с содержанием письма и понятия не имею, почему герцог потребовал соблюдать такую секретность.
– Стало быть, вы просто посыльный?
– В данном случае так и есть.
Она продолжала смотреть недоверчиво.
– Вижу, вы мне не верите.
– Не знаю, чему тут верить. За исключением одного: меня использовали в какой-то не совсем понятной роли. И против моей воли.
– Тогда, возможно, ваш любовник, маркиз, все объяснит.
В этой фразе виконта она уловила холодность и еще – еле заметный оттенок презрения. Ей не понравилось. И Алессандра молча направилась к двери с подносом.
– Вы уже уходите? – спросил он.
Она обернулась.
– Приглашена сегодня в одно место.
– Так вот почему вы так красиво одеты!
– Долг куртизанки – хорошо выглядеть и развлекать.
Эти слова Алессандра произнесла с иронией, впрочем, без особой надежды, что он уловит ее.
– Какую маску собираетесь надеть?
– Никакой. Маски носят во время карнавала и других праздников.
– Стало быть, сегодня ваша красота будет выставлена на всеобщее обозрение. И насладиться ею сможет каждый.
– Это комплимент или упрек? Ваши слова, как шпага, разят в любую сторону. В слепой попытке завоевать сердце женщины недолго и самому пораниться.
– Я всегда считал, что сердце куртизанки завоевать нельзя, можно только купить. Но как вы, наверное, уже поняли по содержимому моего кошелька, средств на это у меня нет. Я всего лишь бедный виконт на службе у своего господина.
– Да, печально. Возможно, в следующий ваш приезд в Венецию вы будете лучше экипированы.
Алессандра твердо вознамерилась полностью игнорировать Утрилло-Наваррского, но на следующий же вечер намерение это рассыпалось в прах. И она послала Бьянку к виконту с запиской, где говорилось, что она приглашает его спуститься вниз и поужинать вместе, если, конечно, он в силах это сделать.
В назначенный час Антонио вошел в гостиную, все еще бледный, но твердым шагом, подал Алессандре руку и препроводил к столу. Нико приспустил люстру и зажег в ней свечи, отблески пламени падали на золотую скатерть, где стояли и переливались всеми цветами радуги бокалы венецианского стекла. А рядом выстроился флорентийский сервиз тончайшего фарфора.
– А я-то думал, что и сегодня вечером вас пригласят куда-нибудь развлечься и развлекать, – заметил Антонио, выдвинул для Алессандры стул, затем уселся напротив.
– Верно. Но так сложились обстоятельства, что вечер выдался свободный. Похоже, один из моих патронов нашел себе более интересную компанию.
– Уж не знаю, что и ответить на столь новый и уникальный вызов моей галантности. Должен ли я поздравить вас с нежданно выпавшей возможностью искупить грехи недели, или же, напротив, посочувствовать потере выгодного клиента? Признаюсь, я в замешательстве. Хотя, должен сказать, печали на вашем прелестном личике не заметно.
Алессандра рассмеялась.
– А я нисколько и не печалюсь! И потом, мне вовсе не нужны ни ваши поздравления, ни соболезнования.
– А как прошел вчерашний вечер? Наверное, замечательно? Имели ли вы успех?
– Столько вопросов сразу! Вы-то сами, наверное, просто умирали от скуки.
– Напротив. Пока вы завоевывали все сердца подряд, я молился за спасение вашей души.
Он произнес эти слова мрачным голосом, и Алессандра на секунду даже поверила, что говорит он искренне, но затем заметила лукавую искорку в его глазах.
– Шутите! Смеетесь надо мной!
– Однако признайтесь, на миг вы поверили.
– Всего лишь на миг. И потом, не слишком-то вы сами похожи на святого. Уверена, не будь вы больны, с охотой присоединились бы к самым нескромным утехам, верно?
– Возможно. Но если даже и так, заявил бы во всеуслышание, что целиком нахожусь под влиянием одной венецианской куртизанки.
Бьянка внесла поднос. На нем стояли тарелки с оливками и супница.
– Мне кажется, вы находите какое-то особое удовольствие в мысли о том, что я порочна, – заметила Алессандра после того, как Бьянка ушла.
– Ошибаетесь. Просто хочу постичь ваш характер.
– Прежде всего, я венецианка, во-вторых, христианка. Так здесь у нас принято говорить, и думаю, это в равной степени относится и ко мне.
– Так вы не считаете свой образ жизни греховным?
Алессандра замялась, всего на долю секунды.
– Нет, не считаю.
Она никогда не чувствовала необходимости делиться своими опасениями с кем-то еще.
– В таком случае скажите-ка мне, как это получилось, что у вас нет детей? Разве искусственно предотвращать их зачатие не смертный грех?
– Церковь может называть это грехом. Я же называю здравым смыслом и добротой. У меня нет никакого желания плодить на свет безотцовщину для сиротских приютов. И чтобы вы не считали, что все венецианские женщины столь же греховны, позвольте уверить в обратном. У нас в Венеции полно незаконнорожденных. – Алессандра улыбнулась. – Многие из них, впрочем, родились вовсе не здесь.
Антонио громко расхохотался.
– Сам напросился. Должен признаться, я никогда не был особо набожным человеком. А церковь невзлюбил еще с детства. Все члены моей семьи ходили в самый большой храм Памплоны, мне почему-то он казался страшным местом. Частенько приходилось тащить меня туда силой, а я брыкался и отбивался, как мог.
– Вы боитесь церкви?
– Да, боялся, когда был мальчишкой. А став постарше, просто старался там не задерживаться.
– Но теперь-то не боитесь?
– Нет. – Он улыбнулся. – Но, идя туда, всегда беру с собой шпагу. На всякий случай.
– Как-то не сочетается все это, фехтование, то есть борьба, и молитвы, вам не кажется?
– Вы будете удивлены. На поле брани молитвы звучат довольно часто. И искренне.
– Вам нравится быть солдатом?
– Наверное. Как-то не слишком об этом задумывался. Этот путь избрали для меня другие, и вроде бы я там не из худших. Даже не представляю другой жизни. Отец, да упокой Господь его душу, постоянно корил меня за недисциплинированность, но все изменилось, когда я оказался на службе у герцога.
– Герцога Оссуны?
– Да.
– Так вам нравится служить под его командованием?
– В каком смысле?
– По-моему, вопрос достаточно прост. И ваш отказ ответить на него столь же просто и прямо заставляет заподозрить нечто иное.
– Да ничего я не отказываюсь. Герцог – человек умный и дальновидный и правит Неаполем превосходно.
– У нас, венецианцев, другое мнение на сей счет. Мы смотрим на него как на мошенника и негодяя, который нападает на наш флот без всяких на то оснований. И еще ходят слухи, будто он богаче всех своих подданных, о которых не слишком заботится.
– Пользуется привилегиями власти, как и всякий другой начальник или наместник.
– Так вы его еще и защищаете!
– А как же иначе.
– Стало быть, верите в беспрекословное подчинение?
Антонио стиснул зубы, на щеках его заиграли желваки.
– Это долг солдата. И еще, смею добавить, – долг куртизанки, если она хочет сохранить хорошие отношения с человеком, от которого зависит ее благополучие.
– Мое сердце и мысли принадлежат только мне, никому больше.
