— Слушай, а как ты думаешь, мы сможем прожить без ссор?
— Я бы хотела! Но, наверное, совсем без ссор не получится. Я сама с собой иногда ссорюсь, уж такая я. Я вообще быстро взрываюсь и быстро отхожу, я вспыльчивая. Ничего?
— Но ведь я тебя и полюбил — вот такую, взрывную, вспыльчивую, отходчивую… Разную. Я просто не буду на тебя обижаться, вот и все. Я тебе все уже простил. Заранее!
— Хорошо-то как… Знаешь, я раньше этого не понимала. Мне всегда надо было настоять на своем. И чтобы последнее слово за мной. А вот сейчас — ну нисколечко не хочется! Не хочу я перетягивать одеяло на себя.
— А давай в это поиграем? Ну просто попробуем? Вот одеяло — тяни его на себя! Ну, тяни же!
— Ой! Но ты же его не держал совсем! Я его сразу и выдернула.
— А я и не собирался. Я его тебе уступил. Сразу! Может, ты замерзла, и оно тебе больше нужно.
— Но тебе же холодно! Слушай, у меня даже все тело мурашками пошло. Иди ко мне, под одеяло. Я тебя согрею.
— Вот видишь. У меня одеяла нет, а ты мерзнешь. Так и бывает, когда встречаются Половинки. Они чувствуют другого, как себя.
— Правда… А как ты почувствовал, что я твоя Половинка?
— Не знаю. Странно как-то — всем телом. И душой тоже. Вроде бы все во мне запело. Ну, как финал в опере. Апофеоз и ангельские трубы. А ты?
— А я вдруг почувствовала, что теперь я цельная. Что в тебе есть то, чего нет во мне. И наоборот. И мы можем обменяться этим. Или объединить. Ну, все равно как два крыла. У меня — левое, у тебя — правое. И вверх, к солнцу!
— Наверное, потому и говорят — «Половинки». А когда сложишь — получается одно целое. И можно лететь.
— Почему, ну почему мы не встретились раньше? Столько счастливого времени потеряно!
— Нет, дорогая, потерь не бывает. Сплошные приобретения. Вот мне, например, надо было созреть. Я и зрел! Зато теперь я научился чувствовать и точно знаю, чего хочу от жизни.
— Знаешь, а ты прав. Я сделала столько ошибок, что точно поняла, «как не надо». А теперь чувствую — «как надо». Раньше я все время искала любви. А теперь во мне ее столько, что я могу и хочу поделиться ею с тобой.
— А я раньше все время бегал от любви. Мне казалось, что любовь — это зависимость, ограничения, условия. И только теперь понял, что любовь — это свобода. Свободный полет!
— Конечно, милый. Только так! Любовь в клетке не живет. Ей там тесно, да и крылья атрофируются. В клетке не полетаешь!
— А если вдруг один из нас… Ну, ты понимаешь. Мы ж не вечны. Как тогда, с одним-то крылом?
— Нет, ты мне даже такого не говори! Мы вечны. И мы всегда будем вместе.
— Так хотелось бы, но так редко бывает. Чтобы уйти «в один день и в один час».
— Да я не об этом. Я совсем о другом! Понимаешь, даже если меня не станет в этом мире, я буду поддерживать тебя из другого. Я буду рядом — только незримая. Ты почувствуешь меня! Я не отберу у тебя второе крыло, никогда.
— Будешь моим ангелом?
— Конечно! Как же я тебя брошу…
— Впрочем, почему «будешь»? Ты уже мой ангел, в этом мире. А я — твой. И крылья у нас большие и лучезарные.
— Это крылья любви… Только она дарит такие — большие и лучезарные.
— Тогда полетели, мой ангел! По-моему, самое время начать вить гнездо!
— А разве ангелы вьют гнезда? Хотя… Даже если и нет — мы будем первыми!
— Ага. Будем! Иди ко мне. Давай обнимемся покрепче. Распахнем крылья! И — полетели!
…Они жили долго и счастливо. Как в сказке. Кстати, и конец у этой сказки тоже получился счастливым — как и вся жизнь. Наверное, потому что они сумели сложить счастливое начало…
— Я есть проснутый, — сообщил Анхель, появляясь на пороге кухни. — Я отдохнуль и с новый сила готов к подвиг во имя любви.
— Анхель! Пожалуйста, принесите Идеальный Образ, который вы нарисовали, — попросила я.
— Но я… — начал было Анхель, но я его невежливо перебила:
— Не надо спорить. Несите! Свет, и ты свое творение доставай.
Анхель явился со своим рулоном и остановился в трех шагах от нас.
— Светик, становись напротив! — скомандовала я. — На счет «три» оба разом разворачиваем картины. Раз, два, три!
Я в полной мере насладилась сценой, достойной «Оскара», — моих скромных способностей не хватило бы описать даже десятую долю того оцепенения, которое явили собой мои друзья. Вот что значит волшебная сила искусства!!!
И, не дожидаясь развязки, я тихонько выскользнула из кухни, как Амур, сделавший свое дело. В конце концов, драники могут быть пожарены и без меня.
Собственно, мне было чем заняться. Моя генеральная уборка подзатянулась — правда, те события, которые ее притормозили, были значительно интереснее, чем банальный разбор коробок с вещами. Но тем не менее его следовало закончить, и я этим занялась с чувством выполненного долга.
Теперь осталось всего пара коробок с разными штуками, которые Макс в изобилии притаскивал домой. Что-то привозил из экспедиций, а что-то ему дарили его друзья — такие же немного сумасшедшие археологи и историки. Макс мог часами рассказывать о каждом камешке и черепке, и многие мои материалы были написаны именно после таких рассказов. Мы как-то очень удачно приспособились вдохновлять друг друга, и это было здорово.
Макс… Как же я по нему соскучилась! Скорее бы он возвращался — мне будет что ему рассказать! Я и не представляла, что когда-то жила без него. Он подарил мне крылья! И у меня начали слагаться совершенно удивительные истории — про птиц, ангелов и прочих существ, не мыслящих жизни без Высокого Полета.
История четырнадцатая
СКАЗКА ПРО ПТИЦУ
тица прилетела утром. Она села на подоконник и склонила голову.
— Привет! — сказал Человек.
— Привет! — сказала Птица.
— Ух ты! Говорящая! — обрадовался Человек. — Ну-ка я тебе крошечек дам…
Птица деликатно поклевала.
— А вот водички, кипяченой!
Птица вежливо попила.
— Вот молодец! Ну давай, у меня дела. Смотри, вечером снова прилетай!
Птица улетела, а Человек начал ладить клетку. «Оперение красивое… И говорящая! Друзья умрут от зависти. Так, вот здесь покрепче надо сделать… Чтоб не вылетела ненароком. Жердочку ей приделаем. Пусть сидит, песни поет, гостей радует. Яйца будет откладывать… Свежие яйца полезно для здоровья. А птенчиков можно на базаре продавать. Доход, понимаешь!»
Человек любовно шкурил планочки, привинчивал замочек и прикидывал, как ему повезло. Не у каждого есть такая Птица!
К вечеру клетка была готова. И крошки накрошены, и водичка налита.
А Птица так и не прилетела. Ни вечером, ни утром. Никогда. Ведь Птицы очень тонко чувствуют, где им готовят клетку.
— Привет! — сказал Другой Человек.
— Привет! — сказала Птица.
— Какая ты красивая! — восхитился Другой Человек.
— Ты тоже, — согласилась Птица.
— А давай споем дуэтом! — предложил Другой Человек. И они очень задушевно исполнили на два голоса популярный романс «Соловей».
— Хочешь, я научу тебя летать? — спросила Птица.
— А то! — сказал человек и вспрыгнул на подоконник.
И они полетели, все выше и выше в зенит, обгоняя друг друга, хохоча и толкаясь крыльями.
— Прилетай когда захочешь, — отдышавшись, сказал Другой Человек. — Окно всегда будет открыто.
— Прилечу! — обещала Птица. — Я научу тебя вить гнезда. Хочешь?
— А то! — сказал Другой Человек и даже зажмурился от счастья.
Да… Похоже, Крылатые Существа теперь обитали прямо в моем доме, как говорится, «не отходя от сказки». Стоило бросить взгляд на Светку и Анхеля — и хотелось зажмуриться, так они оба светились.
Я смотрела на них — и тихо радовалась. Несомненно, Светка отстояла свою Очередь за Любовью и встретила наконец-то своего Другого Человека. Кажется, научные опыты Анхеля увенчались успехом, и он получил наконец-то химически чистое, ничем не замутненное счастье. А мне и вовсе было хорошо: люблю, когда вокруг меня разливаются Любовь и Счастье.
И только один момент меня по-настоящему тревожил и омрачал всеобщую идиллию: Анхель все больше бледнел. Под глазами у него залегли темные круги, щеки запали, а движения и речь вроде бы замедлились. Он явно продолжал терять жизненные силы, а я не знала, чем ему помочь. Тут ни симорон, ни моя фантазия не могли дать ответ — как и чем подпитать литературный персонаж, выпавший из другого, к тому же придуманного, мира. Из этих дум меня вывела Светка, явившаяся предо мной как лист перед травой, и одна, без Анхеля.
— Вероничка, надо поговорить, — без обиняков заявила она. — Я про Ангела…
— Что? — сразу невольно напряглась я.
— Он тает… — произнесла Светка и замолчала. Я думала, что она, по обыкновению, зарыдает, но нет — глаза ее оставались сухими, а лицо выражало решимость.
