Высказав это, я изгнал из себя дух безголового Иешуа. Сформулировать чувство — значит одержать над ним победу. Но разве я не считал всегда, что наша беда в слишком большой склонности к формулировкам?
Пятница
Утром столкнулся с Диной возле душевой и шел с ней вместе до столовой. Ее волосы были влажны после мытья, и от них в холодном утреннем воздухе шел легкий пар. Контраст между свежим лицом и синими тенями под глазами делает ее лицо еще красивее. Казалось, она совсем забыла о вчерашнем, и после тарелки каши я тоже почувствовал себя лучше.
Как бы то ни было, вчерашний инцидент разрубил все узлы: завтра Эллен ко мне переезжает.
Воскресенье
Шимона, наконец, перевели из инфекционного отделения, так что вчера я смог навестить его в хайфской больнице. На фоне белой подушки он еще больше был похож на больного сокола. Его черные глаза впились в меня и, казалось, притягивали к себе. И лицо, и желтые от никотина пальцы сильно похудели.
Одеяло на койке было аккуратно заправлено, пижама застегнута на все пуговицы. Одеяло, тумбочка и даже подушка были покрыты газетами и газетными вырезками.
Я сел на стул возле кровати и взял его за руку.
— Лучше ко мне не прикасаться. Я, может быть, еще заразный, — предупредил он, но видно было, что мой приход его радует.
— Ну, как дела на нашей башне из слоновой кости?
— Я женюсь на Эллен и буду работать казначеем, ездить по делам киббуца по городам.
— Ну?! — Он реагировал на новости с откровенным интересом школьника, которому не терпится узнать, что произошло в классе за время его отсутствия. В постели Шимон казался не таким железным, как обычно.
— Ну и ну! Силен наш Реувен в диалектике! — Он посмеялся, потом закашлялся. — Но это очень хорошо, — продолжал он, — лучше тебя для этой работы никого не найти. К тому же, иначе бы ты рано или поздно ушел.
Значит, Шимон тоже заметил, в каком растерянном состоянии я находился в последнее время. Все это заметили, кроме меня самого.
Был час свиданий. У каждой из четырех кроватей сидели посетители. Все были увлечены своими разговорами, и каждая кровать вместе с тумбочкой, стулом и ширмой представляла собой маленький отдельный островок. Шимон лежал на спине и глядел в потолок.
— Расскажи еще что-нибудь о нашей Башне, — попросил он.
— Габи выходит замуж за египтянина. У Моше родилась двойня. Но это ты, наверное, уже знаешь.
Он кивнул:
— А что еще?
— Мы купили за 20 фунтов кобылу в Эйн Хашофет.
— Сколько ей лет?
— Три года. Пепельного цвета. Симпатичная, но довольно худая.
— Как зовут?
— Алия.
Он отрывисто засмеялся:
— Символы, символы, и ничего за ними!
Пожилая толстая медсестра с судном в руках проковыляла мимо. Похожа она была скорее на переодетую раввиншу. Шимон некоторое время помолчал, затем кашлянул и с деланным равнодушием спросил:
— А как посадки?
— Юдит смотрит за ними. С прошлых дождей они выросли почти на дюйм.
— Все принялись?.
— По-моему, все.
— Последний ряд нуждается в лишней поливке.
— Я скажу Юдит.
Глядя в потолок, он пожал плечами.
— Когда тебя выпустят? — спросил я.
— Через неделю.
— Тебе придется жить вместе с Менделем и доктором философии.
— Не придется.
— Трудно устроиться иначе. Через две недели ожидается новое пополнение.
Шимон промолчал. Я спросил:
— Тебя пошлют отдыхать в Зихрон?
— Наверное.
— А домой когда вернешься?
— Никогда.
Я уставился на него, а он продолжал смотреть в потолок. Затем медленно повернул ко мне голову:
— На самом деле это тебя не очень удивляет, не правда ли?
У меня сильно колотилось сердце.
— Хабиби, — наконец выдавил я, — не верю!
Он улыбнулся:
— Шутка заключается в том, что я и сам в это не верю.
Больше, чем что-либо другое, эти слова убедили меня в том, что спорить бесполезно. Без Шимона киббуц в моих глазах потускнел, как на сцене, на которой постепенно уменьшили свет. В каком-то смысле это даже хуже, чем если бы мы потеряли Дину. Киббуц не просто сборище людей. Это своего рода мозаика, и если выпадает кусок, остается навсегда дыра.
— Но почему, Шимон? — спросил я.
Его улыбка была ироничной:
— Спроси сам себя и поймешь.
Я молчал, чувствуя себя не только несчастным, но и виноватым, совсем как во время нашего последнего разговора в лесном питомнике. С тех пор я Шимона избегал, и, откровенно говоря, его болезнь пришлась весьма кстати. А сейчас некуда было скрыться, как нельзя было скрыться от вопроса, касающегося Эллен. Нет смысла бежать от проблем. Они следуют за тобой медленно, но в конце концов догоняют.
Шимон оперся на руку и что-то поискал в своих бумагах. Он был очень слаб, и его тонкая шея с выступающим кадыком дрожала от напряжения. Толстая сестра приковыляла и возбужденно закаркала:
— Сказано, что нельзя садиться!
— Подите к черту, — спокойно ответил Шимон.
Она уставилась на него, но он спокойно продолжал рыться в бумагах, не обращая на нее внимания. Она повернулась на каблуках и вся красная, ни слова ни говоря, вышла.
— Прочти-ка вот это, — Шимон сунул мне пачку вырезок и откинулся на подушку. Вырезки были аккуратно скреплены. Я прочел:
«По заявлению правительства Северной Родезии члены законодательного совета единогласно выступили против иммиграции еврейских беженцев. Ввиду этого исполняющий обязанности губернатора не считает нужным, чтобы Государственный секретарь предпринимал в настоящее время дальнейшие шаги в этом направлении».
«Заявлено, что массовая иммиграция в португальские колонии категорически запрещена».
«Бразильский президент Варгас опубликовал декрет, согласно которому ежегодная квота для иммигрантов устанавливается в 2 % от общего числа иммигрантов той же национальности за последние 50 лет».
«Местные профессиональные союзы Кипра подали в муниципальный совет меморандум, требующий запрещения иммиграции на Кипр».
«Согласно заявлению министра финансов, сделанному на прошлой неделе, эмиграция из стран Европы в Новую Зеландию поощряться не будет».
«Как стало известно, правительство Южной Африки считает нежелательным изменить существующие ограничительные законы, касающиеся иностранцев. Это делает иммиграцию евреев практически невозможной».
«Сообщается, что правительство Уругвая дало своим консулам инструкции отказывать в визах евреям, добивающимся эмиграции по расовым или политическим мотивам».
Шимон смотрел на меня гипнотизирующим, полным горечи взглядом. В глазах его был яд, и я понял, почему медсестра промолчала в ответ на его грубость.
— Имей ввиду, — сказал он, — что это вырезки из одной только газеты и только за последние три месяца. В моем списке имеются распоряжения двадцати стран, запрещающие въезд прокаженным с желтой заплатой. А теперь прочти вот это.
«Германия. Надежные, но не подлежащие разглашению источники сообщают, что в последнее время в государственных сиротских домах проводятся эксперименты по безболезненному уничтожению калек, душевнобольных и детей нежелательного происхождения. Применяется метод инъекций фенола в аорту, введение воздуха в вену с целью создания тромба и камеры с углекислым газом».
Шимон молча наблюдал за мной.
— Возможно, что это все преувеличение, — сказал я помолчав.
— Нет, ты так не думаешь. Просто в тебе заговорил англичанин, пытающийся отгородиться от действительности. А сейчас почитай это.
Он протянул вчерашнюю газету, которая еще не дошла до Башни Эзры. Я прочел:
«Лондон, 8 декабря. Заместитель министра колоний отнесся с пониманием к просьбе разрешить въезд в Палестину 10 тысячам еврейских детей, чьи родители стали жертвой нацистских преследований, но указал, что правительство Его Величества не в состоянии удовлетворить эту просьбу, чтобы не повредить работе Конференции круглого стола по вопросу о Палестине, которая вскоре состоится в столице».
«Во время дебатов в Палате лордов было указано, что решение правительства отказать палестинскому еврейскому населению в просьбе о допущении детей в Палестину, равносильно лишению их последнего шанса на спасение».
Я вернул вырезки.
— Зачем ты их собираешь?
— Мне предложили редактировать брошюру.
— Кто предложил?
Он помолчал, затем ответил с иронической улыбкой:
— Группа Баумана и те, кто с ней связан. Не притворяйся, что это тебя удивляет.
— Нет, меня это не удивляет, — сказал я и добавил: — Так вот почему ты нас покидаешь!
