—Писал, да, – кивнул гений. – Но я не написал, как на испытаниях один из генералов разбил небьющийся пульт управления супертанком и все увидели клеймо «Сделано в Китае».
—Вот как, – произнес Герц. – Почему же ты мне не сказал?
—Потому что в твоем журнале с этим строго.
Савелий вздохнул и огляделся словно впервые. Пятнадцать минут назад кабинет был его личной крепостью, надежной скорлупой – сиди на мягком, занимайся делом, верь в себя и в будущее. Сейчас все показалось непрочным, игрушечным, из картона склеенным. Будущее надвинулось, непроницаемое, черное.
«Годунову хорошо, – подумал Савелий. – У него нет дома, семьи, здоровья и денег, нет ничего, кроме имени. Годунов азартен и жаден до событий, ему чем хуже – тем лучше. Интереснее. А мне что делать?»
Он осторожно взял зажигалку и спрятал во внутренний карман – туда, где покоились в изящном футлярчике несколько капсул мякоти стебля. Посмотрел на бледную Валентину, тихо спросил:
—Сколько людей знает?
—Четверо. Мой источник и мы трое.
—Меня вычеркивайте, – небрежно разрешил Годунов. – Мне наплевать. На месте китайцев я бы перестал платить еще двадцать лет назад.
—Может быть, это липа? – Савелий сразу почувствовал, что в его голосе звучит детская надежда. – Дезинформация? Слив? Кстати, сколько денег хочет твой источник?
—Источник не хочет денег, – деловито ответила женщина. – Источник хочет меня.
—Как я его понимаю! – воскликнул Годунов.
—Вряд ли это слив, – продолжила Валентина. – Зачем кому-то сливать через нас такой ужас?
—Чтобы мы клюнули. И тогда нас закроют.
—Кому вы нужны?! – брезгливо бросил Гарри Годунов. – Вы – аполитичный глянцевый листок. Вы лояльны. Вы скучны. Вы беззубые.
Герц встал. Подумал, что пора выпить воды. Валентина, маленькая, прямая, смотрела на него снизу вверх. Он поискал в ее взгляде страх – и не нашел.
—Гарри, – ласково сказал он, – давай сделаем так: ты думай о своих зубах, а мы будем думать о своих.
—Как скажешь, – весело ответил гений. – Кстати, прекрати красить их в красный цвет. Это некрасиво…
—Заглохни, – приказал Герц. – Надоел. Сделаем так. Сейчас все расходимся. Улыбаемся, делаем текущие дела. Никому ни слова. Я сам просмотрю файлы и приму решение.
—Я хочу предупредить родителей, – заявила Валентина.
—Не сегодня, – с нажимом возразил Герц. – Надо все обдумать. И серьезно проверить. Наверное, позвоню Евграфычу. Он, правда, запретил его беспокоить, но… Гарри прав: война маловероятна. Однако возможны беспорядки, анархия, экономический кризис и так далее. Вплоть до голода. Боюсь, если все будет так, как написано в секретной бумаге, мы с вами останемся без работы…
– И хрен с ней, – выдал Годунов. – С работой. Из-за дверей общего зала послышались крики.
—Опять, – с досадой произнесла Валентина. – Савелий, тебе пора принять меры.
—Что ж, пойдем, – процедил Герц. – Примем.
Он схватил бутылку «дабл-премиум-люкс» и направился к выходу, причем Годунов – хулиган, хам и циник – необычайно благородным жестом распахнул перед ним дверь.
В общем зале царило нездоровое оживление. Девочки жались к стенам. У окна в боевых позах друг напротив друга стояли Пружинов и Филиппок.
– В чем дело? – грянул Савелий, чтобы всем сразу стало ясно, кто в доме хозяин.
Филиппок обратил к хозяину белое от негодования лицо:
—Я стоял у окна! Никого не трогал! А этот гад…
—Не кричи, – велел Герц.
—Я не гад! – ответил Пружинов. – Сам ты гад!
—А чего ты мне солнце загораживаешь?!
—А чего ты вечно у окна торчишь?!
Обоих крупно трясло, оба брызгали слюной. Прочие свидетели скандала – уже третьего за последние несколько дней – либо делали вид, что ничего не происходит, либо наблюдали, отойдя подальше.
—Ты тут не один! – выкрикнул Пружинов. – Ишь какой резвый! Твой стол и так ближе всех к окнам!
—А тебе завидно.
—Хам. Сопляк.
—Сам хам! – Голос Филиппка сорвался в фальцет. – Еще надо разобраться, кто кому солнце загораживает.
Выкрикивая разнообразные гадости, неприятели дергали плечами и наклоняли друг к другу перекошенные лица.
—Пружинов, – позвал Герц. – Ты же вдвое старше. Тебе что, мало солнца?
—Солнца много не бывает! – заорал Пружинов, и Савелий понял, что дело плохо.
—Угомонись, пожалуйста, – с ледяной вежливостью велел Годунов, выдвигаясь из-за спин Герца и Валентины. – Или я тебя угомоню.
—Что?
—Что слышал.
– Безобразие. – Пружинов обвел глазами притихший коллектив: люди смотрели на него без симпатии, впрочем, как и на юного Филиппка. – Савелий, во что превратилась наша редакция?
Савелий молчал.
Годунов сложил на груди руки и засмеялся:
– Ну вы и придурки. Заткнитесь оба. И валите к черту. Остыньте. Перекурите.
—Я не курю! – запальчиво сообщил Филиппок.
—Ну и дурак.
– Гарри прав, – тихо произнесла Валентина. – Это отвратительно. Убирайтесь отсюда.
Филиппок выдернул из кармана салфетку и промокнул вспотевшее личико.
– Эх вы, – тяжело вздохнул Годунов (он был выше всех собравшихся на полторы головы). – Ругаетесь как… женщины. Филя, ты ж молодой, сильный. Чего воздух сотрясаешь? Дай ему в лоб, и дело с концом.
Пружинов позеленел и осклабился.
– Или в ухо, – предложил Годунов.
– Еще чего, – надул губы Филиппок. – Вы тоже скажете… Я не какой-нибудь… Мне отвратительна животная агрессия.
Гарри презрительно хмыкнул:
—Ага. Ты, Филя, предпочитаешь растительную агрессию.
—Почему бы и нет?
—Типа кто сильнее – тот выше вырастет и все солнце себе заберет. Угадал?
Филиппок патетически всплеснул руками:
– Солнце общее! Мало ли кто кому загородил!
Пружинов, уже овладев собой, тщательно застегнул блестящий пиджак, неприятно улыбнулся и погрозил пальцем сначала Годунову, потом мальчишке.
– Не на того напали, – проскрипел он.
Гарри Годунов сделал шаг вперед (Пружинов вздрогнул) и негромко сказал:
—Кто ты такой, чтоб я на тебя нападал? Остынь, милый. Помирись с мальчиком и сходи в кафе. Попей водички.
—Я вам не мальчик, – прозвенел Филиппок, доставая вторую салфетку.
—Валентина, – добродушно попросил Годунов, – одолжи парню зеркальце. И пойдем работать.
Валентина собрала губы в нитку: удержалась от улыбки.
—Кстати, да! – провозгласил Савелий, с удовольствием поняв, что вверенный ему коллектив разобрался со своими проблемами без участия руководителя. Если система саморегулируется, значит, она устойчива. – Тут вам не цирк, господа. Занимайтесь своими делами. Пружинову и Филиппу – покинуть помещение. Обоих через полчаса жду у себя.
—К черту, – процедил Пружинов. – Я беру отпуск. Прямо сейчас.
Герц посмотрел в лицо старому коллеге и отчеканил:
—Тут я решаю, кто и когда берет отпуск. Запомни. Моя фамилия Герц, и в моем журнале все решаю только я.
—В твоем журнале, – тихо повторил Пружинов. – В твоем, значит.
Он подвигал челюстью, развернулся на каблуках и вышел. Савелий ждал, что Пружинов хлопнет дверью, но старый коллега хоть и позволял себе с некоторых пор вспышки гнева, все-таки оставался самим собой – умным, хитрым, энергичным и расчетливым. Он даже подмигнул секретарше и выскользнул из зала почти бесшумно.
«Жаль его, – подумал Герц. – Когда-то Пружинов считался фаворитом Пушкова-Рыльцева. И был убежден, что журнал достанется именно ему. А не мне. Пружинов всегда работал больше других, и тщательно отлаженная сеть осведомителей поставляла ему первоклассную информацию. Но карьерная неудача его надломила. Ходили слухи, будто он собирался затеять что-то отдельное, собственное: журнал, газету или телеканал. Искал инвесторов и даже пытался прибегнуть к помощи „друзей“. Однако „друзья“ не любят таких, как Пружинов. Высокомерных, резких и безжалостных…»
Вернулся в кабинет. Подавил желание положить ноги на стол. От происшествия остался неприятный осадок. Скандалы – хлеб журналиста, но Герц никогда не считал себя типичным журналистом и тяжело переживал каждую нештатную ситуацию. Перебранки меж своими – ерунда. Хуже, когда заявляются герои критических статей и шумно вываливают обиды и претензии. Миллионер Глыбов после публикации интервью прислал целую банду: троих адвокатов и троих мордоворотов без шей и животов, сплошные мышцы. Адвокаты тихо пообещали сровнять журнал с землей, мордовороты молча кивнули. Разумеется, Герц бы не выстоял против Продавца солнца. Но у него был Муса, незаметный человек с тихим голосом. Шеф-редактор журнала «Самый-Самый» сделал звонок, и через три часа люди Глыбова, скрипя зубами, принесли официальные извинения.
Герц достал из кармана зажигалку и повертел ее в руке. Позвонил секретарю:
– Найдите Годунова. Пусть зайдет.
